Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, кому дело делать, а кому с кошмарами разбираться. Увидимся через пару дней.
— Ну да…
— Спайк!.. — начал я и замотал головой. Что еще я мог ему сказать? — Не вставай, я сам найду выход. — Я ушел, а он остался сидеть лицом к изгороди.
Наверное, в глубине души я всегда думал, что однажды Спайк закончит именно так — лицом к изгороди, признавая свое поражение: надежды растоптаны, самооценка — ниже плинтуса. Но когда я говорю «думал», то имею в виду, что просто сама такая мысль могла прийти мне в голову, но я даже вообразить себе не мог, что это произойдет в действительности. Спайк хоть всю жизнь и строил идиотские планы — в основном, как разбогатеть, — но дело у него никогда не доходило до их воплощения, по крайней мере пока он не увидел дурь в том парнике. Что характерно, первая же афера, с помощью которой он мечтал подняться до небес, шмякнула его со всего маху о землю.
— Н-да, типичный случай, — пробормотал я сквозь зубы, залезая на мотоцикл и выезжая из Уиви.
Пару часов я проездил просто так, потому что больше ничем не мог заняться, но потом мне и это надоело, и я вернулся домой. Мама налила мне чая и спросила, как себя чувствует Сэм, но я только покивал и буркнул, что она в том же состоянии и что ничего не изменилось. Я не стал говорить маме, что выбросил яблоко в кусты, и про Спайка тоже ничего не сказал. Единственное, что я ей сказал, так это то, что вечером меня дома не будет.
— Я поеду проветриться, — небрежно бросил я, — посижу с друзьями в баре.
— Это с какими еще друзьями?
— С моими.
Она мне, ясное дело, не поверила, и я, понятно, не стал рассказывать, в какой бар я поеду и с какими друзьями буду общаться. Просто обнял ее и вышел через заднюю дверь. Мотоцикл я оставил во дворе.
Около холма Хенитон я остановился и постоял как раз над тем местом, где когда-то стоял злосчастный парник. Я полез на холм, добрался до вершины и уселся прямо на землю. Земля была жесткая, каменистая, в голове моей гудели разные мысли. К северу от меня холмы Брендона простирались до национального парка Эксмур, к востоку сомерсетские равнины тянулись до подножия холмов Мендип и Полден. Поля вокруг были желтого и коричневого цвета, живые изгороди ровные. Ветер стих. Птицы ныряли в ярко-синее небо, как в море, вдалеке коровы выбивали копытами пыль, огненное солнце царило над землей. В воздухе пахло мокрой шерстью и мясом, а во рту у меня стоял привкус железа. Земля была сухая, неживая, как будто залетела в рот к мухе и та прожевала ее и выплюнула обратно, спрессовав как папье-маше. Но когда я встал и повернулся лицом в сторону лиловых вересняков Дартмура, что-то изменилось. В воздухе начинался бой. Я не сразу это заметил, а когда разглядел, то пришлось даже сморгнуть, чтобы напомнить самому себе: я в самом деле все это вижу, — и сморгнуть снова.
Облака! Они выстроились над вересковыми равнинами в тонкую линию. Немногочисленные, но самые настоящие! Когда солнце опустилось в них, они сделались цвета раны: в середине алые, а по краям розоватые, мягкие, кровоточащие и багровеющие. Рано или поздно, а дождь придет. Скоро облака начнут расти, разбухать, карабкаться друг на друга, а потом отяжелеют, превратятся в грозовые тучи и наконец лопнут, разорвутся и разродятся ливнем. И мир наконец-то напьется. Коровы от счастья поскачут по полю прямо на овец, овцы встанут на дыбы, собаки зальются смехом, а Роз, Дейв, Дон, Дэнни и все их друзья выскочат из дома в чем мать родила и нагишом будут танцевать под дождем. А реки тихо вздохнут от удовольствия.
Я просидел около часа, наблюдая за облаками. И немного успокоился, глядя на них, на грачей, летящих в сторону леса к своим гнездам, на затихающую к ночи землю, а потом и сам тронулся в путь. По дороге вниз с холма я остановился около небольшой березовой рощи, прижался лбом к гладкому стволу и провел по нему пальцами. Я почувствовал силу дерева, его спокойную уверенность, и она передалась мне. Я запрятал уверенность глубоко в сердце и отправился к сараю мистера Эванса за фургоном Спайка.
Быстро темнело. Я почти бежал по дороге, стараясь все же не выходить на середину, а один раз, завидев вдали свет приближающихся фар, резво перепрыгнул придорожную канаву и спрятался за заброшенным сараем. Когда я дошел до мельницы в Столи, я уже настолько выдохся, что мне пришлось несколько минут передохнуть около реки, слушая звезды. Я слышал, как они вращаются, то вспыхивают, освещая путь своим планетам, то опять тускнеют. Луна все еще ярко горела на небе, было тепло и душно.
На тропах возле мельницы Столи по ночам, говорят, носится огромная безголовая собака, безумная, слепая и голодная. Она ищет то, что потеряла, пытается вспомнить, как это — видеть, обонять, пробовать на вкус… За ней летит звук ее бестелесного лая, эхом отражаясь от стволов деревьев, взмывая вверх, к верхушке холма. Иногда она ждет, притаившись, в тени изгороди, чтобы броситься на прохожего, а иногда просто бездумно бегает по дорожкам, метя изгороди и камни, оставляя на земле капли крови. Некоторые говорят, будто увидевший это страшилище помрет в течение недели: его замучают страшные видения ее зияющей шеи и запах гниющих ран. А другие уверяют, что тот, кто найдет голову и вернет ее собаке, получит в награду дар обращать дождевые капли в серебро. Но я не хотел искушать судьбу — встреча с жуткой псиной мне вовсе не улыбалась, поэтому я втянул голову в плечи и быстрым шагом почесал на ферму по середине дороги.
Я обогнул нижнее поле в обход фермы, поглядывая, вдруг мистер Эванс появится, и двинулся дальше, вдоль живой изгороди по направлению к капустному полю, останавливаясь каждые пятьдесят ярдов и прислушиваясь. Но я ничего не слышал и никого не встретил, а когда добрался до сарая, то первым делом проверил, на месте ли соломина, которую я когда-то сунул за засов. Удостоверившись, что все на месте, я как можно тише открыл ворота и проскользнул внутрь.
Сарай весь пропах дурью, лунный свет, проникавший внутрь через щели в стенах, выхватывал из темноты узкие полоски старого прицепа, ржавых железяк и снопов соломы. Я стащил рубероид с крыши фургона, открыл заднюю дверь и заглянул внутрь. Все как было: дурь мощно воняла в своих мешках, аккуратно сложенных один на другой. Я открыл обе створки ворот как можно шире и с трудом выкатил наружу прицеп. Потом свернул рубероид и сложил в углу. Затем снял фургон с ручника, схватил одной рукой руль и как следует надавил плечом.
Мне потребовалось двадцать минут, чтобы выкатить фургон в поле, закатить назад прицеп и разложить бороны и прочий металлический хлам примерно так же, как они лежали раньше. Я закрыл ворота, вытер руки пучком соломы, залез внутрь фургона, сунул ключ в зажигание и глубоко вздохнул. Фургон завелся с первого раза. Я с минуту подождал, затем медленно проехал по полю, выехал через ворота и покатил по разбитой сухой дороге. Высоченные изгороди, что стояли с обеих сторон, загораживали луну, поэтому мне пришлось зажечь фары. Я ехал как можно медленнее, а миновав поворот во двор к мистеру Эвансу, выключил фары и вдавил педаль газа в пол. Мотор взревел, фургон пулей пролетел мимо крыльца, сработал датчик, и висящая над крыльцом лампочка автоматически зажглась. Проехав мимо моего трейлера, я взглянул в зеркало заднего вида — на пороге дома появился мистер Эванс с винтовкой наперевес. Он размахивал руками и что-то кричал, потом приложил винтовку к плечу. Раздался сухой щелчок, но в этот момент я завернул за угол и запрыгал по кочкам в сторону дороги. Пятьдесят ярдов, поворот направо, вверх по холму в сторону церкви Столи, а потом опять вниз к мосту и призраку собаки без головы. Снова наверх к Эппли, быстрее, еще быстрее, через перекресток, а там уж и рукой подать до Гринхэма и шоссе. Перед выездом на трассу я свернул на боковую дорожку, выключил двигатель и посидел немного в темноте. Сердце у меня билось, как у поросенка, которого собираются зарезать, ей-богу! Билось об ребра, прыгало как ненормальное, а со лба стекали целые потоки пота. Я вытер лоб рукавом и решил выждать на всякий случай минут пять. Погони не было. Вообще никого — ни машин, ни людей, ни даже звуков. Оранжевые фонари окрашивали дорогу в нереальные, кислотные цвета, наполняя ее звуками прошлых аварий: скрежетом тормозов, визгом шин, глухими ударами, стонами и криками боли. Ладно, довольно глупостей, никого нет. Тишина, покой и полосы гудрона на фоне живых изгородей. Я подождал еще пять минут, потом повернул на шоссе и поехал в Тонтон.
Не знаю, кому как, а мне до той ночи ни разу не приходилось водить машину, до отказа набитую первосортной коноплей. Первоклассной коноплей, только пахла она как сволочь, — сладкий горячий запах сначала пробурил несколько дырочек в моей голове и заполз в мозг, потом опустился вниз, через глаза в шею, ниже, ниже, заполнил легкие, сердце, желудок, и печень, и все прочее тоже. А затем закружился вокруг меня, расцвечивая ночь во все краски радуги. Щипал меня изнутри. Щип-щип-щип. Дергал за ресницы. Я открыл все окна, чтобы впустить внутрь свежий воздух, но это как-то не особо помогало. Мерзкая дурь! Пошла вон! Отстань от меня! У меня сегодня есть еще одно важное дело. Убирайся, в конце концов, хватит тянуть ко мне свои грязные лапы! Но дурь не слушалась, тихо шуршала в темноте. Полиэтиленовые пакеты шуршали. Мой мозг шуршал, в нем желтым грибом разрасталась паранойя, она твердила мне:
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Хорошая работа - Дэвид Лодж - Современная проза
- Клуб радости и удачи - Эми Тан - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Все утра мира - Паскаль Киньяр - Современная проза
- Кот, который всегда со мной - Питер Гитерс - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин - Современная проза
- Дом на набережной - Юрий Трифонов - Современная проза
- Почти замужняя женщина к середине ночи - Анатолий Тосс - Современная проза