Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такова концепция разумного мазохизма.
Неприятное слово - "мазохизм"? Другого, впрочем, термина, точнее передающего суть получения наслаждения посредством страданий, не придумано. Думаю так: коль уж скоро человек не может не страдать - любить собственные страдания ему приходится, так сказать, по умолчанию; приходится - изучать природу страха.
Выбор конечно небольшой, но: "кто вам сказал, что будет легко?"
Им не должно быть легко. Они такие гордые, такие самонадеянные. Пусть их развлекает страдание.
Они так любят друг друга.
Лучше же всех о любви писал опять же С.Къиркегор.
"...То, что женщина чувствительнее мужчины, тотчас же видно по её телесному сложению. ...С этической точки зрения женщина достигает вершины в продолжении рода... Конечно же, влечение мужчины, со своей стороны, направлено к ней, однако его жизнь не достигает своей вершины в этом влечении, разве что эта бесполезна или погублена... Греховность вошла с мир через Адамов грех, а сексуальность стала для него при этом означать греховность... В нашем мире много обсуждают проблему наивности. Между тем только невинность наивна, но она также отличается неведением. Как только сексуальность осознается, говорить о наивности становиться бездумностью, аффектацией, порой же, что ещё хуже, тайным наслаждением... Только животное может оставаться наивным в сексуальных отношениях..."
Уважение к человеку? Еще бы!
Уважение к нормальному несчастному и нечистоплотному человеку. Полное принятие его страшной греховной сущности, и - отрицание этой сущности: "только грех делает чувствительность греховностью".
А так, - человек чист. Он, тварь божия, лишь был испорчен, и то, что должно было стать его счастьем - стало его проклятием. Вера способна очистить? Пусть так. Кто, впрочем, может сие доказать - ужели "созерцатели собственных пупков"? Те, кто отмахнулись от мирских проблем, осознав свое "нездешнее величие"?
"Благодать"? Не знаю. Но количество грязи с годами увеличивается.
Потому что добро всегда побеждает зло!
Ну их! Скучно.
Не знаю. Да и знать, пожалуй, не хочу. Какая, в сущности, мразница? Так, болтовня и пустяки разные. Как там у Д.Боуи?
Ashes to ashes, funk to funky
We know Major Tom's a junkie
Strung out in heaven's high
Hitting an all-time low
...
My mother said to get things done
You'd better not mess with Major Tom
Порою мне начинало казаться, что я узнал о людях все. Наблюдая за ними, я вчитывался в них, точно в тексты.
Но они не сохраняют себя. Они играют в "грехи" и "покаяния". Они зачем-то думают, что если чуточку помедитировать над мертвецом - он оживет да ещё и скажет: "спасибо".
Их чудовищная, жестокая наивность меня ужасает. Они слушают в пол-уха, они думают в пол-разума, они любят в пол-сердца. Я не встречал ещё ни одного человека, целиком заполненного каким-то единственным чувством. Что ж, "единственное" - не для них. Что для них?
Азарт, грехи, страхи и прочие "серьезности". Соски-пустышки в виде "общепонятного культурного наследия". Ничего больше.
Итак: разные глупости...
*
...Ангел заходит в метро. Эскалатор плавно несет его в людской поток вниз, на станцию "Спортивная". Он словно проходит последнюю стихию. Он размышляет.
Нет, ему кажется, что он размышляет. Мысли катятся куда-то сами, словно камни с высокой горы. Пусть. Какая, в сущности, разница, о чем думать.
"Мне все равно, им - и подавно."
Как объяснить то, что объяснить нельзя? Как объяснить им - себе - свою любовь? Подобрать эпитеты, охарактеризовать, проанализировать - как? И главное - ответить на вопрос: почему я именно это называю, нет, называл, любовью?
Мне надо было доскональнее изучать работу механизма. Он сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Я собирал себя.
Библейский бог из ребра Адама сделал Еву.
А то, что они назовут после любовью - сборка удивительной нежности, тонкие, с наглой тщательностью подогнанные друг для друга - конструкции, словно и не было точно вычисленных цифр в них, а лишь только - легкое ажурное цветение. То, что они назовут после - любовью...
После смерти, после чудовищных разлук и ещё более чудовищных встреч. Я помню: тело пыталось улыбнуться... не надо!
Оно было больше того, чем оно было.
От меня отвинчивались части. Я танцевал. Я как часы. Я размахивал руками и рожицы корчил цифрами. Меня бросали из окон и сдавали в ломбард я балансировал на проволоке, с меня ссыпались цифры, из меня выпрыгивали шестеренки... Я тикал, словно во мне насекомые переговаривались: тики-таки-так...
Я обязательно должен был узнать принципы работы этого механизма, узнать или - погибнуть.
...Но жизнь не складывалась из плоских абстракций. Формулы стремились овеществиться, цифры - обрести бессмертную душу; с таким трудом собранные схемы рассыпались в моих руках. Они все хотели жить! Почему?
Человек на моем месте сошел бы с ума, я - не могу себе этого позволить, кроме того, - механика сумасшествия мне не известна до сих пор, я боюсь странных людей, я не хотел бы стать таким.
Можно бы было придумать, что и убийство, и все мои личные страдания, раздумья, связанные с ним - сплошная фантастика, - порой и меня посещали подобные мысли. Что ж, я до сих пор боюсь приходить туда, где похоронили тело. Иногда так страшно внезапно осознать, что нелепый бредовый сон был на самом деле реальностью - обыкновенной нелепой и бредовой реальностью!
Неужели я совершил ошибку?
Возможно ли такое?
Но к чему думать об этом, - разве тело имело право жить? Нет, не имело. Разве я не совершил то, что должен был совершить нормальный человек? Да, я совершил нормальный человеческий поступок. Оно хотело меня победить, оно хотело убить меня. Оно повзрослело, а - я? Значит, оно предало меня. Ведь у меня не было ничего, кроме нашей любви. Оно изменилось, оно изменило мне и поэтому я и убил его. Ведь оно было в ответе за нашу любовь!
Я совершил нормальный человеческий поступок.
Стыд или чувство вины? Нет. Возможно, - зависть и страх. Я завидовал тем, кто смог прожить без подобной "алхимической Работы", и я боялся результата этой Работы - результат оказался от меня сокрыт. Или я что-то не так понял?
- Напрасно ты идешь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...
И он сел на песок, потому что ему стало страшно.
Потом он сказал:
- Знаешь... Моя роза... Я за неё в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У неё только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира...
А.де Сент-Экзюпери "Маленький принц".
*
Недавно, ещё в конце февраля, когда мне уже стало казаться, что Работа осталась навсегда там, в безвозвратном прошлом, о ней напомнили мне телефонным звонком из 110-ого отделения милиции, - я был вызван для дачи показаний по делу об убийстве тела, к следователю.
Я подготовился. Мысленно нарисовал зловещий портрет потенциального врага, которым был обязан стать этот самый, пока ещё неизвестный мне, но уже внушивший некоторый ужас, следователь.
Но настоящий ужас я испытал, когда вошел в милицейскую комнатку номер 24, на втором этаже; ужас: следователем оказался скучного вида усталый служака, чем-то напомнивший мне даже актера Мягкова (фильмы "Служебный роман", "Ирония судьбы..."). В очках, в штатском. Он улыбался и задавал настолько глупые и беспомощные вопросы, что порой мне опять хотелось кричать: я! это я убил! Я чувствовал себя то - Раскольниковым, (еще шаг - и вот она, инициация - тюрьма, суд, ссылка) то - Аблеуховым, (о, великая и непостижимая мозговая игра). Но - нет.
- Я любил.
- Так. А как Вы думаете, кому могло понадобиться её убить?
- Ее? Не знаю... может быть, случайно? Они недавно купили новый компьютер. А как убили?
- Застрелили. Зачем Вам знать?
- А вдруг можно спасти? Тело сейчас в больнице?
- Так. Вот Вам (он посмотрел в бумаги) двадцать семь лет, неужели Вы не понимаете...
Далее он понес какую-то воспитательную околесицу, из которой, я впрочем, все-таки смог выяснить, что тело нашли несколько месяцев назад у подъезда его же дома, что убили его нестандартной пулей из неизвестного пистолета, что пуля, войдя в глаз, прошила насквозь череп, но что, вероятно, преступник, скорее всего не профессионал, однако, сделал правильную ставку на оглушительный грохот работающего рядом парового копра, поэтому выстрела никто не слышал... Воспитание же свелось к тому, что "в двадцать семь лет пора бы уже знать, если выстрел в глаз в двух шагов..." ну, и прочее, прочее, прочее, - подробности были известны мне более чем.
Я понимал, что следователь в конце концов догадается: убийца был близким знакомым тела. Догадался ли? Я до сих пор не знаю этого.
- ...И ваши личные отношения Вы будете решать потом, возьмите себя в руки. Я понимаю Вас, у меня двадцатилетняя дочь, у нее, знаете ли, тоже, любовь, там...
Что он несет? Они что спятили все?! Убито тело, умное, доброе, красивое, я любил его, а они... Что они делают? Зачем?
- За правое дело (Книга 1) - Василий Гроссман - Русская классическая проза
- Две сестры - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Allphyce - Роман Шебалин - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Дар свыше - Светлана Богославская - Русская классическая проза
- Две Веры Блаженной Екатерины - Алёна Митрохина - Русская классическая проза
- Одинокое место - Кристина Сандберг - Русская классическая проза
- Том 6. С того берега. Долг прежде всего - Александр Герцен - Русская классическая проза
- Апрель. Вальс цветов - Сергей Весенин - Поэзия / Русская классическая проза / Юмористические стихи