Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В детстве Софал был просто хорошим другом. Потом они оба подросли, Софал начал работать на ферме своего отца, а Малик приходилось целыми днями крутиться по дому, помогая матери. Теперь им было не до игр, и они виделись лишь мельком — если Софал гнал стадо мимо дома Малик, а она, занимаясь стиркой, оказывалась во дворе. И лишь когда Малик исполнилось четырнадцать, она вдруг стала обращать внимание на красивое лицо, белозубую улыбку, большие темные глаза и крепкое, загорелое тело Софала. Еще совсем недавно она помахала бы ему рукой и между ними завязался бы короткий оживленный разговор. Может быть, они даже прошлись бы немного.
Выждав некоторое время, Малик осторожно приоткрыла дверь и выглянула наружу — Софала нигде ни было видно; она поставила веник и вернулась к своей стирке. Когда Малик развешивала белье на веревке, натянутой между высокими деревянными сваями, на которых стоял дом, уже начало темнеть. В траве слышался стрекот цикад и громкое пение лягушек.
Мама готовила ужин. Отец сидел на ступеньке крыльца и вытирал перепачканные машинным маслом руки — он только что вернулся из автомастерской, где целый день занимался ремонтом мотоциклов. Проснулась бабушка, она лежала за занавеской в углу комнаты и громко кашляла. Вскоре послышался голос мамы — она звала Малик ужинать.
После ужина, когда вся семья уселась смотреть маленький телевизор, подключенный к аккумулятору от старого грузовика, Малик юркнула за занавеску в углу комнаты, где они спали вместе с бабушкой, забралась на кровать, включила стоящий на тумбочке ночник и достала из-под подушки толстый альбом с фотографиями. На обложке была выведена надпись на двух языках — французском и кхмерском: «Моракот в Европе». Малик до мельчайших деталей знала, что изображено на фотографиях и какую подпись она сделала к каждой из них, однако каждый вечер девочка открывала альбом и, перелистывая страницу за страницей, вновь и вновь разглядывала яркие снимки. Моракот присутствовала на всех фотографиях, обычно сестра стояла на фоне какой-нибудь европейской достопримечательности. Малик настолько хорошо знала фотографии, что давно перестала обращать внимание на сюжет, ради которого, собственно, они и были сделаны. Открывая страницу с английскими снимками, где за спиной сестры виднелся фасад королевского дворца в Лондоне, Малик больше не вглядывалась в солдат почетного караула, одетых в красные мундиры и нелепые высокие шапки, или в развевающийся на флагштоке флаг, означающий, что сегодня королева дома. Гораздо больше ее интересовал случайный прохожий в левом углу снимка. Он был ужасающе толстым — никогда в жизни Малик не видела таких толстых людей, а его выпученные глаза, похожие на глаза испуганной жабы, казалось, вот-вот выскочат из орбит и покатятся по мостовой. На другой фотографии, где Моракот стояла на берегу Женевского озера, кутаясь в длинное пальто с мохнатым воротником — Малик не могла представить, чтобы люди носили такую тяжелую одежду, — ее внимание привлекал лежащий в стороне велосипед с покореженным передним колесом. И хотя в своих женевских письмах сестра рассказывала о заснеженных горных вершинах, о потрясающе вкусном шоколаде и знаменитых часах с кукушкой, за которыми богатые люди специально приезжают со всего мира, для Малик Швейцария навсегда осталась страной сломанных велосипедов.
Малик так часто смотрела на фотографии, что у нее было чувство, будто она сама побывала во всех этих красивых городах, видела зеленую машину с глубокой вмятиной на правой двери, припаркованную напротив Триумфальной арки, а в Италии у подножия странно накренившейся башни ей повстречалась собака с удивительно добрыми и грустными глазами. Но больше всего девочке нравился один постоянный персонаж на всех без исключения фотографиях — ее сестра. Иногда на ней была теплая одежда: шуба и шляпа с большими полями или яркая куртка, кожаные перчатки и ажурная вязаная шапочка. Дома Моракот носила национальную одежду — саронг, и первое время Малик не верилось, что эта молодая женщина, одетая в короткую юбку или затянутая в тугие джинсы, и есть ее сестра. Однако постепенно она привыкла к новому облику Моракот и решила, что европейское платье ей очень идет. Сестра казалась Малик безумно красивой, гораздо красивее пышных дворцов и величественных соборов у нее за спиной — в своих письмах Моракот называла их жемчужинами мирового зодчества.
Некоторые снимки были сделаны другими туристами, и тогда в кадре появлялся муж Моракот. Он стоял рядом с ней и смотрел либо прямо в камеру, либо на жену. «Его глаза светятся любовью», — думала Малик, вглядываясь в лицо мужчины.
Вечерние передачи по телевизору закончились. Послышались шаркающие шаги бабушки. Занавески раздвинулись, бабушка, как обычно, проковыляла к кровати и, откинув москитную сетку, тяжело рухнула на продавленный матрас, набитый соломой и ветошью. Она была очень старой, беззубой и почти совсем лысой. Бабушка уже давно ничего не делала по хозяйству — она могла только спать и есть, иногда у нее хватало сил выползти во двор, где она ложилась в свой любимый гамак, натянутый под домом между деревянными сваями, и мгновенно засыпала. Ее храп разносился по всей улице. Малик любила бабушку, девочке нравилось качать ее в гамаке, словно маленького ребенка.
Правда, случалось, бабушка будила Малик среди ночи и пускалась в рассказы о далеком прошлом. Она нашептывала ей на ухо свои истории, словно это была какая-то срочная новость, которая не может подождать до утра. Эта болтовня забавляла Малик, и она никогда не сердилась на бабушку за то, что та будит ее по ночам.
— Ты знаешь, мне уже больше тысячи лет, — бормотала старуха, шамкая беззубой челюстью. — И я многое повидала на своем веку. Однажды мне даже выпала честь преподнести корзину имбирных лепешек самому королю Джаерварману Седьмому. О, надо сказать, я ему очень понравилась! Я была такой же красивой, как твоя сестра Моракот. Да, да, точно такой же красавицей в скором времени станешь и ты.
Когда Франсуа объявил друзьям и знакомым, что на целый год уезжает работать в Пномпень, все, словно сговорившись, начали донимать его бесконечными шутками.
— Смотри, — говорили они, давясь от смеха, — как бы тебя не окрутила какая-нибудь местная красотка. И вернется наш старина Франсуа с камбоджийской женой.
— С женой?! — натужно улыбаясь, восклицал он. — Вот увидите, я привезу как минимум трех маленьких симпатичных женушек.
Единственный человек, который не цеплялся к Франсуа с глупыми шутками, была его невеста. Она восхищалась благородством и смелостью жениха, отправляющегося лечить бедных камбоджийских детишек, и верила, что он будет усердно работать, регулярно писать ей письма и хорошо вести себя в этой далекой и опасной стране. Франсуа не обманул ожиданий невесты: по выходным он иногда ходил вместе с коллегами в бары и ночные клубы пропустить стаканчик-другой, но всегда говорил твердое «нет» хорошеньким девушкам, которые предлагали свои услуги молодому французскому доктору. Всю неделю он работал в клинике, расположенной в новом современном здании в центре Пномпеня. Больница была построена и оборудована на деньги французского правительства и ничем не отличалась от его парижской клиники. Каждый день перед Франсуа проходили вереницы детей, у которых были самые различные проблемы с зубами — от обычного кариеса до тяжелых, страшно запущенных заболеваний. В основном детей привозили из глухих деревень и маленьких городков. Постепенно Франсуа привык к жаре и присмотрел парочку мест, где вечером можно было выпить пива и поиграть в бильярд, и вскоре его жизнь в Камбодже стала почти такой же однообразно-размеренной, как во Франции. Он спокойно жил и работал до того момента, пока в его кабинете не появилась десятилетняя пациентка. Ее звали Малик.
Девочка испуганно озиралась по сторонам, переводя взгляд с лоточков, где лежали поблескивающие острой сталью инструменты, на белое стоматологическое кресло и устрашающую бормашину, как будто ждала, что в любую секунду все эти коварные штуки могут накинуться на нее, словно разъяренные пчелы. Однако присутствие старшей сестры, которая стояла рядом и крепко держала ее за руку, действовало на Малик успокаивающе. Сестра обняла девочку за плечи, сказала несколько ласковых слов и слегка подтолкнула к креслу. Франсуа как завороженный смотрел на молодую женщину, наслаждаясь ее красотой и естественной грацией; при звуке ее тихого, мелодичного голоса доктор затрепетал и в ту же секунду понял: в Камбоджу его привело вовсе не сострадание к бедным детишкам и не желание улучшить свой послужной список, он приехал, чтобы найти свое счастье — эту прекрасную девушку, на которой он женится и увезет ее домой, во Францию. Сестры поглядывали на молодого доктора и шептались между собой; они пришли к выводу, что он очень симпатичный и на вид совсем не злой. Малик окончательно успокоилась и даже решилась отпустить руку старшей сестры.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Покидая мир - Дуглас Кеннеди - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Либидисси - Георг Кляйн - Современная проза
- Собаки, страсть и смерть - Борис Виан - Современная проза
- Возмездие - Эрик Ломакс - Современная проза
- История Фрэнка - Эрик Нёхофф - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Борец сумо, который никак не мог потолстеть - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Современная проза