Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Елена. У меня, дядя Андрей, кость узкая…
Андрей. Попросят ее, твою кость, она подвинется… Другой раз посмотришь на бабочку, кое-как слеплена, волосьев копна, да ножки, да ручки, а выпечатает такого мужичищу, он водки ведро выпьет да вола кулаком убьет… На все специальность… (Взваливает на плечи мешок.) Мальчика желаешь или девочку?
Елена. Мне все равно, дядя Андрей.
Андрей. Это верно, что все равно… Я так располагаю, которые дети теперь изготовляются, должны к хорошей жизни поспеть. Иначе-то как же?.. (Собирает свой инструмент.) Пошли, Кузьма… (Елене.) Родишь — не чихнешь, на все специальность… Поехали, казак.
Полотеры уходят. Елена раскрывает окна, в комнату входят солнце и шум улицы. Выставив живот, женщина осторожно идет вдоль стен, трогает их, заглядывает в соседние комнаты, зажигает люстру, гасит ее. Входит Нюша, непомерная багровая девка, с ведром и тряпкой — мыть окна. Она становится на подоконник, затыкает подол выше колен, лучи солнца льются на нее. Подобно статуе, поддерживающей своды, стоит она на фоне весеннего неба.
Елена. На новоселье придешь ко мне, Нюша?
Нюша (басом). Позовешь — приду, а чего поднесешь?..
Елена. Много не поднесу, что найдется…
Нюша. Мне сладенького поднеси, красного… (Пронзительно и неожиданно она запевает.)
Скакал казак через долину,Через маньчжурские края,Скакал он садиком зеленым.Кольцо блестело на руке.Кольцо казачка подарила,Когда казак пошел в поход.Она дарила — говорила, чтоЧерез год буду твоя.Вот год прошел…
Занавес
<Фрагменты сценария по роману Н. Островского «Как закалялась сталь»>*
Немцы на УкраинеПо шоссе через Шепетовку, отбивая шаг, идут войска Вильгельма II. Они в темно-серых мундирах; на головах — стальные шлемы; на винтовках — широкие, как ножи, штыки. Впереди рядов, выбрасывая длинные ноги — офицеры; на тонких шеях вздрагивают маленькие белесые окаменевшие лица; бесцветный взгляд устремлен прямо перед собой — мимо прижавшихся к стенам людей. Люди эти — местечковое население тех годов: искривленные евреи в ермолках и сюртуках, подпоясанных веревками; мальчики из хедера, уже истомленные «принцы Торы» с каштановыми пейсами вдоль большеглазых и скорбных лиц; жены рабочих в тяжелых платках; селяне в белых свитках и широкополых шляпах из грубой соломы. Уродливо перекрещенный, рядом с ними горько скривился мир сгнивших перекладин, хасидских избушек, деревянных синагог, узко вытянутых к небу.
Барабанная дробь. Прямолинейный рев оркестров летит вдоль сломанных улиц. На шоссе, грохоча, вступает артиллерия.
— Сила… — вздыхает старик в рваной кофте.
— Как взяться… — неопределенно отвечает старику молодой парень и пропадает в толпе.
На станции Шепетовка немцы в касках с орлами тащат к теплушкам упирающийся скот — серых украинских волов, обиженно визжащих свиней, кротких телок. В другой состав грузят орудия, пулеметы, солдат.
Из-за станционной будки за погрузкой войск наблюдают два украинских «дядьки».
— А хочь бы и партизаны взялись, — медленно говорит один из них, — когда ж такую силу пересилишь?..
Вдоль вагонов, по перрону, яростно шагает широкогрудый багровый комендант, в новых ремнях, в высоком, прусского образца, сером картузе с лакированным козырьком.
Двери теплушек медленно сдвигаются. Комендант вскакивает на подножку классного вагона. Впереди состава сотрясается, окутанный паром, масляный, синий паровоз. Комендант подносит к губам свисток.
— Abfahr![60]
Состав не двигается.
— Donner wetter![61] — бормочет немец, багровея.
Тряся задом, неся на неподвижной шее лиловое мясистое лицо, комендант бежит по перрону. Задыхаясь, он взбирается на паровоз. Нестерпимо резкий звук вырывающегося пара, качающиеся стрелки на приборах. Паровоз пуст, оставлен.
— Das ist Russland[62], — оборачивается комендант к ординарцу и, держась за поручни, дергая толстыми ногами, спускается с паровоза.
В железнодорожном депо, у стоящих рядом слесарных, станков, работают два человека — Артем Корчагин, гигант с всегда виноватым от доброго сердца лицом, и Жухрай — хорошо сбитый коренастый человек в косоворотке, с ровным и сильным блеском в спокойных глазах.
— Как ты, Артем, насчет коммунистической партии рассматриваешь?.. — в упор глядя на Артема, спрашивает Жухрай.
Лицо у Артема становится еще более виноватым, чем всегда.
— Слабовато я, Федор Иванович, в самых этих партиях разбираюсь, — говорит он нетвердо. — Надо помочь — помогу…
— Бастовать будешь? — все так же в упор допрашивает Жухрай.
— Как люди, Федор Иванович, так и я…
— А ты бы впереди людей, — и Жухрай вопросительно, одним глазом взглядывает на машиниста.
В это время ворота депо с грохотом раскрываются. Сияя аксельбантами, пряжками, ярко вычищенными сапогами, по цеху, гулко отбивая шаг, идет комендант. Две ожившие колонны, два прусских фельдфебеля, нечеловечески громадных, движутся вслед за ним, и сбоку на жидких ногах в обвалявшихся брюках вьется личность с обвислыми усами и шевелящимся кончиком носа.
Рубя слова, не ворочая шеей, комендант лающим голосом выкрикивает тираду по-немецки.
— Übersetzen, ilbersetzen sie, bitte[63], — говорит он через плечо человеку с шевелящимся кончиком носа.
Переводчик. Ну, каже господин германский офицер, що так как вы, рабочий народ, мечтает, щоб воно було, но так воно не буде.
Комендант (снова тирада по-немецки — хриплая, рубленая, лающая; можно разобрать отдельные фразы: eine Majestät Kaiser und König)… Его величество император и король… Его высокопревосходительство фельдмаршал и командующий… Сопротивляясь Германии, вы сопротивляетесь богу. Сопротивляясь богу, вы сопротивляетесь Германии.
Переводчик. Ну, каже, давайте машинистов и составы, бо надо Германию кормить…
Комендант тычет пальцем в Артема Корчагина.
Переводчик (Артему). Ты…
Как колонны, переставленные с места на место, оба фельдфебеля приближаются к Артему.
Комендант тычет пальцами в Полентовского — сутулого, сухощавого старика с серебряно-седой стриженой головой.
Переводчик (Полентовскому). Так же само ты, старик…
Артем (глядя в землю). Ну, чего я…
Переводчик. Пошли…
Артем (глядя в землю). Куда это пошли?
Переводчик. Воинский состав поведете…
Артем (отворачиваясь). Хворый я…
Переводчик (показывая на фельдфебелей). Для хворых мы докторов маем…
Комендант (наливаясь лиловой кровью). Германия, don-ner wetter, умеет ценить услуги. Übersetzen, übersetzen sie, bitte.
Переводчик. Ну, каже, на чай получите…
Артем. Кажут тебе — хворый.
Переводчик (фельдфебелю). А ну, доктор…
По цеху, погруженному в серые, железные сумерки, идут Артем с повисшими большими руками и седой Полентовский; фельдфебели и комендант с неворочающейся шеей замыкают шествие.
— Артем, — негромко говорит Жухрай и смотрит прямо перед собой.
— Ще и душу мотать, — тоскливо шепчет Корчагин.
— На усмирение ведут, — еще тише говорит Жухрай. Болезненно резкая барабанная дробь. Лес широких коротких ножей движется мимо железнодорожных мастерских.
Подпрыгивая на узких рельсах, съезжаются ворота депо, и сразу — яростным шумом взрывается громадный цех.
— А ну, хлопцы, кончай базар, — говорит Жухрай грубоватым обычным своим голосом и бросает на пол спецовку, — пошли, хлопцы, до дому…
— Сережка, бастуем, — весело летит через цех чей-то мальчишеский и звонкий голос.
— Пропадем, Федя, — подходит к Жухраю задумавшийся пожилой рабочий в переднике, с черным кожаным ремешком на чистом высоком лбу.
— А не повезем, — отвечает Жухрай, — против рабочего класса ничего не повезем…
— Ты ж чему народ учишь, смертельная твоя душа… — вырастает перед Жухраем раскаленное малиновое лицо с толстыми усами, — я ж сам восемь, окаянная твоя голова…
— Не повезем, — негромко говорит Жухрай, поднимает голову и бледнеет. Глухое, разрастающее шипение, лязг железа, судорога подземного гула надвигаются все ближе.
Лебединое облако пара пролетело в окне, пышно разрослось, пропало. Синий паровоз с маслеными потемневшими боками проплывает в окне.
— Как же это у нас получилось, Артем? — произносит про себя Жухрай.
- Том 4. Письма, А. Н. Пирожкова. Семь лет с Бабелем - Исаак Бабель - Советская классическая проза
- Том 7. Публицистика. Сценарии - Антон Макаренко - Советская классическая проза
- Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко - Советская классическая проза
- Том 3. Письма 1924-1936 - Николай Островский - Советская классическая проза
- Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - Александр Серафимович - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 2 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в четырех томах. 1 том - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Рассказы и сказки. - Валентин Катаев - Советская классическая проза