Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сзади Цезаря, на деревянном помосте улицы, у клуба, толпились шахтеры; в руках некоторых были доски, камни, но никто не осмеливался (или еще не успел) бросить в Цезаря или пойти на него.
А он стоял не двигаясь; разъехавшиеся лапы были присогнуты, холка выгнута, хвост струной. Густая длинная шерсть на спине, на холке стояла дыбом. Пес дрожал нервной дрожью, его единственный глаз влажно блестел, искрился на солнце. Но в его взгляде не было заленоватого холодка, чувствовалась растерянность. Цезарь стоял возле тропки, падающей к руслу ручья, — по ручью был свободный выход в ущелье, в горы. Цезарь покашивался на тропу.
Юрий Иванович дрожал, наверное, не меньше Цезаря. Глаза его тоже влажно блестели. Он не мог говорить.
На ходу показал мне на собак и промычал невнятное что-то. Я взял из чьих-то рук тонкий, ржавый прутт и хлестнул им первую подвернувшуюся дворняжку; собака, визжа, полезла под ноги к людям.
— Гони собак! — закричал я незнакомым мне голосом.
Через полминуты дворняжек на мосту не было: их угоняли по улице, гнали камнями и угрозами в глубину поселка.
Медленно, но не останавливаясь, Юрий Иванович шел по мосту к Цезарю. Пес дрожал, рычание делалось угрожающим, уходило все глубже в утробу. Юрий Иванович похлопывал себя по колену, склоняясь, пытался свистать по-своему; у него не получалось, и он лишь повторял:
— Цезарь. — Говорил хриплым, ломающимся голосом — Цезарь.
Люди притихли, замерли, кричали лишь птицы, неумолчно стреляли кларки ДЭС — дизельной электростанции.
— Цезарь… Дурак ты мой… Цезарь.
Юрий Иванович был без фуражки, без фуфайки; короткие редеющие волосы на округлой голове слиплись от пота, пиджак был расстегнут, сапоги выворачивались каблуками в стороны. Я отчетливо слышал голос Юрия Ивановича:
— Цезарь… Дурачина эдакая.
Он старался справиться с дрожью в голосе и не мог.
— Иди ко мне… Цезарь.
Голос его дрожал не от страха перед тем, что пес может наброситься, — это не я один чувствовал.
— Что же ты, а?..
Рычание пса прерывалось, делалось тихим.
— Дурачина эдакая… Дурачок… Дурачок… Ну?
Я шаркнул ладонью по глазам: Юрий Иванович стоял рядом с Цезарем и бережно гладил его по загривку, вздыбленная шерсть укладывалась под рукой. Пес рычал уже по-другому как-то, терся боком о колено Юрия Ивановича.
Ночью, когда шумы в поселке унялись и по-прежнему над Грумантом слышались лишь поредевшие крики кайр да выхлопы кларков ДЭС, Цезарь заволновался и принялся толкать лапами дверь. Юрий Иванович вышел с ним из дому. Цезарь сбежал по косогору к берегу, на голос Юрия Ивановича не останавливался, лишь взвизгивал, удаляясь, оглядывался, помахивая пушистым хвостом. Цезарь скрылся за рудничным террикоником, вновь появился уже на склоне высокой осыпи, под скалами, мимо кладбища ушел в ущелье.
Вернулся Цезарь не один: по крутизне берега он подымался к итээровскому дому повизгивая; сзади бежала черная сука породы норвежских лаек, которых наши соседи используют в упряжках для нарт и как «тягловую силу» в далеких путешествиях на лыжах. Цезарь метался, взвизгивая, между Юрием Ивановичем и своей подругой…
Пара новых жильцов Груманта больше не уходила в горы. Они жили у Юрия Ивановича и быстро привыкали к людям. После двух коллективных свалок дворняжек в поселке сделалось меньше; дворняжки теперь лаяли на Цезаря и Ланду (так назвал сучонку Юрий Иванович) лишь издали, но собаки не обращали на них внимания.
«Дикари», как называли полярники Цезаря и Ланду, ходили за Юрием Ивановичем по пятам, сторожили его у двери, если он заходил куда-либо в помещение.
А потом случилось неожиданное. Это «неожиданное» произошло в середине августа, в канун отъезда Юрия Ивановича на Большую землю. Мы собрались последний раз поохотиться вместе, решили взять с собой и собак.
Цезарь не доверял мне. Он становился ко мне правым боком, когда был с Юрием Ивановичем, не спускал своего единственного глаза. Когда был один, уходил от меня. Он не рычал, не набрасывался, но всегда был начеку.
Рано утром Юрий Иванович стоял возле механических мастерских, против высоко поднятого над тротуаром деревянного крыльца нашего дома. Он был в высоких резиновых сапогах с откатанными голенищами, с ружьем на ремне. Он ждал нас с Лешкой; они давно примирились с Лешкой — стали друзьями. Цезарь бегал возле Юрия Ивановича, уворачиваясь от игривых наскоков Ланды.
Мы с Лешкой, выходя из дому, дурачились в коридоре и не вышли, а вывалились на застекленную веранду, а потом на открытое крыльцо. Лешка оказался впереди; я зацепился карманом фуфайки за ручку двери. В этот момент раздался сердитый окрик Юрия Ивановича:
— Назад, Цезарь!.. Назад!
Едва не одновременно с ним закричал Лешка:
— Вовка!..
Цезарь, рыча и брызгая слюной, летел по крутым ступенькам к нам, за ним широкими шагами бежал Юрий Иванович; его обгоняла Ланда.
И у Лешки, и у меня ружья были за плечами; они были не заряжены. Лешка обеими руками успел толкнуть меня в грудь. Цезарь был уже на последней ступеньке, его передние лапы уже отрывались от пола. Зацепившись задниками сапог за порожек, я упал на спину. Падая, я видел, как Цезарь летел в мою сторону, а на его пути, повертываясь, появлялась спина Лешки, закрывалась дверь. Цезарь едва не верхом сел на Лешку; челюсти звонко сомкнулись рядом с Лешкиным ухом. Лешка устоял на ногах потому, что держался за ручку двери; он захлопнул дверь. На крыльце слышались рычание и возня.
Когда я вскочил на ноги и бросился к двери, она сама раскрылась передо мной: в дверях стоял Юрий Иванович. Цезарь и Ланда бегали и рычали где-то внизу. Лешка ругался. Юрий Иванович испуганно осмотрел меня, Лешку; потребовал:
— Зайди в коридор.
Лешка зашел взволнованный: бледность с его лица сходила; он прикладывал к боку оборванную полу фуфайки, а она, лишь Лешка отнимал руку, отваливалась.
— Паразитка, а? — ругался он. — Стеганку порвала, а? — Будто не верил тому, что случилось. — Я ее прибью сейчас, паразитку! — грозился он, прилаживая оборванную полу. — Чуть бок не прокусила, а?.. Хорошо, что я поворачивался в этот момент…
Цезарь, оказалось, налетел на Лешку, но не укусил его — кинулся к двери. Дверь уже была закрыта. Лешку Цезарь не трогал. Лешка подпер дверь плечом, ногой оттолкнул Цезаря и поворачивался, чтобы прогнать его; на Лешку налетела Ланда. Лешка сразу коленом и носком сапога отбросил ее; Ланда отлетела и едва не унесла с собой половину фуфайки — пола оторвалась. По ступенькам взбегал Юрий Иванович, собаки шмыгнули мимо него.
— Алексей Павлович, иди сюда, — приоткрыв дверь, позвал Лешку Юрий Иванович.
Лешка вышел. Собаки бегали под крыльцом возбужденные, но не нападали. Юрий Иванович возвратил Лешку на веранду и потребовал, чтоб вышел я. Лишь я переуступил порог, Цезарь озверел и кинулся на нас. Юрий Иванович втолкнул меня в приоткрытую дверь. Цезарь рычал под дверью. Ланда из солидарности к другу, не зная, на кого нападать, набросилась теперь на Юрия Ивановича.
— У-у-у… проклятая! — послышался голос Юрия Ивановича, и сука с визгом покатилась по ступенькам. Юрий Иванович прогнал и Цезаря, потом потребовал:
— Афанасьев, оставь ружье на веранде и выйди.
Я вышел… Цезарь метнулся в сторону… Остановился, переставая рычать; уселся возле угла дома, облизываясь, поглядывая на крыльцо.
Мы поняли, в чем дело… Я возвратился в комнату, надел старенький дождевик, сшитый из солдатских плащ-палаток военного образца, разобрал и спрятал под него ружье… Цезарь вел себя, как всегда: старался, чтоб я был с правой стороны от него — в поле зрения; караулил каждое мое движение.
И хорошо, что все это случилось в присутствии Юрия Ивановича, рано утром, когда полярники спали, на улице никого не было: Батурин велел бы уничтожить собак.
В Кольсбее мы разошлись: Юрий Иванович пошел с собаками вверх по Колес-долине, мы с Лешкой — к Гусиному озеру; мне нельзя было доставать ружья при Цезаре.
До появления Цезаря на Груманте я редко бывал в «Доме розовых абажуров», как называют итээровский дом; в нем живут большей частью семейные, а в орсовском магазине нет других абажуров, кроме розовых. После того как Цезарь пришел, я сделался частым гостем Юрия Ивановича. В это время Батурин здорово наседал на него: просил остаться на Груманте еще на год — на одну лишь полярку, до открытия навигации; первым пароходом обещал отправить на материк, просил Юрия Ивановича занять место главного инженера. Юрий Иванович не соглашался. Батурин злился. Между ними проходили баталии. «Коса на камень наскочила» — как говорили о них тогда. Батурин требовал объяснений, Юрий Иванович не давал. Мне он как-то сказал, почему не хочет оставаться не то что на год — на неделю.
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Тайна черного камня - Геннадий Андреевич Ананьев - Прочие приключения / О войне / Советская классическая проза
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Родной очаг - Евгений Филиппович Гуцало - Советская классическая проза
- Беспокойный возраст - Георгий Шолохов-Синявский - Советская классическая проза
- Семипёрая птица - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Два мира (сборник) - Владимир Зазубрин - Советская классическая проза
- Новый дом - Леонид Соловьев - Советская классическая проза
- Последний фарт - Виктор Вяткин - Советская классическая проза