Все начиналось, как в кабинете, — шло словно бы по порядку, намеченному и утвержденному навсегда. Чувства, пережитые в больнице, после, — все вновь поднялось в Новинской: она подтянулась внутренне, ждала, когда Батурин повернется к ней, скажет «ты». Готова была… Не знала, что сделает, скажет теперь, если он вновь позволит себе… На этот раз она не станет оглядываться — пусть только позволит!

— От Ильмень-озера до Селигера едва не сплошные болота, — продолжал Батурин, вспоминая так, словно разговаривал сам с собой. — Дьязолу запутаться впрок в них. С конца сорок первого до начала сорок третьего и я путался в этих болотах. Северо-Западный фронт стоял там. Первая ударная армия. С южной стороны — у пуповины Демянской группировки стояли… шестнадцатая немецкая армия так называлась — в неполном окружении была год с лихвой в районе Демянска. И я, стало быть, год с хвостиком торчал вблизи этой группировки. У пуповины больше. Из сержантов успел подняться в лейтенанты. Вверх было — тянись, сколь вытянешь. Вниз — посложнее, если не в караул к Петру Первому. Копнешь маленько лопатой — два-три штыка, — вода уж. Вокруг вода, с неба вода или снег, и в окопах воды по колено, грязь. Ноги не высыхали. А ежели сапоги прохудились, и в сапоги грязь набивается… Мне рассказали уже после войны: грязь-то в этих болотах — от Ильмень-озера до Селигера — лечебная, шельма. В болотах у рек Пола, Ловать — особенно. Не хуже той, которой в Евпатории лечат. Грязь-то. Болотная. Пола, Ловать… Она-то и отсосала мой ревматизм. С тех пор вон сколь годков убежало — не возвращается. Ревматизм. М-да-а-а… Интересно? — спросил Батурин, посмотрел на Новинскую, словно спрашивал: «Ну?.. Ты довольна?»

Новинская оглянулась невольно: на капитанском мостике, облитый сверху мертвенно-бледным светом луны, стоял сбоку рубки Романов; вложив руки в карманы кожаной куртки, смотрел на нее и Батурина. Вновь сердце забилось часто и громко… тревожно. Новинская почувствовала на горячих щеках скольжение холодного ветерка. Романов отвернулся… ушел вниз по трапу…

Над черным фиордом, окруженным мертвенно-белыми горами, по темно-синему небу катилась луженная до блеска луна. На верхней, безлюдной палубе парохода, опираясь локтем о фальшборт, стоял Батурин — смотрел на Новинскую. Он даже не взглянул в сторону капитанского мостика. Смотрел — спрашивал: «Ты довольна?..»

Тогда, перед бураном, Романов спросил, дознавшись о посещении больницы Батуриным: «Чего он приходил?» Новинская ответила: «Ухаживать, наверное… Вылетел из-за стола в моем кабинете — остановился в разведывательном ходке у Гаевого». Так объяснила лишь с тем, чтоб отделаться от вопроса, который мешал и ей жить, работать; такое объяснение позволяло ей чувствовать себя и ни в чем не укрывающейся от Романова. «Ухаживать…» Теперь Романов сам видел: она сама подвинулась к Батурину, прижалась… Слушала в уединении, при луне… из капитанской рубки видели…

На пароходе, в Баренцбурге Романов не замечал Новинскую, а когда она заговаривала, отвечал, как чужой. Объяснились, возвратясь из Баренцбурга, на Груманте. Она знала: если Романову сказать правду — всю, — он поверит. Все рассказала. И то, что Батурин рассказывал. Романов заметил:

— Если женщина не даст повода… мужик не подступится к ней. Ты даешь ему повод…

Новинская обиделась. Романов напомнил: с Батуриным она повела себя не так с первой минуты, когда они впервые ступили на кольсбеевский пирс: она принимает его знаки внимания, каких он не делает ни одной женщине, светит коленями перед ним, как девчонка. Новинская оскорбилась.

— Может быть, ты посоветуешь мне надеть паранджу? — сказала она вызывающе и остановилась перед Романовым, уперев кулачки в бедра.

Разговаривали на Птичке, вечером, встретившись после работы, так, словно договорились встретиться тотчас же, как только закончится день. Романов сидел на кровати; сел в том, в чем вошел в дом: был в кожаной на меху куртке, руки не вынимал из карманов, сдержанно слушал Новинскую, смотрел на нее, как на чужую. И сказал, как чужой:

— Не давай повода. И не нужно будет рассказывать сказки о «сказочках»…

Сказал и ушел из дому… играть в волейбол!

Чутьем жены, женщины Новинская уловила, когда успокоилась: с Романовым сделалось что-то неладное. Прежде он хоронил в себе лишь то, что мучило его за пределами дома; все, что вызывало недовольство в семейных делах, торопился высказать — освободиться от мешающего близости с ней, Новинской. Теперь Романов не договорил — сделал лишь замечания. Поняла: Романов закусил удила за пределами дома, не поладив с Батуриным, теперь не хочет разжимать челюсти и рядом с ней — дома. Такого с ним еще не бывало. Она собралась наспех, пошла, увела Романова за руку с волейбольной площадки, втиснула в каптерку «физкультурника», попросила инструктора физкультуры оставить их на минутку вдвоем, сказала:

— Вот что, Санька… В общем, так. Я поверила тебе в Новосибирске и не ошиблась. Я видела тебя в мечтах, когда дожидалась с войны… Ты был всегда хорошим товарищем, мужем. Я никогда рядом с тобой не думала о другом… Но до сих пор… Я не знаю. Из-за такого… Мы всегда доверяли друг другу и были честными Друг перед другом. А теперь… Ты меня обидел, Романов.

Сказала и ушла. Теперь она ушла первая. Слезы текли из глаз и на улице. Тихо плакала. Зло. Не замечала ни встречных, ни обгоняющих. Обидно было и потому, что такие слова — о таком! — пришлось говорить в какой-то каптерке, заваленной «спортивным инвентарем». Пришла в себя лишь в больнице…

Романов разыскал ее: не позвонил, не вызвал через сестру — сам пришел… Вместе пошли в кино… вместе вернулись на Птичку…

А потом в зале для репетиций Новинская играла. Впервые за многие годы у нее появилось свободное время: не было детей рядом, не нужно было возиться со стиркой, обедами, — за лето, осень и зиму она управилась со своими делами в больнице… теперь могла позволить себе отдохнуть. Романов, лишенный возможности ходить в шахту, сгонял дурь на ринге, едва не каждый день бегал на лыжах, ходил на охоту за куропатками или гонялся за волейбольным мячом в спортзале. Новинская проводила свободное время за клубным роялем. Аккомпанировала поющим, танцующим в художественной самодеятельности, играла для себя. Вспоминала то, что забылось, шлифовала; разучивала новые пьесы. Нередко играла и для Романова.

Он любил ее слушать. И она играла для него теперь с удовольствием, как когда-то в Донбассе, в Москве. Когда садилась за рояль и ей делалось скучно, начинала «Итальянское каприччио» Чайковского: в фойе, куда выходила дверь из зала для репетиций, тотчас же появлялся Романов. С помощью «Каприччио» Новинская могла выудить его с того света.

В зале для репетиций стал появляться и Батурин. Он жил в домике против спортзала и клуба. Да он, собственно, и не жил в этом доме — ночевал в нем, остальное время проводил в шахте, в цехах, административно-бытовом комбинате: работал. Утром, вечером — всегда был в одном и том же костюме: сапоги, полушубок, ушанка. В нем появлялся и в клубе.

Переступив порог, Батурин садился на стул у двери или стоял на пороге, плечом подпирал дверной косяк, — дальше порога не шел, мешая полярникам входить в зал, выходить. Слушал тихо, курил лишь в фойе. Слушая, смотрел на Новинскую так, словно хотел о чем-то просить. Новинская подумала, заметив его впервые… такого: «Извиниться хочет за то, что позволил в больнице?..» Ждала. Потом вспомнила палубу парохода и его взгляд, поняла: «Нет… такие способны пойти лишь с топором на медведя, убить, шкуру содрать и бросить к ногам женщины в знак искупления вины перед ней и не способны сказать «извините».

По признакам неуловимым, непонятным Новинская научилась угадывать появление Батурина в зале для репетиций. Лишь научилась, и взгляд Батурина, каким он смотрел на нее от двери, показался не таким уж просительным. Казалось: вот-вот забудется на мгновение, Батурин подойдет из-за спины незаметно, возьмет ее за плечи, скажет, не обращая внимания на то, что все в зале услышат: «Сыграй-ка, подружка, чего-нибудь… эда-кое… сама знаешь». Оглядывалась поминутно — путалась в нотах, сбивалась. Хотелось оборвать фразу, не доиграв, ударить кулачком по клавишам, встать, подойти к Батурину и крикнуть в лицо: «Чего тебе надобно, стар-че? Что я должна сделать, чтоб ты оставил меня? Но о такой проделке тотчас же узнал бы Романов… Путалась… Никогда не играла, когда Батурин был рядом, «Каприччио». Даже тогда, когда знала, что Романова нет ни в спортзале, ни в клубе.

Как-то уж после полярки, когда солнце впервые задержалось на грумантском небе и на ночь — пришел полный день, — Новинская посмотрела на Батурина с вызовом: взглядом спросила о том, чего не могла прокричать. Он отвернулся нехотя, смотрел в окна, открывающие просторы фиорда, гор, ледников, облитых ослепительным светом, — смотрел как ни в чем не бывало, но чувствовал ее взгляд и понимал то, о чем кричали ее глаза. Наблюдая за ним, Новинская вдруг увидела то, чего не замечала прежде, когда путалась в нотах. Вспомнила: когда она играла «жалобную музыку», глаза Батурина добрели, делались влажными; слушая, он мечтательно замирал. Проверила.

1 ... 32 33 34 35 36 37 38 39 40 ... 120

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Арктический роман - Владлен Анчишкин бесплатно.

Похожие на Арктический роман - Владлен Анчишкин книги

Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
Тайна черного камня - Геннадий Андреевич Ананьев - Прочие приключения / О войне / Советская классическая проза
Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
Родной очаг - Евгений Филиппович Гуцало - Советская классическая проза
Беспокойный возраст - Георгий Шолохов-Синявский - Советская классическая проза
Семипёрая птица - Владимир Санги - Советская классическая проза
Два мира (сборник) - Владимир Зазубрин - Советская классическая проза
Новый дом - Леонид Соловьев - Советская классическая проза
Последний фарт - Виктор Вяткин - Советская классическая проза

Оставить комментарий