не смогут ничего объяснить её глуповатому братцу. Под холодным моросящим дождем они ковырялись среди остывших обгоревших бревен и толстого слоя золы от соломы — в том, что ещё недавно было их домом. Мало что удалось спасти. Таура с матерью разбирали чуть тлеющие обломки, Геф стоял рядом и вопил. В чудом уцелевшем тяжелом шкафу нашлось несколько котелков для готовки и три шерстяных одеяла. Нашли чашку и три тарелки. А потом из-под упавшего бревна Таура достала отцовский меч в тонких ножнах. Меч, который спас бы его, если бы был с ним.
И теперь паршивец Джелин утверждает, что меч — его. Меч, который должен принадлежать ей, Тауре. Она представляла, что сказал бы отец, узнай он, что мать обменяла меч на убежище. Она сжала губы, думая о папе. Берк был не самым добрым, не самым нежным отцом, которого можно было вообразить. На самом деле он был очень похож на человека, которого незнакомец описал как перекованного. Он ел первым и лучшую еду, и всегда откладывал дела на потом. Быстро наказывал и редко хвалил. В молодости он был воином. Если ему что-то было нужно, он умел найти способ получить это. В ней разгорелся крошечный огонек надежды. А вдруг, даже перекованный, он все равно останется её отцом? Он ещё может вернуться домой, ну, в деревню, где стоял их дом. Ещё может подняться до рассвета, чтобы вытащить свою маленькую лодку…
Ох… Лодка теперь лежала на дне, только кусок мачты величиной с ладонь торчал над водой.
Но она-то знала своего отца. Он придумает, как поднять лодку. Он знает, как заново отстроить дом. Может быть, как-нибудь и вернется прошлая жизнь. Просто семья, сидящая вечером у своего собственного очага. Их собственная еда на столе, их собственные кровати…
И ещё — он вернет свой меч.
Человеку короля не очень удалось убедить деревню, что тех, кто вернутся, нужно выгнать, а ещё лучше — убить. Она сомневалась, что он понимает, что несет: если мать помнит лицо и имя ребёнка, неужели она не вспомнит, как заботилась о нем? Иначе ведь не бывает?
Очень скоро он тоже заметил, что ему никто не верит.
— Пойду проверю лошадь, — негромко произнес он. — Я останусь здесь на ночь. Если решите укрепить какие-нибудь дома или этот сарай, я помогу с этим. Но если вы сами не приготовитесь, я ничего сделать не смогу. И ваша деревня — не единственная, которую перековали. Король послал меня к Шрайку. Здесь я оказался случайно.
— Уж мы-то знаем, как позаботиться о себе, — сказал старый Халлин. — Если Килин вернется, он все равно останется моим сыном. Почему же мне не накормить его и не дать ему приют?
— Ты что это, думаешь, что я убью отца, если он будет так вести себя? Парень, да ты с ума сошел! Если это — помощь короля Шрюда, то мы обойдемся без неё.
— Кровь гуще воды! — выкрикнул кто-то, и внезапно все рассердились на короля.
Лицо незнакомца ещё больше осунулось.
— Как пожелаете, — безжизненно произнес он.
— Как захотим, так и будет! — закричал Карбер. — Ты думал, никто не заглянет в корзины на твоей лошади? Да в них полно хлеба! А ты видишь, что нас разорили, и ничего не сказал и не предложил поделиться! Не слишком ли ты жесток к нам, Фитц Чивэл Видящий? — Карбер вздернул руки и закричал в толпу: — Мы просим короля Шрюда прислать нам помощь, а он отправляет одного человека, да к тому же бастарда! А тот прячет хлеб, без которого пусты животы наших детей, и велит нам убивать родственников! Это не та помощь, которую мы ждали!
— Надеюсь, ты ничего не тронул, — ответил мужчина. Его глаза, такие искренние доселе, стали далекими и мрачными. — Хлеб отравлен. Его будут скармливать перекованным в Шрайке. Будут убивать их, чтобы положить конец смертям и насилию.
Карбера потрясли эти слова.
— Убирайся! — закричал он. — Сейчас же оставь нашу деревню, немедленно! Нам уже достаточно тебя и твоей «помощи». Прочь!
Видящий не дрогнул. Он обвел взглядом толпу и сошел с ящика.
— Как пожелаете, — он не кричал, но слова его слышны были всем. — Если вы не собираетесь помогать себе, я бессилен. Я уеду. А когда я закончу работу в Шрайке, вернусь сюда. Возможно, к тому времени вы будете готовы слушать.
— Ну это вряд ли, — ухмыльнулся Карбер.
Посланник короля медленно пошел к двери. Его рука не трогала рукояти меча, но толпа расступалась перед ним. Таура была одной из тех, кто последовал за ним на улицу. Его лошадь все ещё была привязана у сарая. Крышка одной корзины была сдвинута. Мужчина остановился, плотно прикрыл её, потом похлопал лошадь по шее, отвязал её, сел в седло и, не оглядываясь, поскакал в темноту. Он двинулся к той дороге, по которой пришел. Звук копыт постепенно затих.
Дождь к утру не кончился, затянулся на весь день. Ни один из похищенных не вернулся. У залива больше не было видно красного корабля. Джелин начал утверждать власть над семьей Тауры. Её мать помогала готовить обед, а Гефа отправили искать дерево, которое пригодилось бы для очага или ремонта. Когда Таура вернулась с дежурства, Джелин приказал ей присмотреть за своим отпрыском, чтобы его жена, Дарда, смогла отдохнуть. Кордел был испорченный сопливый двухлетка, который ползал по хижине, раскидывая вещи, и истошно орал, если его ругали. Его одежда была постоянно грязной, и родители пожелали, чтобы Таура постирала его испачканные пеленки и повесила их сушиться над очагом. Как будто что-то вообще могло высохнуть в эти промозглые дни после налета. Когда Таура начала жаловаться, мать поспешно напомнила ей, что некоторые люди укрываются под найденными парусами или спят на грязном полу сарая для копчения рыбы. В таких случаях она говорила тихо, словно боясь, что Джелин подслушает жалобы и выкинет их на улицу. Она повторяла Тауре, что нужно быть благодарными за помощь дому, который её приютил.
Таура не чувствовала благодарности. Когда она смотрела, как мать готовит и убирает, будто служанка, в доме, который им не принадлежит, её мутило. Ещё хуже было видеть, как Геф везде бегает за Джелином, по-щенячьи стараясь угодить ему. Вот если бы Джелин хорошо относился к нему… Но он командовал мальчиком, дразнил и издевался над ним, а Геф только нервно хохотал, выслушивая насмешки. Джелин просто осла из мальчишки делал. Мокрые и усталые, они вернулись домой после попыток поднять рыбацкую лодку Джелина. Геф не жаловался, скорее, он лебезил перед Джелином, радуясь его
