не походивший, Вадик размахивал толстой палкой, отгоняя остальных ребят.
Я тащила за собой самокат. Купила его еще неделю назад, когда порывалась поехать, и он просто валялся в мамином багажнике все это время. Новенький, на мощных колесах, синего пацанячьего цвета. Я надеялась, что Ваде понравится – Игорь рассказывал, у него было мало игрушек, не говоря уже о детских средствах передвижения.
– Вадя! – окликнула его я, и он, выронив палку, бросился к невысокому ограждению. Перемахнув через него одним прыжком, Вадик выпрямился. Он так подрос, что теперь доставал мне почти до плеча.
– Привет, ты кто? – он улыбнулся. – Где-то я тебя видел.
– Меня Лу зовут, – я присела на ограждение, чтобы быть к нему ближе. – Я подруга папы, помнишь?
– Не помню, – признался Вадюша. – Ну ничего, папа скоро приедет и познакомит нас.
– Приедет? – я нахмурилась.
– Ну он же всего на три недели уехал. Значит, осталась еще одна. Я считаю, – он тоже присел рядом. – Тоже его ждешь?
По спине побежала холодная морось. Так напропалую, отчаянно и бессовестно врать ребенку – я сначала хотела крепко обнять его, потом – сказать правду, но, глядя в черные глаза-бусинки, осеклась. Не хочу становиться гонцом плохих вестей и так отложиться в его памяти. Пусть говорит тот, кто соврал – хоть бабушка его, хоть сам Игорь.
– Это тебе, – опомнившись, я придвинула к нему самокат. – Папа сказал, ты мечтал о таком.
Вадиковы глаза изумленно распахнулись, и он тут же схватил самокат за руль, покрутил во все стороны и с силой на него вскочил.
– Обалденный! – он, оторвавшись, крепко меня обнял, и я слабо потрепала его по кудряшкам в ответ.
– Катайся на здоровье.
– От ребенка отойди! – я услышала внезапный рык, но только спустя несколько мгновений поняла, что это было мне. – Вон пошла!
– Извините? – я поднялась с ограждения. Напротив стояла парочка. Она – лет сорока, в длинной, почти в пол, юбке и заправленной застиранной блузе, он – страшно смотреть, в драных джинсах и клетчатой перепачканной чем-то темным рубашке. И руки у него были такие же грязные. Он ими сжал Вадику плечи, вдавливая ткань футболки в детскую кожу.
Они выпроводили его играть, и женщина сделала шаг ко мне – резкий и прыткий для ее возраста, мне казалось, она не способна так быстро перемещаться. Авоська-сетка с молоком и хлебом в руке угрожающе покачивалась.
– Что тебе надо от ребенка?
– Вы, наверное, не так поняли, – я постаралась улыбнуться, но от страха в горле перехватило дыхание, и вышло наверняка криво. – Меня зовут Лу. Я…
– Игорева подружка, – мужчина встал рядом с женой. Я уже догадалась, что это его родители. Идя сюда, я не предполагала столкнуться с ними нос к носу, но воображение услужливо рисовало дальнейшие картины этого разговора – мужик одним ударом мог отправить меня в реанимацию. Я видела, как сжимались его кулаки. Чувствовала, как пахло от него спиртным.
Вадик искоса поглядывал на нас, но быстро увлекся качелями с двумя девчонками. Я отступила еще на шаг, надеясь, что Игоревы родители не решат опять сократить дистанцию.
– Не появляйся здесь больше, – обрубила мать. – Ты ему никто.
– Послушайте! – взмолилась я. – Вадику… Я не просто подружка Игоря, я невеста… Если вам с ним трудно, я могла бы временно оформить опеку…
– Чего удумала! Думаешь, Игорь все деньги тебе будет отсылать?
Мне показалось, я ослышалась, но мужик так ревностно повторил это жене чуть тише, что я удостоверилось – дело в деньгах. Не в любви к внуку, не в жалости к нему и в сочувствии, а в деньгах.
– Мне ничего не нужно, – на выдохе пробормотала я. – Мои родители обеспеченные, Вадика могли бы устроить в хорошую школу, а Игорь бы…
– Пошла вон! – рявкнула женщина до дрожи внезапно. Я прижала к себе сумочку, готовясь отступать. – И даже не вздумай приближаться к Вадику, я тебя по ментовкам затаскаю, забрать ребенка вздумала…
Я развернулась и, споткнувшись о самокат, брошенный Вадиком, побежала к машине. За угол, к вывеске «Продукты 24», чтобы поскорее юркнуть в салон, закрыть глаза и расплакаться. Отсюда не было видно, что происходило во дворе, но я представляла, как бабка науськивала Вадика никогда больше ко мне не приближаться, отбирала самокат, а он клянчил и требовал его оставить. Самокат наверняка позволили взять – не пропадать же добру. Я дрожащими пальцами вытерла слезы, от соли щеки опять щипало – кожа стала чувствительной, даже крема не спасали.
Плечи дрожали. Телефон пискнул оповещением, и я с трудом взяла его в руки, чтобы прочитать входящее сообщение. Ники написала, что освободилась. Как же вовремя.
«Давай напьемся?» – предложила я.
«Подходит, где-нибудь в баре на Трехгорной мануфактуре».
Я отправила смайлик с поднятым вверх большим пальцем и подавила уже затихающий, не так яростно рвущийся из груди всхлип.
Мамин «Порше» я бросила за несколько кварталов от Трехгорной мануфактуры, щелкнула брелоком-сигнализацией и на всякий случай проверила закрыты ли двери. Ники написала, что уже ждет в баре – самом крайнем от перекрестка, ближнем ко мне, и через десять минут спешного шага я уже сидела напротив нее, выбирая чего покрепче. Ники решила пить шампанское, оказавшись предсказуемо скучной, а я заказала «Голубую лагуну». Сразу, с водкой, без лишних предисловий и разгонов.
– Тут не потанцуешь, – я поморщилась.
– А тебе настолько хочется оторваться? – Ники усмехнулась. – Тогда выпьем и пойдем дальше, где-то в округе точно есть клубы.
Коктейль оказался терпковато-горьким, но я в несколько глотков выпила почти половину. В последний раз мы пили что-то крепче заваренного в мамином чайнике пуэра на мое двадцатилетие. Когда Игорь еще был рядом, когда мы собирались пожениться, и воспоминания сами по себе заставили меня через трубочку осушить бокал до самого дна.
– Повторите, пожалуйста, – я выловила официанта, чувствуя, как в голове становится мутно. Ники все еще потягивала первый бокал, но, пусть и смотрела недоверчиво, не отговаривала от следующего коктейля. Только заказала закуску – жареные креветки и запеченные под сыром мидии.
– Была у Вадика, – придвинув к себе уже новый коктейль, я решила растянуть и сделала только маленький глоток. – Подумала о том, что могу оформить опеку, но…
– Что ты подумала? – Ники так стукнула стеклянным основанием бокала о стол, что хрупкая ножка чуть не переломилась пополам. – С ума сошла? Тебе двадцать лет, зачем тебе
