Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И мужичок, как добрый муж, играет со своей женой. Он тихонько похлопывает по лбу, потом по ноздрям и по шее.
Он говорит ей: — Я возьму с собой Попова, нашего сынка. Воздух свеж. Это расшевелит Попова! Это его расшевелит!
И мужик принялся шумно хохотать".
А что же делать читателю?
"Мужик погоняет лошадей ударом кулака и кричит бабе: — Я привезу тебе сегодня вечером молока, флейту и овцу!
…Мужик погоняет своих вороных лошадей: — Ну, батенька! пошел, голубчик!
…Чтобы позабавить ребенка, мужик напевает плясовую, песнь изгнания и бедности, песнь иронии народной:
Как от северного полюса до южногоДа ни в чем-то нам удачи нет!А полиция наша — и не двинется!Наш помещик зло поглядывает.Ай, ай, тра-ра-рай, ай!Ох, пречистая, как он зло глядит!"
Можно вспомнить аналогичную украинскую "песнь изгнания и бедности" — "Ні долі, ні волі у мене нема, зосталася тільки надія одна". Не только ребенка способна позабавить эта "песнь иронии народной":
"Но вот внизу у колеса зажигаются две белые точки. Мужик Стацевско чувствует, как легкая дрожь пробегает у него по бокам… Он хлестнул волка кнутом по глазам, волк перебегает с правой стороны на левую, и в то время, как мужик бьет его еще раз кнутом, другие белые точки зажигаются направо и вот уже два волка бегут за телегой. Они прыгают и молча смотрят на мужика… Бедный Стацевско! он думает о бабе, о прекрасной белокурой бабе, которая ждет у печки с ячменным жемчужным супом, клокочущим в горшке, он думает, что он расскажет ей о своем путешествии. Между тем толпа волков все увеличивается, — еще и еще волки; остервененные, сбегаются они сотнями, не воют, ждут, пока лошадь упадет! Ветер забивает в открытый рот мужика. О, как ужасен каждый глоток этого острого ледяного воздуха!" Сердобольный читатель так и хочет посоветовать ему: мужик, закрой рот.
"Волк вскакивает на сиденье и хватает мужика за башмак. Стацевско испускает крик, схватывает зверя за ноздри, отталкивает его кулаком, но страшная внутренняя боль сжимает мужика. Он прыгает на спину лошади и рыдает над ушами своих верных животных: — Скорей, барашек, скорей, голубчик! ради Попова!
…Волк вскарабкался на сиденье; тогда Стацевско бросается с лошади опять в повозку, прячется на дне ее, подымает фартук и смотрит… Их уже тысяча, три тысячи, семь тысяч, десять тысяч… Это черный океан, искрящийся звездами, — словно адское небо отражается в степи!..
— Попов, Попов! ты видишь волков?
— Да, отец, да!
— Они нас съедят!
— Нет, отец!..
Но Попов не кончил! Мужик сжимает горло своему ребенку, изрыгает богохульство, хватает мальчика за голову, за золотые волосы и кричит во тьме: "Рай, рай, рай!" И широким отчаянным размахом он бросает Попова волкам!" Бедный Попов… Рай, рай, рай… И бедные французы…
"Тогда черная толпа останавливается… она останавливается, чтобы разделить ребенка, а повозка продолжает путь… Вот она проезжает степь. Вот лошади замедляют бег, въезжают в аул с потухшими огнями, баба, прекрасная, белокурая баба, ждет на пороге:
— Ну, Стаць, дорогой мой Стаць, хорошо ли ты съездил? Не холодно ли было Попову? Хорошо ли бежали лошади?
Но мужик не отвечает. Он играет на флейте и хохочет. Он помешался".
Сострадательный читатель также теряет дар речи. А переводчица комментирует: "Французы не только переводят произведения русской литературы, но и сами пишут повести и рассказы из русской жизни. Но каково в большинстве случаев это знакомство с русской жизнью — о том можно судить по предлагаемому рассказу из русской жизни, принадлежащему перу французского литератора Жоржа д’Эспардеса и напечатанному в журнале. В рассказе этом так много забавного, вытекающего из самых странных понятий автора о русской жизни, что все повествование обращается для нас, русских, из драматического в комическое. Нельзя сказать, чтобы автор вовсе ничего не знал о России, о жизни русского народа, — он кое-что слыхал, знает даже кое-какие русские слова, которые помещает даже без перевода (le moujik, la baba, le pomeschtchik, la barynia, la chuba, les onouthis, la pliassоwaia), но это знание переплетается у автора с самыми грубыми промахами, делающими рассказ смешным".
С француза что возьмешь? Откуда ему знать правду о России? Услышал "голос одной русской узницы". Потом — "голос одной украинской узницы". Потом — голос "узника" из эмиграции. И, как последний лох, поверил на слово тому, что "спела" ему la uznitza Украинка: "Да, Россия величественна: голод, невежество, преступления, лицемерие, тирания без конца, и все эти страшные несчастья огромны, колоссальны, грандиозны". Даже мороз по коже. Ух! Волки позорные!
2.8. Наставница социал-демократов
Лидер галицких социал-демократов Ганкевич выступил в журнале "Молода Україна" со статьей "Етика і політика" (1902). В ней он отбивал нападки берлинского профессора Паульсена, который в брошюре "Партийная политика и мораль" обвинял социал-демократов в аморализме. Защищался Ганкевич неуклюже и, по сути, присоединился к взглядам автора брошюры. Украинка не могла пройти мимо. Кобылянской она написала о себе так: "Хтось таки має неспокійну натуру. От недавно зладив полемічну статтю до "Молодої України", схотілося зачепитись з М. Ганкевичем за терор та за політичну етику. Ще тільки не мала часу переписати, але от перепишу і таки пошлю. То вже не для зарібку і не для самооборони, а так — "за правду", не стерпіла душа моя, що проводар української соціал-демократії таке плете, та ще й в органі для молодежі! Знаю, що то його дуже зачепить, але нехай, я не особу, а помилки його чіпаю". "Проводарів" надо хорошенько воспитывать.
Ганкевич фактически согласился с критиком в том, что "партійність є і мусить бути чудовищем неморальним": "Добродій Ганкевич теж думає, що при партійній боротьбі не можливо дбати "про загальне добро", про "доброцілості"…; йому навіть дивно, як то можна бажати, щоб політичні борці придержувались "правил гуманності" супроти ворогів… Він зрікається навіть і всяких побажань моралізування фатального чудовища, але ж і він, як видно, признає, що політична, партійна боротьба є і мусить бути, по самій своїй природі, чудовищем".
Ганкевич усвоил себе "погляд на партійну боротьбу як на якусь протилежність гуманності"; "він то впадає в патетичний тон, осуджуючи негуманні способи боротьби у різних консервативних партій, то старається оборонити від етичного засуду подібні способи у партій революційних". Это делают и делали все революционеры: и русские, и украинские, и прочие. Ленин учил, что морально все, что выгодно пролетариату.
Ганкевич в своей аргументации ссылается на "фанатизм" первых христиан. Украинка не понимает, как можно опираться на этих фанатиков: "Кому має імпонувати те, що і перші християни, які всі фанатики, думали і казали: "Нема правди й розуму, як тільки в мені", — то се було тільки залогом їх пізнішої тиранії і само по собі нічиєї вільної душі "вловити" не могло". Полемисты стоили друг друга: два социал-демократических сапога — пара. "Нет правды и разума, как только во мне" — это о ком? Неужели о первых христианах? За кого же они отдавали свои жизни? За себя?
"І перші християни, і римські філософи однаково не були заячесердими перед мученицьким вінцем…, але ідейної одваги і тим, і другим бракувало, бо всі вони вижидали з гори, від бога чи від цезаря, а нічого не важились здобувати сами. Дух Спартака не жив ні в філософах, ні в християнах, тому одні не винайшли нового "духу законів", а другі не зруйнували ні одної Бастилії, та ще й нові побудували".
Разумеется, дух Спартака не жил в философах (как и любовь к мудрости не жила в Спартаке). Разумеется, христиане не разрушили ни одной Бастилии. И правильно сделали. Спаситель ничего не разрушил сам и не учил разрушать христиан. Христос дал разрушить себя, а затем воскрес. И тем разрушил всесилие смерти. Но для некоторых и до сих пор только Спартак — чемпион.
Не абы какая "ідейна одвага" нужна, чтобы судить и рядить обо всем на свете, смутно представляя себе, о чем собственно говоришь. Философы якобы "не винайшли нового "духу законів". Очевидно, имеется в виду знаменитый труд Монтескье "О духе законов", в котором философ писал: "Бог относится к миру как создатель и хранитель; он творит по тем же законам, по которым охраняет; он действует по этим законам, потому что знает их; он знает их, потому что создал их, и он создал их, потому что они соответствуют его мудрости и могуществу… Как существо физическое, человек подобно всем другим телам управляется неизменными законами; как существо, одаренное умом, он беспрестанно нарушает законы, установленные Богом, и изменяет те, которые сам установил. Он должен руководить собой, и, однако, он существо ограниченное; как всякое смертное разумное существо, он становится жертвой неведения и заблуждения, и нередко утрачивает и те слабые познания, которые ему уже удалось приобрести, а как существо чувствующее, он находится во власти тысячи страстей. Такое существо способно ежеминутно забывать своего Создателя и Бог напоминает ему о себе в заветах религии…". В XIX веке было много философов, использующих и развивающих его идеи. Украинка, видимо, не читала не только их, но и самого французского философа.
- Быт и нравы царской России - В. Анишкин - Культурология
- Любить по-советски: figurae sententiarum - Константин Богданов - Культурология
- История сумок. От сумы до чемодана - Анна Таут - Культурология
- Награда как социальный феномен. Введение в социологию наградного дела - Александр Малинкин - Культурология
- Художник Константин Васильев - Анатолий Доронин - Культурология
- Короткая книга о Константине Сомове - Галина Ельшевская - Культурология
- Саморазвитие по Толстому - Вив Гроскоп - Культурология / Публицистика
- Сосуды тайн. Туалеты и урны в культурах народов мира - И. Алимов - Культурология
- Москва. Загадки музеев - Михаил Юрьевич Жебрак - Исторический детектив / Культурология
- Страшный, таинственный, разный Новый год. От Чукотки до Карелии - Наталья Петрова - История / Культурология