Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В понедельник 22 февраля, после новых происшествий в Керси, Робеспьер снова говорит о восстановлении общественного спокойствия. Впервые его речь очень долго цитировалась в прессе. Депутат находит время, чтобы её отредактировать; она изобилует шокирующими формулировками. Согласно ему, обсуждаемый декрет продлевает закон о военном положении до осени. На это нет причин; или, более того, он – не что иное, как маневр аристократов и министров, чтобы сразить Революцию. Не нужно беспокоиться из-за осуждаемых волнений, утверждает он; это только несколько сожжённых замков, несколько их владельцев, подвергшихся нападениям: "Я призываю в свидетели всех честных граждан, всех друзей разума, что никогда революция не стоила так мало крови и жестокостей"[89] (трибуны аплодируют; Мори восклицает: "Мы вовсе не комедианты"). Зачастую, продолжает Робеспьер, разоблачаемые насилия были спровоцированы врагами свободы. "Пусть не клевещут на народ!"[90] Согласно оратору, народ хотят устрашить и опорочить накануне выборов новых административных собраний, чтобы надёжнее отстранить его от общественной жизни. "У наций бывает только один момент, когда они могут стать свободными"[91]. Нужно отказаться от нового закона о военном положении; нужно отказаться от отправки войск: "Не потерпим, - заключает он, - чтобы вооруженные солдаты шли угнетать честных граждан под предлогом охраны. Не будем отдавать судьбу революции в руки военных начальников. Не будем следовать ропоту тех, кто предпочитает спокойное рабство свободе, обретенной ценою некоторых жертв […]"[92]. По мнению Робеспьера, завоёванная свобода хрупка; она окружена врагами, самые могущественные из которых здесь, недалеко от самого Собрания.
Вот они, враги народа
Оставляя позади 1789 год, многие изумляются пройденному пути. "Прощай, год памятный и наиболее прославивший этот век! – пишет публицист Луи Себастьян Мерсье. – Неповторимый год, когда французские государи вернули в Галлию равенство, справедливость, свободу, которые аристократический деспотизм удерживал в плену!" Робеспьер не остаётся равнодушным к энтузиазму. И всё же, в его словах сквозит, прежде всего, беспокойство. Безусловно, он опасается не гнева народа и тем более не волнений, начавшихся внутри церкви. Его бдительность и недоверие касаются исполнительной власти, судей и военачальников, которых он считает связанными общими интересами. Выступление за выступлением, со всё большей силой, он утверждает, что нужно защитить законодательную власть и народ от их возможных посягательств. Его высказывания шокируют и беспокоят большинство Собрания, так как они кажутся препятствующими Революции, соответствующей требованиям короля, юридических элит и офицеров-дворян, которые господствуют в армии. Но это не та Революция, которой желают Робеспьер и его сторонники.
По его мнению, сначала следует лишить исполнительную власть всех прав на заведомо незаконный арест; здесь он далеко не одинок. Даже до учреждения комитета по lettres de cachet (24 ноября 1789), адвокат Гиацинта Дюпона напомнил о крайней необходимости отмены этих королевских "указов". Однако эта отмена должна согласовываться с принципами. Таким образом, он отказывается требовать у исполнительной власти список находящихся в исправительных учреждениях, чтобы освободить только невиновных –предложение "дало бы повод думать, что Собрание может рассматривать некоторые приказы о произвольных арестах как законные". Всё, что нужно, это провозгласить "немедленно свободу всех незаконно арестованных и задержанных заключённых" (12 октября 1789). Но прения всерьёз были возобновлены только в марте 1790 г. Тем временем, Робеспьер тщетно предлагал, чтобы "незаконно задержанные заключённые, уже известные по отчётам министров и агентов исполнительной власти, были бы вскоре освобождены" (2 января 1790). Он вновь повторил своё требование в прениях, которые велись об упразднении lettres de cachet 16 марта 1790 г. Его позицию часто изображали в карикатурном виде; разве не приписывали ему требование немедленного освобождения всех находящихся в исправительных учреждениях, даже умалишённых? Однако его выступление от 13 марта недвусмысленно, поскольку в нём предлагается "через неделю опубликовать декрет, чтобы он был приведён в исполнение в течение следующей недели, об освобождении заключённых, которые не являются ни обвиняемыми, ни одержимыми буйством или безумием". Справедливость должна быть восстановлена в своих правах.
Тем не менее, речь не идёт о том, чтобы дать трибуналам чрезмерно много полномочий. Несмотря на упразднение прежних судебных учреждений и исчезновение судебных чиновников, несмотря на создание новой географической структуры судебных органов и принцип избираемости судей, Робеспьер не преодолевает своего недоверия; он опасается, как бы судьи не вступили в союз с исполнительной властью, против народа. В то время как Собрание готовится принять введение суда присяжных только для уголовных процессов, он среди тех, кто считает, что судьи также должны высказываться по случаю гражданских дел, как в Англии и Соединённых Штатах; и неважно, что некоторые боятся сложности реформы или недовольства представителей закона. "Горе нам, - восклицает он, - если у нас нет сил быть полностью свободными, полу-свобода непременно приводит к деспотизму" (7 апреля 1790). Не противореча себе и питая подозрения по отношению к военному дворянству, он также требует, чтобы процедура суда присяжных была включена в военные советы. Чтобы быть понятым, он уточняет: "Не боитесь ли вы, что под предлогом дисциплины, мы накажем патриотизм и преданность Революции?" (28 апреля).
Для депутата вопрос также в том, чтобы защитить главенство и полную неприкосновенность законодательной власти, избавить её от всех сдерживающих факторов; это тот самый принципиальный вопрос, который можно увидеть в его выступлениях против lettres de cachet и в его недоверчивости по отношению к судьям. Он отчётливо вырисовывается в дебатах о Кассационном суде, в которых оригинальность аргументов Робеспьера тревожит Собрание (25 мая 1790). Как это часто бывает, он вновь возвращается к принципам. Расходясь с общей идеей, представляющей учреждение как венец юридического здания, он объясняет, что суд будет "хранителем законов и надзирателем и цензором судей: одним словом, он находится за пределами судебного порядка, и над ним, чтобы удерживать его в границах и правилах, куда учреждение
- Робеспьер на троне - Борис Башилов - История
- Робеспьер и террор - Бронислав Бачко - История
- Вечный Египет. Цивилизация долины Нила с древних времен до завоевания Александром Македонским - Пьер Монтэ - История / Культурология / Религиоведение
- Страшный, таинственный, разный Новый год. От Чукотки до Карелии - Наталья Петрова - История / Культурология
- Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях - Анна Мудрова - История
- Вечер на Кавказских водах в 1824 году - Александр Бестужев-Марлинский - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле - История
- Робин Гуд - Вадим Эрлихман - История
- Повседневная жизнь старообрядцев - Кирилл Кожурин - История