Форма входа
Читем онлайн Певец революционной эпохи - В Озеров
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Верностью такому принципу определяется вся жизнедеятельность Левинсона. Он остается самим собой и тогда, когда с чувством "тихого, немножко жуткого восторга" любуется дневальным, и тогда, когда силой принуждает партизана достать рыбу из реки, или предлагает сурово наказать Морозку, или конфискует единственную у корейца свинью, чтобы накормить изголодавшихся партизан.
Через весь роман проходит противопоставление действенного гуманизма гуманизму абстрактному, мелкобуржуазному. Здесь лежит водораздел между Левинсоном и Морозкой, с одной стороны, и Мечиком - с другой. Широко пользуясь приемом контрастного сопоставления персонажей, Фадеев охотно сталкивает их между собой, проверяет каждого отношением к одним и тем же ситуациям. Восторженный позер и чистюля Мечик не прочь порассуждать о высоких материях, но страшится прозы жизни. От его витийства только вред: он отравил последние минуты Фролову, рассказав о конце, который его ждет, устраивал истерику, когда у корейца отбирали свинью. Плохой товарищ, нерадивый партизан, Мечик считал себя выше, культурнее, чище таких, как Морозка. Проверка жизнью показала иное: героизм, самоотверженность ординарца и трусость белокурого красавчика, предавшего отряд, чтобы спасти собственную шкуру. Мечик оказался антиподом и Левинсону. Командир отряда быстро понял, какой это ленивый и безвольный человечишка, "никчемный пустоцвет". Мечик сродни анархисту и дезертиру Чижу, богобоязненному шарлатану Пике.
Фальшивый гуманизм был ненавистен Фадееву. Он, безапелляционно отвергавший абстрактно-романтическую эстетику, запальчиво отрицавший в это время Шиллера, на деле не только мастерски анализировал реальные будни противоречивой действительности, но и смотрел на них с высоты целей и идеалов "третьей действительности", как именовал будущее Горький. Внешнему, показному в "Разгроме" противостоит внутренне значительное, истинное, и в этом смысле сравнение образов Морозки и Мечика представляется чрезвычайно важным.
Утверждая героику борьбы, красоту души революционного бойца, писатель избегал художественных приемов внешнего живописания. "Разгром" написан строгими, даже суровыми красками, в нем нет тех словесно-образных излишеств, которые довольно часто встречались в "Разливе" и "Против течения". Фадеев при работе над романом переписывал некоторые страницы по семь, восемь, десять раз. Он добивался предельной экономичности и сгущенности в развитии действия, освобождался от надуманных сравнений, изощренных метафор.
Не принимая искусственности и нарочитости в изображении людей, Фадеев стремился показывать их во плоти и крови, заботился о пластичности любого образа. Внутренние состояния героев "Разгрома" выявляются и прямым описанием, и через характерные внешние их черты, постоянно повторяющиеся портретные детали (глубокие, как озера, глаза Левинсона), и путем соотнесения с миром природы (гнев Морозки утихал, пока он ехал через озаренную солнцем тайгу). Автор не рисует широкой панорамы событий жизни героев, не воспроизводит их биографии, ему всего важнее уловить кульминацию духовного развития, в которой и проявляется все, чего они достигли.
МАСШТАБЫ ИСТОРИИ, КРИТЕРИИ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ
Бывают впечатления, которые как бы синтезируют все, что видит и чувствует человек.
Для юноши Фадеева это - встречи с героическими борцами революции: с братьями Сибирцевыми, Сергеем Лазо, с партизанами из "Особого коммунистического".
Для молодого писателя, создавшего "Разгром" и задумавшего новые художественные произведения, - это пристальные наблюдения над очень разнородными фактами тех лет.
Вот свой же брат, ростовский газетчик, начинающий литератор Павел Максимов. Он пользуется уважением в коллективе "Советского Юга", написал интересные рассказы. Но беспокойная натура не дает ему покоя. Максимов уверен: для того, чтобы еще ближе узнать жизнь и стать писателем-профессионалом, он должен оставить службу, постранствовать по земле. Часами беседовали они вдвоем, обсуждая планы Максимова, взвешивая предстоящие трудности. Фадеев снова и снова напоминал об этих трудностях, но уже загодя знал о той резолюции, которую напишет на заявлении: "Освободить по собственному желанию". Да и что в этом удивительного! Время было богато людьми сходной судьбы. Совсем недавно Фадеев с интересом читал стихи одного селькора, а вскоре ему пришлось писать рецензию-некролог. Парня убили бандиты, и, сообщая об этом читателям, Фадеев особо отметил жизнеутверждающий тон его стихотворений.
Влюбленность в жизнь, горячее желание своими руками строить и перестраивать ее отличало поколение людей, только вчера еще завоевавших право на это. Но Фадееву доводилось встречать не только таких людей.
Вот группа студентов ростовского пединститута. Они выросли уже при новом строе, не знали нужды и лишений. Все бы, казалось, хорошо, но вдруг газеты сообщают страшную весть: одну из девушек по ее собственному настоянию задушил студент-однокурсник. Следствие раскрыло предысторию трагедии. Выяснилось, что эта группа объединяла молодых людей, разочаровавшихся в жизни, занимавшихся чтением философов-идеалистов и мракобесов, всякого рода кликушеством. В архиве Фадеева сохранились материалы судебного процесса, вырезки из газет. Отчеркнутые места свидетельствуют о том, как поразил писателя этот факт. В нем Фадеев увидел зримое проявление жестоких жизненных противоречий, борьбы старого и нового в быту, в психологии людей. Той самой борьбы, которую он близко наблюдал в кубанских станицах, а позднее в Ярославле, в Москве, куда Фадеев переехал в конце 1926 года.
Переезд в Москву был не только переходом на профессиональную литературную работу. Начинался новый этап жизни видного политического деятеля. Он стал одним из руководителей писательской организации страны, участником идейных и литературных сражений своего времени. Опыт партийно-политической работы, обилие писательских впечатлений, упорная теоретическая учеба - все способствовало стремительному духовному развитию Фадеева.
Не всем писателям удалось сразу же разобраться в весьма непростой обстановке 20-х годов, в существе общественно-политических событий, борьбы различных литературных тенденций и группировок. К мнению Фадеева его товарищи прислушивались с большим уважением. К примеру, молодая писательница Анна Караваева, которую уговорили вступить в "Перевал", вскоре стала задумываться, насколько правильным был этот ее шаг. Со своими раздумьями и сомнениями она обратилась к Фадееву. Он подробно рассказал о том, что происходит в литературе, каков истинный смысл эстетических теорий и художественной практики "Перевала" и других писательских группировок. Эта беседа имела огромное значение для Караваевой.
"В высказываниях Фадеева, - писала она много лет спустя, - как еще никогда до этого, я как бы увидела картину бытия советской литературы, ее поколений, жизненно и философски разноликих, с неизбежными противоречиями и сложностями идейной борьбы".
Четко ориентироваться в кажущемся хаосе взглядов, концепций, течений Фадеев мог потому, что обладал верным компасом - партийным подходом ко всему происходящему. Он сочетал в себе энергичного работника, проверяющего свои действия соответствием передовой теории мыслителя, озабоченного тем, чтобы повседневными делами утверждать свои идеи. Фадеев - писатель и литературный деятель неотделим от Фадеева - автора ряда статей и докладов о самых актуальных политических и художественных проблемах. В основе его эстетических исканий - мысль о многогранном и полнокровном изображении новой жизни в ее реальности и ее перспективах. Фадеев решительно отвергал теории, узаконивающие произвольные, субъективистские воззрения на искусство.
Бой велся на два фронта.
Фадеев глубоко разобрался в идеалистической сущности высказываний "перевальцев", которые отстаивали приоритет "непосредственных впечатлений", игнорировали социальные корни поведения и мышления людей. Проникать во внутренний мир героев - вот чего требовал от себя и других литераторов Фадеев, осуждая, как сказано в одном из его писем, всякий "психологизм" самодовлеющего характера.
Другим противником Фадеев считал схематизм, однолинейность, механическое прикрепление персонажен к классовому признаку, должностной функции. Лефовский "культ факта" представлялся ему губительным для искусства, поскольку обрекал художников на описательность, фактографию.
В полемике с упрощенчеством и схематизмом родилась теория "живого человека". Ее сторонники, и Фадеев в их числе, стояли за то, чтобы очищать наблюдения от всего внешнего, наносного и, по-толстовски "срывая маски", идти в глубь явлений, фактов, характеров, показывать душевную жизнь людей во всей ее сложности, противоречиях, диалектике развития. Понятное само по себе требование, однако, нередко приводило к той "самодовлеющей" психологии, против которой выступали его авторы. Впрочем, им нужно было уточнять и многое другое. Лозунг "диалектического метода" в художественном творчестве зачастую отождествлялся тогда с философским методом, недоверчивое отношение к псевдоромантике переносилось на романтику вообще и т.д.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Певец революционной эпохи - В Озеров бесплатно.
Похожие на Певец революционной эпохи - В Озеров книги
- Гражданская война уже началась - Илья Фальковский - Публицистика
- Наша первая революция. Часть II - Лев Троцкий - Публицистика
- Ржаной хлеб - Юрий Тарасович Грибов - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Путеводитель приматолога - Игорь Озеров - Политика / Публицистика
- Бойцы моей земли: встречи и раздумья - Владимир Федоров - Публицистика
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Украина: экономика смуты или деньги на крови - Валентин Катасонов - Публицистика
- Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Круг спящих: Осень - Дмитрий Нелин - Публицистика / Периодические издания / Самосовершенствование / Русская классическая проза
- Перевороты. Как США свергают неугодные режимы - Стивен Кинцер - Публицистика
