Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Будда защитит себя сам» – с этой мыслью Марат выходит из палатки, заметив над дверью перед выходом что-то вроде амулета (опять же в форме пальца Будды), но тоже похожего на вождя с кепкой, вроде того, что уже лежит у него в сумке. Палец-вождь-кепка, как-то все странно совмещается в этом крошечном, фаллообразном предмете.
Мелькает мысль, что палец, может, вовсе и не настоящий. От этого сквознячок пробегает вдоль позвоночника, но тут же отвлекают шум и суета неподалеку, метрах в пяти от палатки Чжи Тая – там быстро, буквально на глазах собирается толпа кавказцев, они что-то выкрикивают, размахивают руками, крик все разрастается, еще подбегают люди, и Марат неожиданно оказывается затертым среди них, буквально вжатым в толпу.
Возле палатки на земле залитый кровью человек.
Несколько человек обступают тело, кладут на какой-то темный плащ и, подняв на плечи, двигаются в сторону выхода. Толпа покорно расступается перед несущими, выстраивается клином, устремляется вслед. Крики постепенно затихают, и уже дальше люди шагают в полном молчании.
Марат, зажатый среди плеч и рук, уже в курсе: человека пырнули ножом (то ли скинхеды, то ли кто). Кровь, во всяком случае, вот так, открыто, пролилась впервые. Где-то, может, уже и происходило, в каких-нибудь закоулках огромного города, но на ярмарке, посреди белого дня, среди многочисленного люда…
Постепенно Марата несколько оттирают от передних рядов, но он продолжает по инерции (в общем порыве) двигаться вместе с толпой… Он идет в самой гуще терпко пахнущих потом мужчин (женщин совсем немного) и думает, что надо постепенно выбираться, непременно надо выбираться, потому что в сумке у него… Нельзя подвергать опасности. Рукой он крепко прижимает сумку к бедру, ощущая твердый угол коробки.
Шествие выливается на проспект, перекрывая движение, обтекает взбудоражено сигналящие машины, как вода обтекает валуны. Темная людская масса с вознесенным над ней мертвым телом. Люди идут, одержимые какой-то неясной им самим целью, их суровое гнетущее молчание в любое мгновение готово взорваться дикой, безудержной яростью.
Марат чувствует раздирающую их энергию, готовую вот-вот прорвать все заплоты. Если собрать эту энергию в один пучок, то человек становится почти непобедимым. В восточных единоборствах на этом многое основывается. Это самое трудное, но и самое важное. Никогда не забыть ему, как в первый (и в последний) раз продемонстрировал это ему монах Ли Ду. Марат считал, что он уже многое может, многое постиг. А маленький невзрачный монашек просто ткнул его слегка пальцем – и Марат превратился в статую: дыхание пресеклось, члены онемели, так бы и задохнулся, если бы сам Ли Ду не вывел его из этого состояния, ладонью вроде как дружески шлепнув по спине. Он тогда сильно распереживался: чего стоили все его старания и все его успехи, если какой-то монашек одним тычком пальца мог вывести его из строя?
Где-то на половине проспекта путь им преграждают кордоны милиции. Омоновцы в шлемах и со щитами растянулись цепью, чуть позади автобусы и машины «Скорой помощи». Ясно, что дальше их не пропустят. Какой-то чин в милицейской форме гундосит в мегафон – предлагает всем разойтись. Словно споткнувшись, толпа подается назад, тело опускают на мостовую, и тогда где-то изнутри людской массы вновь зарождается глухой крик, сначала робко, как бы неуверенно, потом все громче, оглушительней, люди выкрикивают что-то неразборчивое, гневно выбрасывая перед собой руки.
Марат не хочет, не имеет права ждать: начнись заваруха, можно вляпаться в историю. Ему надо срочно выбираться. И он потихоньку, потихоньку протискивается в сторону.
Очутившись на тротуаре, где за развитием событий наблюдают случайные прохожие, Марат тоже несколько минут медлит, освобождаясь от потной липкой накипи толпы. Надо, надо уходить! Он ныряет в переулок, исчезает из виду. В сумке у него шкатулка, спасение человечества в его руках, как кепка в руках вождя, чья статуя (фигура в камне) высится возле неопознанного летающего объекта в виде гигантской тарелки…
О Будда!..
Марат – персонаж какого-то неснятого фильма, отдельные кадры проступают в пыльной дымке над ярмаркой и окружающими пространствами. Город – гигантский. Человек запутывается в нем, как в паутине, пытаясь найти самого себя и свою судьбу. Тот, кто стоит у окна, видит эту дымку страстей над городом и с грустью думает, что там – греза, ирреальность, там Вавилон…Солнце слепит глаза. Палец Будды в шкатулке у Марата – один из многих магических пальцев, рассеянных в пыльных пространствах Галактики. Палец – это и есть Будда. В детстве они собирали на пляже отточенные, отшлифованные морем удивительные камешки, переливающиеся разными цветами и пахнущие йодом, рассматривали подолгу, выбирая самые красивые – по форме и по цвету. Стоящий у окна сжимает в ладони длинный овальный камешек, ощущая его прохладность. Камешек настоящий, его приятно держать в руке…
Искусство вождения тележки
Нет, не нравится мне возить эту тележку. Я с трудом маневрирую даже в достаточно просторных залах, лавировать между другими – сущая мука, колесики постоянно цепляются за что-нибудь, за другие тележки, за ноги, за стеллажи с товарами, в общем, беда…
Не спорю, какие-то преимущества у этих супермаркетов действительно есть. Во всяком случае, перед оптовым рынком, где тебе элементарно всучат залежалый продукт, обсчитают или даже выкрадут кошелек. Бывало уже. То в банке лосося – килька в томате, то в пластмассовой коробочке с правильной датой – заплесневелая сметана, то вместо кефира какая-то сизая вода с плавающими в ней кусочками створожившегося молока.
Жена (с некоторой растяжкой): «Име-е-ем мы, в конце концов, пра-а-во хоть немного пожи-и-ть как лю-ю-ди?»
Действует почти магически.
Ну да, вместо оттягивающих руки жалких кошелок – серебристая тележка-корзинка.
Цивилизация!
Когда-то я любил это – охота, странствия по лесу, выслеживание и добывание зверя. Жена кормила детей, разжигала огонь, готовила еду. Не знаю, какая это была жизнь, хорошая ли, плохая, трудно сказать, – какая есть. Дети подрастали, овладевали теми же навыками и уходили, а мы продолжали что и обычно – охотились, готовили пищу, радовались удачной добыче и горевали во времена всяких напастей и невзгод. Случалось и голодать, что ж делать, духи не всегда благосклонны.
Под порывами ветра пламя костра мечется во все стороны, ветер проникает даже сюда, в укрытое за деревьями пространство, рождает смутную тревогу, запах зажаренного мяса радостно будоражит, женщина снимает самые большие куски и подает их мне, кожа ее гибких рук смугла и обветрена, пахнет дымом и еще чем-то особенным, чуть кисловатым, чем обычно пахнут женщины.
Краем глаза, словно завидев добычу и стараясь ее не спугнуть, даже прямым взглядом (звери это чувствуют), я слежу за ее ловкими, грациозными движениями, любуюсь ими, как любуюсь иногда бегущим или замершим в испуге оленем. У женщины много личин: иногда она бывает похожа на черную пантеру, иногда на красную лисицу, а иногда на легконогую желтую лань. Она может походить и на птицу, особенно когда пришпиливает к телу какие-то лоскутки и пытается оглядеть себя, поднимая руки-крылья.
Я терпеливо качу за ней тележку, пока она снует между стеллажами, подолгу останавливается перед ними, внимательно разглядывая выставленный товар, что-то берет, вертит в руках, потом ставит на место и трогает что-то другое. Все это неторопливо и с явным удовольствием. Лицо ее сосредоточенно, она вся в процессе выбора. Кто бы мог подумать, что она вдруг станет такой хозяйственной? Еще совсем недавно все было совершенно иначе: даже в обычном магазине она терялась, что-то мямлила продавщице, краснела и выходила подавленная, словно ее чем-то обидели. Поразительное преображение! В отличие от меня, она легко ориентируется в этих просторных (или тесных) залах, быстро находит необходимое и потом сноровисто пакует купленное в шуршащие пластиковые пакеты.
Все отлично. Пакеты загружаются в багажник старого, видавшего виды драндулета, шопинг закончен, мы победоносно подруливаем к дому, чтобы в следующее воскресенье снова посетить («вновь я посетил…»)…
Каждый день я уходил в лес, на охоту, но нередко возвращался без добычи: не хотелось никого убивать. Мне нравилось наблюдать издали, из какого-нибудь укрома, за этими удивительными существами – зверями: столько в них жизни, столько изящества! Засмотревшись, я забывал про все, даже про то, что обрекаю на голод не только себя.
Еще мне нравилось смотреть на деревья, на причудливые скрещения ветвей, на трепетание листьев, на изборожденную глубокими морщинами кору. Что-то неведомое манило – всюду и во всем: в низвергающейся с высокой скалы воде, в искрящихся на солнце брызгах, в ярких цветах на склонах, в плывущих облаках и мерцании звезд…
Я подолгу бродил, словно в забытье, спохватываясь лишь тогда, когда становилось совсем темно. Меня ждали с добычей, а я приходил с пустыми руками, усталый, и было стыдно смотреть в голодные глаза детей. Я отказывался от пищи, чтобы все досталось им, завтра я уже точно не дам маху. Ночью, укладываясь рядом с женщиной, я не касался ее. В снах ко мне приходили люди с головами зверей и звери с головами людей, деревья принимали очертания, каких никогда не доводилось встречать, и пение птиц звучало как-то совершенно необычно.
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Веселые истории про Антона Ильича (сборник) - Сергей и Дина Волсини - Русская современная проза
- Элегiя на закате дня - Олег Красин - Русская современная проза
- Правда о золоте Кубанской рады. Информация. Мистика. Приключения - Владимир Болховских - Русская современная проза
- Анфиса в Стране чудес - Наталья Рубанова - Русская современная проза
- Голос моря (сборник) - Виктор Меркушев - Русская современная проза
- Собачья радость - Игорь Шабельников - Русская современная проза
- Полиция Бога - Виталий Васильев - Русская современная проза
- Рассказ в стихах «Ночной разговор», или Сказка-матрёшка «Про Мирана, про перо и про кое-что ещё». Книга 1 - П. Саяпин - Русская современная проза
- Тени иного. Рассказы - Алекс Ведов - Русская современная проза