Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Все нормално будет, – еще шире улыбнулся таджик.
Паша со всех сил дал ему по морде. Таджик упал. Охранник равнодушно смотрел, как оператор стелит чурку ногами. Когда Паша выдохся, охранник подмигнул ему и вынес актера вон.
Рассказы, не вошедшие в циклы
Шакалий оскал
– Посредственность. – Зина отпила из бокала и прищурила монгольские глаза. На картине были намалеваны железные дровосеки, которые кружились в пляске Матисса. Рядом висела табличка: «Роман Калинов. Технодэнс».
Калинов стоял у нее за спиной, и Зина прекрасно знала, что задрот Ромочка ее слышит.
– Никакой фантазии, – добавила Зина. – Это общая беда так называемых постмодернистов – роняют слюну на чужие шедевры. А своего создать не могут. Правильно, Василий Алексеич?
Зина выжидающе взглянула на члена жюри.
– Не могут, – кивнул седой искусствовед. Он тоже отпил из бокала и уставился на дровосеков.
– Искусство должно отражать жизнь, нашу с вами реальность, насущные социальные проблемы, – продолжала Зина. – А это какая-то полупрофессиональная мазня. На первом курсе изофака какого-нибудь пединститута и то рисуют лучше.
– Лучше, – вздохнул искусствовед. – Простите, вы не помните, где здесь у них уборная?
– По коридору направо и сразу за лестницей, – подсказал Калинов.
Все это время он разглядывал необъятную Зинину юбку с узором «индийский огурец». Больше всего раздражала эта колхозная юбка. «Наверное, другие перестали налезать, – думал он. – Бедняжке нечего надеть». Огурцы напоминали о вечерах его ранней юности с треньканьем на гитаре, коктейлем из водки с инвайтом и песенкой про брезентовое поле, на котором трудится корейский паренек по фамилии Цой. Гопницы тех лет носили ситцевые юбки, «кроссы» и колготки в сеточку, а сверху напяливали бесформенный джемпер «с напуском». Даже прическа Зины была оттуда – художница упорно красила волосы в черный цвет, делала химию и начесывала челку.
Роман уже представлял себе новую картину. Две колхозницы уныло копают картошку под дождем, а третья сидит на мешке, накрывшись брезентом, и сосет соленый огурец. Этот шедевр будет символизировать вымирание российской деревни. Рома не был уверен, что Зина согласится позировать, и тайком снял ее на сотовый. Она как раз подходила к бармену за добавкой.
Зина глотала сухое шампанское и разглядывала оператора с местного ТВ: он стоял рядом с картиной ее мужа и снимал журналистку. Та записывала дежурные фразы начала репортажа. «Надо притащить Ваню, – соображала Зина, – вдруг они захотят взять интервью?»
Сам Иван никуда не торопился, он торчал у выхода с коньячной рюмкой в руке и разглядывал публику. Рядом топтался художник Сливко и что-то рассказывал противным фальцетом, прихлебывая коньяк. Сливко попытался чокнуться с Зининым мужем, но рюмка Вани была уже пуста, и Сливко плеснул туда из своей. Иван пробормотал:
– Мне хватит.
Он поставил рюмку на большой мраморный камин в стиле «модерн» и деловито направился вглубь зала, как будто кого-то искал. Со Сливко ему пить не хотелось – тот недавно опозорился на всю академию, когда пытался отсосать у пьяного студента. Правда, по взаимному согласию, но все равно это было некрасиво и неэтично.
Жена на лету схватила Ваню за руку и поволокла к телекамере.
– Это Иван Дементьев, – Зина поставила мужа перед журналисткой. – Он автор картины «Русская жатва». Возглавляет группу Новых Гиперреалистов.
Оператор, не говоря ни слова, двинулся дальше. Журналистка зыркнула на Зину диким взглядом и шмыгнула в сторону бара. Зина выпустила Ваню и как бы невзначай пошла вслед за журналисткой.
– А вы будете брать интервью у номинантов?
– Посмотрим, – журналистка ухватила бокал шампанского, залпом выпила и побежала к оператору: тот как раз снимал инсталляцию Сливко под названием «Котики в контакте». Отсосник попал в объектив камеры и прикрылся левой рукой, растопырив пальцы.
По стеночке прочь от Зины, мягко ступая в синих кедах, пробирался ее давний приятель Вася Огрызко, гей-фотограф. Остальные камеры повернулись ко входу, где белело костлявое лицо известного актуального художника, почетного члена жюри.
Зину передернуло от ненависти: этот выскочка сплагиатил Ван Гога, отрезав себе мочку уха, прибил свою мошонку к щели между булыжниками на Красной площади, зашил себе рот – одним словом, воспользовался всеми шаблонными трюками, на какие только способна скудная фантазия «современного художника». А за сожженную дверь его вообще следовало колесовать или растянуть на дыбе.
Выскочка заметил Зину на другой стороне зала, в его и без того диких глазах читался ужас.
– Не подпускайте ко мне эту женщину, – вполголоса сказал он организатору, который тряс его руку.
– Она жена Дементьева, – как бы извиняясь, напомнил галерист.
– К черту их, – махнул рукой актуальный художник. – Пусть тогда Иванушка ее держит.
Актуальный художник помнил тот случай в ЦДХ восемь лет назад, когда эта рослая женщина поколотила его зонтиком. Зачем, он так и не понял: в тот день все были пьяны. Кажется, он не так высказался о ветеранах Чечни, а может, Зинаида посчитала это оскорблением Вани, который месяц работал в Чечне фотокором – не бог весть какое геройство, но Дементьева очень этим гордилась.
Пока Выскочку фотографировали, а бармен отвернулся, Зина сперла почти полную бутылку брюта, чтобы скоротать полуторачасовую говорильню.
Церемонию награждения открыла искусствоведша Ольга Медведкова, она десять минут трепалась обо всем и ни о чем, как Горбачев в далекие восьмидесятые. Зина осторожно налила шампанского из бутылки, спрятанной под юбкой, и поискала глазами мужа. Этот трус и подлец где-то скрылся. Скрипнула дверь, художница Ольга Суслова, отряхивая руки, протиснулась через толпу журналистов и встала у того самого камина в стиле «модерн», на котором уже еле помещались пустые рюмки и бокалы.
Зина не ждала многого от конкурса «Артобстрел», но было бы крайне унизительно уступить сучкам вроде Сусловой, Бадейко или Сливко. Ее собственную работу Выскочка отклонил, как «слишком обычную», еще на этапе отбора, хотя двухметровый рельефный портрет Муаммара Каддафи, сделанный из собачьей шерсти методом мокрого валяния, был идеален. Выскочка мстил за тот случай с зонтиком, хотя и корчил из себя беспристрастного ценителя. Еще бы, ведь сам он не умел даже рисовать, а не то что валять из собачьей шерсти.
Чтобы свалять этот шедевр, Зина полгода обходила знакомых, которые держали собак всех мастей, особенно помогли рыжий соседский колли и чау-чау с роскошными кремовыми мехами.
Зина знала, что на многих конкурсах победителям сообщают о решении жюри заранее, Ивану про главный приз ничего не говорили, но хотя бы первое место в номинации «живопись» он заслужил.
Второй выступала Зоя Смирнова-Шнайдер из Израиля, когда-то они с Зиной были хорошими подругами, пока не поссорились из-за Ивана. Шнайдерша долго распиналась о «Котиках» Сливко, которые, по ее мнению, походили на гидроцефалов и ясно говорили о том, что современное общество безнадежно больно и, мало того, умиляется своей болезни, всячески лелеет и развивает это уродливо-мещанско-быдляцкое состояние своей души. О «Русской жатве» Зоя отозвалась
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Избранное - Хуан Хосе Арреола - Русская классическая проза
- Между Бродвеем и Пятой авеню - Ирина Николаевна Полянская - Русская классическая проза
- Истинный борец - Александр Сергеевич Мильченко - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза
- Восхождение к Шамбале - Илья Николаевич Баксаляр - Русская классическая проза
- Герой нашего времени. Маскарад (сборник) - Михаил Лермонтов - Русская классическая проза
- Божий контингент - Игорь Анатольевич Белкин - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Высокие обороты - Антонина Ромак - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Изнутри. Сборник литературных миниатюр - Наталья Александровна Стефанова - Русская классическая проза