Тэ.. ц.. у.. но!... – оно продолжало всхлипывать и трястись от плача, – Ко.. д.. ку!...
!?...
Послышалось?...
– Повтори! – начал его трясти, – Повтори, что сказал!
– Кодоку.
* * *
Тепло. Рядом с ней тепло. Лучезарная улыбка согревает даже задубевшие пальцы, лишь отойдёт – тело бросает в холод, становится как-то не по себе, словно от души кусок оторвали... Хочется крикнуть: “Останься со мной!”, – в мыслях проскочит жалобное: “Пожалуйста”, – а на деле ты сухо смотришь в след уходящей фигуре.
Кто же она?
Уютный запах сухого сена; звонкий хруст и закатные лучи... Саюри. Вижу, ты сидишь за ткацким станком, легко перебирая пальцами шёлк – следом бросаешь украдкий взгляд: “Неужели проснулся?”, – и смущённо отводишь его обратно...
Что-то не так...
Вспышки: “Архив! Старуха! Мрак! Ребёнок!”...
Вскочил словно после кошмарного сна – тело в холодном поту. Дыхание сбитое, лёгкие – печь; горло дерёт. Кое как собираю глазами картину вокруг. Лежу в болоте. Развалины сеновала. Дыры в груди нет. Услышав ритмичный бой под ладонью, устало, но облегчённо, выдохнул. Нужно успокоиться, уложить всё в голове и придумать как выбраться отсюда.
...
Думается тяжело...
Как там писалось: “Семь вдохов – семь выдохов”?...
Концентрация. Взгляд – в точку, дыхание – в ритм, осанка – прямо. Сознание – чисто.
Точно.
Проклятие.
Именно оно насылает морок, пока жертва не сойдёт с ума, не умрёт, или не выполнит условие.
Каждый раз я в новом месте и меня настигает очередное бессмысленное – действительно ли? – виденье.
Что делать? Непонятно. Где источник скверны я не представляю и примерно... Остаётся выполнить условие проклятия.
Что до его авторов – много ли я знаю существ, способных так просто управляться с демонами и скверной?
Да – Хоккори, старый навозник.
Видения, судя по всему, черпают вдохновение в моей памяти, как только – отсюда и взялся, например, Кодоку...
Саюри.
Уж о ней Хоккори знать не мог, что не мешает проклятию колоть...
И с чего бы сейчас у меня минута покоя?
Поднялся, отряхнулся от пыли и осмотрелся – не только сеновал лежит в руинах, но и вся деревня. Та самая деревня. Место, где жила Саюри. Место, рядом с которым я очнулся. Звуков никаких, словно их стёрли вместе со всем, что здесь цвело и пахло сотни лет назад – лишь чавканье луж под ногами даёт понять, что я не оглох. И на том спасибо.
Остальная картина от прошлого видения не изменилась – томный пейзаж окрашиваться не планирует.
Думай.
Тебя заперли в своей же голове, в смрадной похлёбке из воспоминаний и кошмаров. Только ты один должен знать, где здесь выход.
Меня никто не обезоруживал – катана за поясом, и всё это время я нервно тереблю эфес, покусывая изнутри щёки.
– И о чём ты молчишь? – шёпот.
...
Этот голос...
Это он вырвал мне сердце.
Оборачиваюсь по сторонам – никого.
– Давай же, скажи, Тэцуно.
– Да какой, к чёрту, Тэцуно? – сверкнул меч.
– ... – ухмылка.
– Я устал. На тебе и оторвусь.
– Правда?
Нависает тень – поднимаю голову.
...
Глаз.
...
Вместо неба.
...
Глаз.
...
Как у дикого вепря.
...
Глаз.
...
– Пустослов-Тэцуно.
– Не думаю.
Красное небо пошло огромной, красивой – в форме молнии, трещиной. Из неё стало литься ничто, без цвета и формы, со временем – непонятно как его тут считать, – в нём стали угадываться образы: воспоминания, ощущения, предпочтения и боли.
От трещины удивлённого глаза стали, как-то по детски даже, наивно расходиться новые и новые, образуя узор, в спадающих с которого лучах, к слову, стал узнаваться какой-то иной, важнее прочих образ...
С небес ещё слышались неловкие укоры, оскорбления и уколы, но мир, упоённый своим концом, перестал обращать на это внимание, и вскоре, мирно слился в бесформенный океан образов.
Тепло.
Хорошо.
Яркое на небосводе, вода – вода? – красиво играет светом звезды.
Воздух? Вода стала кружиться, расходиться, и выталкивать... – Меня? – поднимать на поверхность. На секунду замешкался, и
