движение, идеологическим стержнем которого была бы борьба с «исламизацией» — довольно разительный контраст со многими западноевропейскими странами, где подобные движения обрели широкий размах. Равным образом трудно представить себе российского политика, который ставил бы в центр своей программы проведение через парламент таких законов, как запрет на публичное распространение Корана.

Очевидно, такой контраст обусловлен тем обстоятельством, что ислам в России, в отличие от Западной Европы, не «импортирован» мигрантами, а является вероисповеданием, с которым идентифицирует себя значительная часть коренного населения. По-видимому, с этим же обстоятельством связано и различие в реакциях на трагедию, случившуюся в январе 2015 года в Париже в редакции сатирического журнала «Шарли Эбдо» (массовые демонстрации в поддержку свободы слова в европейских мегаполисах vs. массовый митинг в защиту религиозных чувств мусульман в столице одного из российских регионов Грозном). Можно ли отсюда заключить, что российские общественно-политические дискуссии об исламе являются полным антиподом западноевропейских? Вправе ли мы предположить, что в силу автохтонного характера ислама для нашей страны его восприятие в России принципиально отличается от его восприятия в западноевропейских странах?

«ИСЛАМСКИЙ ВЫЗОВ» КАК ТРОП: К ВОСПРИЯТИЮ ИСЛАМА И МУСУЛЬМАН В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ

«Исламский вызов» — троп, возникший в рамках антииммиграционной риторики. Одним из важнейших элементов в структуре последней всегда выступала «угроза идентичности». Но если в течение последней трети XX века эта угроза связывается с увеличением доли населения неевропейского (читай: небелого)[272] происхождения, то на рубеже XX–XXI столетий она все чаще ассоциируется с вполне определенной категорией мигрантов — выходцами из стран исламского культурного ареала. Дискурсивный сдвиг, свидетелями которого мы являемся, заключается в том, что «проблема ислама» отрывается от «проблемы иммиграции», приобретая значительную степень автономии. Эта автономия выражается, в частности, в том, что целый ряд правоконсервативных общественных деятелей позиционируют себя не в качестве противников иммиграции, а в качестве противников иммиграции мусульман. Яркой тому иллюстрацией стал в свое время нидерландский политик Пим Фортейн. С тех пор аргументы, опробованные покойным Фортейном, ввели в свой арсенал едва ли не все политики и общественные активисты правопопулистской ориентации. Ставка на антиисламскую карту позволила некогда карликовой Партии свободы стать весомой политической силой в Нидерландах. Возникшая всего несколько лет назад «Альтернатива для Германии» (AfD) сумела преодолеть пятипроцентный барьер и войти в парламент не в последнюю очередь благодаря эксплуатации темы «исламской иммиграции»[273]. Противостояние угрозе европейской идентичности, которую, как предполагается, несут с собой приезжие из мусульманских стран, легло в основу идеологии движения ПЕГИДА (PEGIDA) — «Европейские патриоты против исламизации Запада».

Разумеется, было бы совершенно ошибочно сделать вывод, что описанная тенденция доминирует в политическом поле сегодняшней Европы. Речь идет скорее о цепочке экстраординарных случаев. Европейский партийно-электоральный мейнстрим по-прежнему строится на основании либерально-консервативного консенсуса, который предполагает блокирование популистского радикализма, а европейское гражданское общество активно противодействует попыткам дискриминации мигрантов по признаку конфессиональной принадлежности. Достаточно сказать, в частности, что AfD остается в глазах немецкого политического класса нерукопожатной (от коалиции с «Альтернативой» отказались все ведущие партии страны), а на демонстрации, организуемые противниками ПЕГИДА, выходит больше граждан, чем на акции под лозунгами «европейских патриотов»[274].

Тем не менее нельзя не констатировать, что в Западной Европе (а в последние годы и в США) сложился политический рынок, на котором востребованы такие фигуры речи, как «исламский вызов», «мусульманский вопрос», «проблема ислама» и т. д.

Какая система допущений стоит за этими фигурами?

Первое, на что здесь следует обратить внимание, — это эссенциализация самого понятия «ислам». Ислам представляется в качестве неизменной сущности: перед нами не религия, существующая во множестве толкований, а «ислам как таковой». Этой внеисторической данности приписывается имманентная конфликтность («кровавые границы ислама» в мифопоэтической конструкции Сэмюэла Хантингтона) и сущностный антидемократизм (мантру о «тоталитарном характере» ислама можно услышать как от ультраправых политиков[275], так и от журналистов и писателей[276]).

Из убеждения в фундаментальной «цивилизационной несовместимости» исламского и западного мира вытекает взгляд на живущих в западных странах мусульман как эмиссаров враждебной Западу культуры. Выходцы из исламских стран и их потомки подозреваются в глубинной нелояльности конституционным основам западных наций-государств. «Мусульмане» в рамках этой идеологической конструкции — это не реальные люди с разными мировоззрениями и разным отношением к исламу, а консолидированное сообщество, члены которого мечтают о создании на месте сегодняшней Европы нового Халифата.

При всей карикатурности этого образа в его трансляции участвуют вполне серьезные авторы. В их числе — британский публицист Дэвид Прайс-Джонс, пишущий для таких консервативных изданий, как Commentary и National Review[277]. На онлайн-версии последнего издания Прайс-Джонс ведет блог, в котором регулярно обращается к «исламской проблеме». Последняя состоит, по его мнению, в культурной несовместимости мигрантов-мусульман и коренных французов. Манифестацию такой несовместимости Прайс-Джонс усматривает среди прочего в поджогах машин, ставших рутиной в парижских пригородах и совершаемых в основном подростками магрибского происхождения[278].

Впрочем, за тропом «исламский вызов» стоят далеко не только фобии, но и проявления озабоченности, имеющие под собой определенные основания. Речь идет, во-первых, о радикальном исламизме, адепты которого проповедуют насилие. Коль скоро часть мигрантов-мусульман (пусть и крошечная в процентном отношении) подпадает под влияние радикалов, западноевропейские общества сталкиваются с весьма серьезным вызовом. В то же время публицисты, фокусирующиеся на этой проблематике, обычно не склонны проводить различие между религиозной доктриной (исламом) и идеологией (исламизмом). В результате легкой семантической подмены при обсуждении исламского радикализма проблемой оказывается не конкретная группа людей, а мусульмане как таковые.

Во-вторых, речь идет о кризисе секуляризма. Дело заключается не только в том, что в структуре населения европейских стран, которое в большинстве своем является религиозно индифферентным, растет доля тех, для кого религия является значимой (и это именно мусульмане). Вопрос упирается в переосмысление роли религии в обществе — в современной социальной науке этот процесс именуется термином «постсекуляризм»[279]. В этом контексте также появляется множество публикаций, подменяющих анализ сложного комплекса проблем (нормативных, социальных, политических, правовых) мифическим противостоянием цивилизаций. Один из наиболее плодовитых авторов подобного рода — живущий в Норвегии американский писатель-католик Брюс Боуэр[280]. Впрочем, неверно было бы полагать, что подобные сочинения не встречают оппонирования со стороны академических ученых-обществоведов. Но их публикации редко облекаются в популярную «упаковку» и потому не доходят до широкой аудитории[281]. К числу исключений можно отнести некоторые работы Оливье Руа и Энн Нортон

1 ... 37 38 39 40 41 42 43 44 45 ... 54

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность - Владимир Сергеевич Малахов бесплатно.

Похожие на Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность - Владимир Сергеевич Малахов книги

Колонизация Америки Русью-Ордой в XV–XVI веках - Анатолий Фоменко - История
Русская нация в ХХ веке (русское, советское, российское в этнополитической истории России) - Александр Иванович Вдовин - История / Политика
Евгенiй Дюрингъ. ЕВРЕЙСКIЙ ВОПРОСЪ - Евгений Дюринг - Культурология
Против зерна: глубинная история древнейших государств - Джеймс С. Скотт - Прочая научная литература / История
Этнокультурные регионы мира - Александр Лобжанидзе - История
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций - Димитрий Олегович Чураков - История
Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917 - Ричард Пайпс - История
Древняя Русь: Образование Киевского государства и введение христианства - Вячеслав Оргиш - История
Герой: эволюция, или Как мы стали теми, кто мы есть - Ли Чайлд - История / Психология
Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников - Коллектив авторов - Историческая проза / История

Оставить комментарий