получил приказ Потемкина ехать в Крым под начало Прозоровского. Александр Васильевич покинул Москву сразу, как только получил паспорт на проезд. Никаких дорожных сборов не было — выехал в мундире и плаще. Варвара Ивановна с дочерью ехала вместе с мужем. Зимний путь еще не везде устоялся, но распутица уже не мешала бойкой езде. Суворов ненадолго задержался в Полтаве, где устроил на жительство семью, и 19 декабря поздравил из Крыма Потемкина с Новым годом. Александр Васильевич получил под свое начало пехоту, а 17 января принял от заболевшего Прозоровского командование всем корпусом.
Татары Девлет-Гирея тревожили казачьи разъезды, но хан все не решался на открытый разрыв с Россией. В свою очередь, Екатерина II приказывала начальникам корпусов всячески воздерживаться от формального повода к войне. Впрочем, количество сторонников Шагин-Гирея с каждым днем все увеличивалось, и вскоре Суворов по приказу Прозоровского легко рассеял под Карасу-Базаром отряды Девлет-Гирея. Хан бежал в Турцию. В середине марта Шагин-Гирей беспрепятственно занял опустевший ханский престол.
В ожидании возможного турецкого десанта Румянцев приказал Прозоровскому охранять побережье. Суворов с двумя пехотными полками расположился лагерем на реке Салгире близ Акмечети. Ему было поручено наблюдение за горными проходами со стороны Бахчисарая и морским постом в Алуште. Здесь в апреле его застает расследование, назначенное Румянцевым для разбора «неприятного приключения», случившегося между Суворовым и генералом Воином Васильевичем Нащокиным в Полтаве. Нащокин, подобно Суворову, слыл за эксцентрика — его натуру отлично характеризует ответ, данный им Павлу I, звавшему его на службу. Нащокин ответил отказом в такой форме: «Вы, Государь, горячи, да и я тоже». Из сохранившихся официальных бумаг неясно, в чем состояло «приключение» и чем закончилось расследование. По рассказу сына Нащокина, Павла Войновичу (друга Пушкина), Суворов сказал, указывая на свою орденскую ленту: «Так-то, батюшка, Воин Васильевич, покаместь вы травили зайцев, и я затравил красного зверя». Шутка показалась Нащокину обидной, и вместо ответной эпиграммы он отвесил Суворову пощечину. С тех пор Александр Васильевич при встрече с Нащокиным убегал от него со словами: «Боюсь, боюсь, он сердитый, дерется». Позже Суворов выхлопотал орден для Нащокина, но тот его не принял.
Месяц за месяцем проходил в бездействии, турки не появлялись ни на суше, ни на море. В добавлении к скуке у Суворова возобновляются приступы лихорадки. К тому же Александр Васильевич с удивлением замечает, что впервые в жизни тяжело переносит отсутствие жены. В июне он берет отпуск у Прозоровского и отправляется в Полтаву. Там, в объятиях Варвары Ивановны, он вскоре замечает, что тяготится без службы. Суворов пишет Потемкину, что «томится без исправления должности в исходящей лихорадке», и просит под начало корпус, но ответа не получает. Рассерженный, он по окончании отпуска извещает Прозоровского, что по-прежнему болен и едет для перемены воздуха в Опошню — до зимы.
Не успел Суворов уехать из Крыма, как обстановка там снова обострилась. Шагин-Гирей был одержим идеей вернуть Крыму былое величие и приобщить своих подданных к европейской культуре. Возможно, в Петербурге хан что-то читал о Петре Великом. Шагин-Гирей создал гвардию на европейский манер — с киверами и мундирами, хотел ввести регулярные рекрутские наборы среди населения. Он уравнял греков и армян в правах с мусульманами, выдал русских пленных и перебежчиков. Ездить хан стал в карете, обедать за столом в мягких креслах, блюда для ханского стола готовил повар-француз. Шагин-Гирей велел обучать детей в школах европейским языкам, мостить улицы в городах, строить здания на европейский манер и т. д. Подобно Петру I, он механически переносил европейские обычаи на родную почву. Ханские реформы истощили казну и подорвали престиж власти. Мурзы называли Шагин-Гирея русским холопом, народ был убежден, что хан принял христианство с именем Ивана Павловича. Почувствовав вокруг себя холод и враждебное отчуждение, Шагин-Гирей перенес столицу в Кафу, где совершенно уединился в своем дворце. В начале ноября 1777 года вспыхнуло восстание. Шагин-Гирей бежал под защиту русских войск. Правоверные разграбили его дворец и изнасиловали женщин гарема.
Прозоровский промедлил с решительными действиями, и бунт распространился по всему полуострову. Победа русских войск над повстанцами в полевом сражении не пресекла его. Борьба продолжалась средствами партизанских набегов, справиться с которыми Прозоровский оказался бессилен.
С началом восстания Румянцев послал Прозоровскому запрос о том, где находится Суворов. Узнав о его отлучке, главнокомандующий сделал Прозоровскому выговор и предписал Суворову немедленно явиться на службу. Суворов уклончиво отвечал, что выедет, как только позволит болезнь (в действительности у него возникли трения с Прозоровским, настолько сильные, что он больше не желал служить под его началом). В то же время Александр Васильевич обратился к Потемкину с просьбой о своем переводе в другое место: «Благополучие мое зависит от одной власти высокой особы вашей светлости; не оставьте покровительствовать». Вскоре Румянцев получил приказ светлейшего о передаче Суворову командования кубанским корпусом. Это означало независимость от Прозоровского. Суворов горячо благодарил Потемкина и обещал ему свою «невозвратную преданность и правость души».
Кубанский корпус (12 тысяч человек) охранял кордонную линию от набегов ногайских татар и горцев. Обширный край лишь совсем недавно был присоединен к России. Прибыв в середине января 1778 года в Копыл, где располагалась штаб-квартира корпуса, Суворов сразу предпринял поездку вдоль всей линии постов для изучения края. Он был одним из первых, кто составил его топо- и этнографическое описание. Ни одна мелочь не ускользнула от взгляда Александра Васильевича, он указал в описании даже поселение казаков-некрасовцев, которых насчитывалось не более 800 человек. Исследуя местность, Суворов не забывал и о безопасности границ — по пути приказал возвести более 30 крепостей, особо занимался укреплениями Азова и сжег камыши вдоль берега Кубани, в которых прятались горцы во время своих разбойных набегов. Ногайских мурз Суворов пригласил к себе и задобрил подарками. Набеги со стороны Ногайской орды прекратились. Результатом менее чем стодневной поездки Суворова стало полное замирение по всей кубанской линии.
Постепенно водворялся порядок и в Крыму. Турция не решилась на новую войну. Шагин-Гирей смог снова занять престол. Однако Румянцев был недоволен действиями Прозоровского и отправил его в двухгодичный отпуск. На его место был назначен Суворов.
Александр Васильевич обошелся с Прозоровским без тени великодушия. В Бахчисарае он не известил бывшего начальника о своем приезде. Прозоровский послал к Суворову адъютанта с известием, что сам приедет для сдачи корпуса. Адъютанту было велено передать Прозоровскому, что Суворов болен и никого не принимает. Назавтра повторилась та же история. Причиной такого обхождения могло быть оскорбленное самолюбие Суворова (Прозоровский возглавлял следствие по делу с Нащокиным и мог допустить какую-нибудь бестактность), а также то обстоятельство, что Прозоровский, как человек
