Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раньше Мария Регла ни за что не согласилась бы заходить в те места, которые предназначены для туристов, и вообще не снизошла бы до того, чтобы признать родного отца. Но моральные травмы, выпавшие на ее долю за время самостоятельной жизни, словно в отместку за былой политический фанатизм, все больше склоняют ее к мнению, что живем-то один раз и что с помощью смертоносного лозунга «родина или смерть» удалось достичь лишь уничтожения целой культуры, целого народа, короче говоря, целого острова. Кроме того, уже несколько световых лет она не завтракала – сначала не было возможности, а потом утратилась и сама привычка. Не успеваем мы переступить порог роскошного отеля, как тут же превращаемся в мишень для агрессивных взглядов, одни из которых полны подозрительности, другие – зависти, словом, чувствуем себя крайне неловко. Кука и Мария Регла судорожно нащупывают свои амулеты от дурного глаза. Присутствующие, кто открыто, кто исподтишка, буравят их взглядами, при этом каждый высматривает свое, будь то минетчицы, полицейские сводники (не подумайте, что я случайно забыла поставить запятую между полицейскими и сводниками), настоящие иностранцы с ранцами за спиной, ложные – с пистолетами за поясом, коридорные служащие (из тех, что берут десять долларов за то, чтобы пару шагов протащить ваши чемоданы, а дальше – как знаете), официантки или уборщицы, изъясняющиеся на безупречном английском. Странное дело, у кубинцев вдруг обнаружилась склонность к иностранным языкам – до сегодняшнего дня почти все бегло говорили по-русски, но с тех пор, как иностранцам дали зеленую улицу, оказалось, что у последнего бездомного кота наготове линкольновский диплом. После скрупулезнейшего исследования любопытные понемногу теряют к нам интерес, так как удостоверились, что взять с нас нечего и никак-то нас не поэксплуатируешь, разумеется, в капиталистическом смысле слова. Ведь капитализм – это эксплуатация человека человеком. А социализм? То же, только наоборот. Короче говоря, враждебный шум утих и зловещие взгляды погасли. Их можно понять – слишком уж бросалась в глаза разница между бедной одеждой седовласой старухи, утомленным лицом девушки в заношенных до белизны джинсах и экстравагантным цветом волос Уана, который к тому же достал из кармана сотовый телефон и, демонстрируя всем, что он пользователь, принялся во всю мощь своего голоса болтать с кем-то в Манхэттене. Их усаживают за столик на террасе, откуда можно наблюдать великолепную растительность, похожую на зеленое преддверье лазурного моря, которое сливается с облаками прямо над кронами деревьев. Иностранный гость развязным тоном, почти по-хозяйски, заказывает апельсиновый сок, бутерброды с ветчиной и сыром и кофе с молоком для всей троицы. Желудки женщин выводят торжественную «Увертюру 1812 года», а руки и колени судорожно трясутся от плохо скрываемого волнения. Правое веко Карукиты дергается, словно у нее тик; у Детки Реглы нервной судорогой безобразно сводит верхнюю губу. Дует жаркий, навевающий дремоту ветерок; Уан снова набирает какие-то нью-йоркские номера, вновь отдает деловые распоряжения; мать с дочерью клюют носом и даже умудряются обслюнявить блузки. Наконец Уан решает прекратить переговоры с суровым и мятежным Севером и будит женщин, похлопывая их по коленям. Все трое робко улыбаются и обмениваются удивленными, присмиревшими взглядами. Теперь, когда уже сказаны все «люблю» и ласки первых часов поостыли, они не могут поверить, что сидят все вместе за изящным столиком из стали и стекла в пятизвездочном отеле «Насьональ», одном из самых красивых и дорогих в мире. Придется брать комиссионные с «Гавана-тур» – что бы они без меня делали, если б я не завлекала для них пассажиров. Трудно начинать разговор, никому не хочется распространяться о прошлом. К чему снова копаться в дерьме. Но Куке Мартинес дико, во что бы то ни стало хочется исповедаться в своей страсти – в тридцати с лишним годах едва ли не безупречной верности и любви.
(Кажется, я где-то слышала поговорку о том, что если не знаешь, какое решение принять, то лучше воздержаться.)
Думается, Пепита Грильете, ты выбрала не самый удобный момент, чтобы снова появиться в этой истории, тем более, что вся следующая глава посвящена исключительно тебе. Там ты сможешь вязать и распускать, там возгорится твоя звезда, твой бесподобный лицедейский талант.
(Вытри рот, прежде чем говорить со мной, грязнуля, замарашка, и оставь в покое моих любимых персонажей, если не хочешь получить хорошего поджопника, а уж это я тебе обещаю: вижу, вижу я в своем магическом кристалле, что ближайшие каникулы проведешь ты в тюряге, в «Новой Заре» или в «Манто Негро». Сиди спокойно, я ухожу, но не говорю «прощай» – так легко тебе от меня не отделаться.)
Нет, вы подумайте, какая грубиянка! Хорошо еще, что до сих пор мне удавалось заткнуть ей пасть и сохранять уважение к себе и своему труду переписчицы. Не забывайте – я лишь записываю то, что диктует мне покойница. Не так-то легко уделять на это много времени, когда у тебя за плечами груз революционной ответственности. В конце концов вернемся к сути, к тому, что беспокоит нас больше всего. Кука, ее дочь и экс-супруг успели разделаться с завтраком в два счета. Женщины впадают в полукоматозное состояние из-за белкового шока. Кукита бормочет что-то о том, как ей жалко их преследователей или охранников: за время их бессмысленной работы у них росинки маковой во рту не было; она даже видела, как они роняют слюни, наблюдая за их трапезой. Услышав ее речи, дочка так пихает мать локтем, что злополучный шарик едва не выскакивает у Кукиты изо рта без всякого хирургического вмешательства. Сжав зубы и выдавив из себя жалкую улыбку, Мария Регла драматическим шепотом просит, чтобы мать вела себя как можно приличнее и вовсе не упоминала об этих типах, если хочет по-прежнему наслаждаться обществом своей большой любви – а не то эта big love[26] мигом превратится в big bang.[27] Уан вволю потешается, восхищенный непосредственностью своей гаванской семьи. Однако тут ему приходит на память его нью-йоркская семья, и вместо лица Куки он видит банкноту, доллар, который во что бы то ни стало должен вернуть. Копаясь во рту зубочисткой – на лице perfect smile[28] – он снова настойчиво спрашивает о счастливом долларе. В конце концов, почему бы ей еще раз не попробовать вспомнить, куда она его запрятала? Он умоляет, прижав руки к груди: ну, пожалуйста, постарайся, вспомни, пошуруй в памяти.
Но мыслям Куки, равно как и памяти, сейчас не до того. Как зачарованная, следит она за выражением лица и жестами своего обожаемого мучителя. С ним всегда так было, всегда он говорил о вещах самых обыденных. Впрочем, обыденных ли? Нет, ведь если он вернется без доллара, то, как знать, может быть, найдет свою другую жену и другую дочь в пластиковых мешках в холодильнике разрубленными на кусочки. Такие ужасы не раз показывали в «Воскресном сеансе» и в «Пятом измерении». Она старательно роется в своей затуманенной памяти, в своих воробьиных мозгах. Никаких результатов, ни малейшего просвета.
– Уан, дорогой, единственное, что осталось в моей памяти – это мои страдания, мои разочарования, моя любовь. «Когда ночами без сна я прошлое вспоминаю, от ненависти не шалею и зла тебе не желаю. Я простила тебя, очнулась и лишь об одном жалею, что в любви обманулась».
Святой Лазарь, как это великолепно, какое это облегчение – исторгнуть разом все, что накипело на душе, скопилось в сердце, все свои чувства! Нет, это замечательные слова и как хорошо, что ей снова пришел на помощь Лупе с одним из своих потрясающих болеро, потому что в такие моменты, как сейчас, моменты критические, разум Кукиты превращается в подобие аквариума, где плавают нейроны, распущенные на бессрочные каникулы. И мысли ее безвольны, как горошины в тарелке супа.
– Не пройтись ли немного? – предлагает Детка, чтобы разрядить обстановку. К тому же краешком глаза она заметила нескольких типов в синей форме, с дубинками, в высоких ботинках и с револьверами у пояса – словом, тех неисправимых полицейских, которые попросят удостоверение личности даже у собственных матерей, если таковые перед ними предстанут. Тот, у кого нет с собой документов, должен платить по умеренной таксе – пачкой «Мальборо», – если, конечно, хочет остаться безнаказанным и спокойно уснуть у себя дома в постели, а не в камере первого отделения, где, говорят, тебя убаюкивают пинками, да и будят тем же манером. Наша троица, уже попавшая в поле зрения полицейских, старается подобру-поздорову сделать ноги. Один из полицейских, глядя, как странная семейка удаляется спокойным неторопливым шагом, точно в съемке «рапидом», что-то заподозрил и спешит на перехват, готовый к задержанию. Однако наши преследователи-охранники держат ухо востро – мощный удар, и полицейский уже валяется на розовом мраморном полу. Уан думает про себя, что наконец-то они на что-то сгодились – уберегли от возможных неприятностей и, уж как минимум, избавили от волокиты с проверкой документов, которые выглядят настолько настоящими, что вызывают законное сомнение в своей подлинности.
- Считанные дни, или Диалоги обреченных - Хуан Мадрид - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Клуб радости и удачи - Эми Тан - Современная проза
- Сто тайных чувств - Эми Тан - Современная проза
- Последнее послание из рая - Клара Санчес - Современная проза
- Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории - Морис Дрюон - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Несовершенства - Мейерсон Эми - Современная проза
- Рассказы - Хуан Саэр - Современная проза
- У тебя иное имя - Хуан Мильяс - Современная проза