я еду. Не мог я им объяснять, почему разъезжаю среди ночи. Сказал полуправду: отвозил на квартиру командира полка. Один из матросов поинтересовался, как мой командир настроен. Я отвечал, что он за революцию. Рабочий засмеялся:
— За какую?
На это мне нечего было ответить, хотя сразу догадался, что передо мной большевики. Но именно поэтому не мог сказать, так как и в самом деле не знал, за какую революцию Залонский. Матрос позвал рабочего:
— Идем, Василий. Парня этого будем просвещать потом. Прощай, бравый солдат. Но запомни, друг, революции бывают разные.
Для своего возраста и малой грамотности я был, пожалуй, изрядным «политиком» — разбирался в партиях, в их лозунгах. Но вот этого не мог взять в толк… По Невскому расхаживали комендантские патрули. Правительственные. А здесь совсем другой патруль. У кого же в руках власть, если дело дошло до патрулирования улиц и юнкерами и рабочими?
В полку мне сказали, что Свирский уже не председатель комитета. Председателем выбрали пулеметчика Фадея Липатова, тихого и неприметного солдата, который до тех пор никогда не выступал на митингах и которого я даже не знал, так, разве что в лицо.
Назавтра я встретил в казарме того латыша, который потребовал пулеметную команду для защиты Петрограда от Корнилова. Это он проводил вчера митинг, поднял на ноги полк. Я не запомнил его странной фамилии, но встрече с ним обрадовался, хотя он, наверно, не узнал меня и отнесся не слишком доброжелательно, может быть, даже считал офицерским прихвостнем. Но когда я спросил у него, где Иван Свиридович Голодушка, глаза у латыша подобрели, он лукаво прищурился:
— А он кто тебе — отец, дядя, сват, брат?
— Дядя, — серьезно ответил я.
Латыш поверил:
— Правда, речь у вас одинаковая. По-русски вы говорите не лучше меня. Дядя твой выполняет задание партии.
— Он обещал прийти в полк, разыскать меня.
— Обещал — придет. Обещал — разыщет.
И случилось чудо: через день или два Иван Свиридович появился.
По всему, что происходило в городе, в полку, чувствовал я, что впереди новые революционные события, знал, что готовят их большевики: они стали партией, за которой пошли солдаты, рабочие.
Но какие события — представлял туманно, потому что не мог знать о том, что готовила партия в столице, — об организации Красной гвардии, вооружении рабочих, контроле над арсеналами, блокировании военных училищ и частей, сохранивших верность Керенскому. Правительство, штаб округа если и не знали ленинского плана вооруженного восстания, то, безусловно, догадывались, на что направлена работа в Смольном. И они принимали меры, чтобы задушить революцию. Несмотря на перевыборы комитета, полк наш, очевидно, еще не был вычеркнут из числа частей, способных поддержать Временное правительство. Должно быть, потому — по приказу штаба округа — Залонский ночевал в те дни в полку. И все офицеры были в боевой готовности — при своих батальонах, ротах, взводах. В маленькой комнатке ночевали начальник штаба и адъютант. Залонский спал у себя в кабинете.
Умывались, брились офицеры в общей комнате — канцелярии, где днем сидели писаря.
На рассвете — Залонский рано вставал — я принес воду, таз, полотенце. Одним словом, как всегда, готовил все необходимое для утреннего туалета господина подполковника.
В этот момент и вошел Иван Свиридович, такой, каким я видел его там, на позиции, за городом, — в кожанке, с маузером. Я даже задохнулся от неожиданности.
— Чего испугался, Филиппок? Не ждал?
— Ждал… дядя Иван.
— Ждал — это хорошо, не забываешь, значит, старых друзей. Молодчина! Видишь, выполнил я свое обещание — разыскал тебя. Командир здесь?
Как бы в ответ на его вопрос отворилась дверь и вышел Залонский, в начищенных сапогах, но в домашней куртке, расстегнутой; блеснул золотой крестик на голой груди в прорези белоснежной сорочки.
Удивился он еще больше, чем я, когда увидел своего бывшего солдата:
— Голодушка? — И стал быстро застегивать пуговицы куртки, как перед генералом.
Иван Свиридович не по-солдатски — в позиции «смирно» — козырнул и не по-солдатски поздоровался:
— Доброго утра, господин подполковник.
Залонский застегнул пуговицы, спросил:
— Что вам нужно, Голодушка?
— Вээрка назначил меня комиссаром в ваш полк. Вот мой мандат. — Достал из кармана гимнастерки бумажку.
— Что такое вээрка?
— Военно-революционный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов.
Как видно, задело офицерский гонор, что он стоит перед солдатом, и Залонский сел за один из забрызганных чернилами писарских столов. Голодушка тоже сел за другой стол, напротив. Один я стоял в углу, у табурета с тазом и кувшином, затаив дыхание, бросая взгляды то на одного, то на другого.
— Как командир полка я подчиняюсь законному правительству… Приказывать мне может только командующий округом, — сказал Залонский холодным, официальным тоном.
Иван Свиридович, наоборот, весело улыбнулся, махнул рукой:
— Э-э, подполковник, дивлюсь вашей отсталости. Вы все еще верите, что можете повести полк в бой — за что? — без согласия комитета, солдат? Раньше я был более высокого мнения о вашей проницательности.
Залонский не ответил — опустил голову, разглядывая свою красивую руку, блестящие ногти.
— Всеволод Александрович! — впервые Иван Свиридович обратился к нему так, и Залонский даже вздрогнул, быстро поднял голову, выпрямился. — Вы же умный человек. И на фронте, мне казалось, понимали солдатскую душу. Какого черта вам делать ставку на дохлого пса? Идите с народом — не пожалеете. Революции нужны образованные военные.
Красивое, знакомое мне до малейшей черточки лицо подполковника искривила недобрая усмешка:
— Спасибо за совет. Но народ — понятие широкое. Теперь все говорят от имени народа. Клянутся его именем. А я хочу знать конкретно: куда идти? За кем идти?
— Мы покажем, куда идти.
— Кто — мы?
— Большевики. Ленин.
Снова та же усмешка искривила лицо Залонского на один лишь миг; как бы желая скрыть ее, он снова опустил глаза и, постучав пальцами по столу, сказал не глядя:
— Вы не подумали, господин большевик, что я имею право арестовать вас? На арест вашего Ленина выдан ордер еще в июне.
Иван Свиридович помрачнел и сказал сурово:
— Если и вы взяли на себя жандармские функции, попробуйте арестуйте. Мне даже любопытно поглядеть, как вы это сделаете без комитета, без солдат.
Иван Свиридович посмотрел на меня. Тогда и Залонский взглянул, вспомнил о моем присутствии и, как бы смутившись, что я стал свидетелем, сказал:
— Ты, Жменьков, можешь идти.
Иван Свиридович возразил:
— Пускай послушает. Парню надо разобраться что к чему. Он свободный человек, имеет голову на плечах и, между прочим, неплохо соображает, что к чему…
Залонский снова пристально посмотрел на меня: молча приказывал выйти, зная, что я понимаю каждое его движение, каждый
