В ту же ночь я вернулся обратно в Эмск. Я знал, где стоят посты, где надо быть особенно осторожным, и подошёл к монастырю, — в соседнем с жандармерией доме. Я постучал. Мне открыла одна из монахинь. Я ворвался и, пробежав мимо неё, кинулся к настоятельнице. Она знала, что я помогал партизанам, иногда моя информация к партизанам шла через неё. К этому времени на всех столбах висели объявления о моём розыске. Все уже знали, что я еврей.

Мне не пришлось ей ничего объяснять. Меня спрятали на чердаке.

Дело было в воскресенье. Каждое воскресенье, с тех пор как убили ксёндза Валевича, монахини ходили в ближайший храм — за шестнадцать километров от Эмска. Настоятельница сказала сёстрам:

— Попросим Господа нашего о каком-нибудь знаке: как нам поступить с юношей?

Настоятельница с ещё одной сестрой вошли в церковь, когда там читали отрывок из Евангелия — о милосердном самаритянине. Может быть, вы не помните этого отрывка? Это притча, которую рассказал Иисус своим ученикам. Дело было так: один еврей шёл из Иерусалима в Иерихон, и на него напали разбойники. Ограбили, избили и оставили на дороге. Шедший мимо еврей-священник увидел его и прошёл мимо. Точно так же прошёл и другой еврей. И шёл мимо чужой человек, житель Самарии, и он сжалился, перевязал раны и отвёз несчастного в гостиницу. Там он оставил больного, заплатив хозяину денег на содержание и лечение. Дальше Иисус спрашивает: кто из этих троих был ближним попавшемуся разбойникам? Оказавший ему милость. Идите и поступайте так же…

Вот на этих словах монахини и вошли в церковь. И в этом отрывке увидели они знак Божий.

Монахини вернулись, рассказали об этом остальным. А надо сказать, что из четырех монахинь две были против того, чтобы я оставался у них. Но этот знак они приняли.

Я укрывался на чердаке. Дом этот прежде принадлежал расстрелянному еврею, и на чердак были снесены еврейские книги. Туда же монахини сложили и монастырские книги.

Первое, что я взял в руки, был католический журнал, в котором я прочитал о явлениях Девы Марии в Лурде. Я читал до этого Библию, читал о чудесах, но мне казалось, что это не имеет отношения к моей жизни. Чудеса в Лурде, произошедшие всего несколько десятилетий тому назад, описанные моим современником, поразили меня этим ощущением близости. Особенно после тех невероятных событий, которые я сам пережил: разве моё спасение в Вильно, и моё спасение в поле, когда преследователи прошли в нескольких шагах и не заметили меня, не были такими же чудесами?

Я попросил дать мне Новый Завет, который никогда раньше не держал в руках. В польской школе, где я учился, я был освобождён от изучения Закона Божия. Впервые я прочитал Новый Завет и получил ответ на самый в то время мучительный для меня вопрос: Где был Бог в то время, когда расстреливали пятьсот человек из Эмского гетто? Где Бог во всех этих событиях, которые переживает мой народ? Как быть с Божьей справедливостью?

И тогда мне открылось, что Бог был вместе со страдающими. Бог может быть только со страдающими, и никогда — с убийцами. Его убивали вместе с нами. Страдающий вместе с евреями Бог был мой Бог.

Я понял, что Иисус действительно был Мессия, и что Его смерть и Воскресение и есть ответ на мои вопросы.

Евангельские события происходили в моей древней стране, с евреем Иисусом, и проблемы Евангелия оказались для меня столь близкими именно потому, что это были еврейские проблемы, связанные со страной, по которой я так тосковал. Здесь все совпало: Воскресение Христа со свидетельством Павла, и открытие, что крест Христа не наказание Божье, а путь к Спасению и Воскресению. И это соединилось с крестом, который несёт мой народ, и со всем тем, что я увидел и пережил.

Такое понимание страдания есть и в иудейской религии. Есть раввины, которые тоже так думают. Но тогда я этого не знал.

Я примирился с Богом через Христа и пришёл к мысли, что должен принять крещение.

Это было для меня необычайно трудное решение — для евреев это означает путь «вниз по лестнице, ведущей прочь». Тот, кто принимает крещение, больше не принадлежит к сообществу еврейского народа. Но я хотел немедленно принять крещение.

Настоятельница считала, что надо сначала подготовиться, узнать о христианстве больше. Я возражал:

— Сестра, мы на войне. Никто не знает, будем ли мы живы завтра. Я верю, что Иисус Сын Божий и Мессия. Я прошу Вас крестить меня.

Настоятельница была в смущении и пошла в сарай помолиться, чтобы принять правильное решение. В полдень она снова пришла ко мне и сказала, что когда молилась, то вдруг почувствовала, что я стану католическим священником…

Вот уж что мне и в голову не приходило! Об этих словах я забыл на несколько лет и вспомнил гораздо позже.

В тот же вечер я принял крещение. Одна из сестёр крестила меня.

Потом я покинул их дом, потому что не хотел после крещения оставаться у сестёр, чтобы не выглядело так, будто я крестился из-за убежища, которое они мне предоставили.

Несколько дней я бродил по окрестностям. Люди, которые мне встречались по пути, могли меня узнать. И повсюду висевшие листовки с назначенной за мою поимку наградой. В леса я уйти не мог — партизаны не стали бы со мной долго разбираться: я был немецкий полицейский.

Выхода не было. Через четыре дня я вернулся к сёстрам. Они приняли меня, и я пробыл у них пятнадцать месяцев. Окна их дома выходили на помещение жандармерии.

32. 1972 г.

Из дневника Хильды

Поставили машину и полезли вверх по тропинке. У Даниэля мешок небольшой, килограмм десять. В нём мука. Навстречу попался араб с ослом, гружённым двумя тюками. Поздоровались. Поднялись выше — арабская деревня. Это большая редкость — сирийская деревня, которая осталась после войны. То ли до них слух не дошёл, то ли они просто не поняли, о чём речь идёт. Чудесная долина между мрачных гор, все зелено, и даже живой ручей течёт. Странно, что не пересох. Смоковницы и маслины. Бедность, и не особо грязно — они здесь такие бедные, что даже рваных автомобильных покрышек у них нет. Даниэль уверенно поднимается по склону выше деревни, на отшибе не то дом, не то конура. Дворик, заваленный камнями. Какая-то странная круглая печка, похожая на африканскую.

Даниэль крикнул:

— Рафаил!

И вылез такой дряхлый кузнечик с большой костлявой головой, в арабской галабийе, в выгоревшей до бесцветности среднеазиатской тюбетейке. Они поцеловались. Даниэль сказал: — Вот моя помощница. — Тот кивнул и больше не взглянул на меня ни разу. Даниэль отдал ему мешок. Тот взял, буркнув скорее «хорошо», чем «спасибо».

— Чая, кофе у меня нет, — сказал он как будто извиняясь.

— Да я и не ждал от тебя кофе, — хмыкнул Даниэль.

Не прошло и десяти минут, налетела стая разновозрастных арабских детей. Они сели на корточках между камнями и смотрели во все глаза.

— Сейчас уходите. Я сегодня занят, гости пришли. Завтра утром, — сказал кузнечик, и дети ушли. Но недалеко. Они стояли поодаль и слушали непонятную им речь.

— Здесь только одна девочка говорит на иврите, она жила в Хайфе и научилась. Очень гордится. А другие говорят по-арабски, но писать не могут. Я их учу. Школы в деревне нет, а ходить далеко, тринадцать километров.

Мы выпили воды из кувшина.

— Надоедают? — спросил Даниэль, указав на детей.

— Я их иногда прогоняю, а иногда сам ухожу. У меня есть в горах пещера для укрытия. Не пещеру, половину пещеры снимаю. Во второй летучие мыши живут, — он засмеялся, как будто удачно пошутил.

Меня передёрнуло. Я и обыкновенных мышей боюсь, а про летучих даже слышать не могу.

Мы провели у него во дворе меньше часа и ушли.

На обратном пути Даниэль рассказал, что Рафаил родился в Иерусалиме, в старинном квартале бухарских евреев, который и сейчас существует. Был пятнадцатым сыном в семье и сбежал к иезуитам. Воспитывался в католическом училище, стал монахом и живёт с недавнего времени на Голанах, а прежде жил с бедуинами лет пятнадцать.

— Миссионерствует? — спросила я. Но Даниэль засмеялся.

— Пробовал в молодости. Теперь говорит, что он просто с ними живёт. Считает, что он никого ничему научить не может.

— Он такой смиренный? — не удержалась я, хотя всегда себя ругаю, что слишком много вопросов задаю.

А Даниэль опять засмеялся и ответил:

— Нет, он просто очень умный. Он вообще один из самых умных людей, каких я встречал. Просто у него все зубы выпали, он ходит босой и в рваной одежде и моется, когда идёт дождь и много воды в корыте набирается, и потому никто не желает видеть ни его ума, ни его образования. А если на него напялить пиджак и штиблеты и заставить читать лекции, он будет это делать лучше всех. Или лучше многих… Я специально тебя с собой взял, чтобы ты на него посмотрела. Он большая редкость, этот Рафайл.

1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 101

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая бесплатно.

Похожие на Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая книги

Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Люди города и предместья (сборник) - Людмила Улицкая - Современная проза
Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
Грек Зорба - Никос Казандзакис - Современная проза
Сводя счеты - Вуди Аллен - Современная проза
Детский мир (сборник) - Людмила Петрушевская - Современная проза
Зеленый шатер - Людмила Улицкая - Современная проза
Цю-юрихь - Людмила Улицкая - Современная проза
Ветряная оспа - Людмила Улицкая - Современная проза

Оставить комментарий