Форма входа
Читем онлайн Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Самое же существенное — постепенное понимание целостности жизни. Прежде я хорошо чувствовал иерархичность жизни и всегда распределял и события, и явления относительно друг друга по степени их значимости. И это ощущение уходит, «значительное» и «незначительное» оказываются равны, а вернее, значительным оказывается то, что ты делаешь в этот самый момент, и тогда мытьё посуды после многолюдного обеда совершенно приравнивается литургии, которую ты служишь.
Заканчиваю — проснулась моя помощница Хильда, схватила бинокль и тут же заметила местного скального зайца, который гораздо больше похож на барсука. Еврейский заяц совершенно не похож на польского. Вид — без всякого бинокля — веселит сердце. Братский поцелуй.
Д.29. Май, 1969 г., Хайфа
Хильда — материДорогая мама! Вчера мы с Даниэлем и группой немецких туристов из Кёльна ездили на Голанские высоты. Я была там первый раз, и это потрясающе — и древние памятники, и природа, и следы войны. Там все сплошь, даже древняя история, — следы войны, разрушения и какого-то вечного воинственного варварства. Всё, что здесь разрушено с древних времён, не от старости или от ветхости распалось, а именно разбито и уничтожено врагами. Наверное, так и во всём мире, но здесь особенно заметно. Но я пишу не про это. Ты знаешь, что Даниэль во время войны работал в гестапо переводчиком, и когда его схватили за помощь партизанам, его спас гестаповский начальник — дал ему убежать. У них были очень тёплые отношения, и у гестаповца были дети возраста Даниэля, и сын, его одногодок. Может быть, мысль о сыне и заставляла его так хорошо относиться к этому польскому, как он считал, юноше. Представь себе: в немецкой группе был мужчина, один из самых старших, потому что в основном была молодёжь, и оказалось, что он сын того самого майора. Поскольку экскурсанты задавали вопросы, Даниэль всегда просил называть своё имя, и тот назвался — Дитер Рейнгольд. И Даниэль тогда сказал — отец Дитера Рейнгольда спас мне жизнь во время войны. Они пожали друг другу руки и обнялись. Никто ничего не понимал, да и немец этот понятия не имел ни о чём — ведь его отец погиб в 44-м году на Восточном фронте, и он знал только, что отец был майор и служил в гестапо. То есть военный преступник. И такая тишина настала. Вопросов больше никто не задавал, все молчали, только Даниэль и Рейнгольд тихо разговаривали. Не знаю, о чём. Я, конечно, думала о нашей семье — о тебе, о твоём отце и деде. Я подумала, что это простое разделение: фашисты — евреи, убийцы — жертвы, злые — добрые, оно не такое уж простое. И вот эти двое, я имею в виду того убитого майора и Даниэля, они стоят на таком рубеже, где все не просто. Потом Даниэль сказал мне, что всегда, вспоминая о погибших, молится об этом майоре. Я так взволнована этой встречей, что не могу выразить всего, что у меня в душе. Я тоже хочу научиться такой молитве — обо всех. Но не абстрактно, а по-настоящему. Целую тебя, Хильда.
Да! Забыла написать — здесь, на Голанских высотах, есть древнее сооружение, похожее на знаменитый Стоун-хендж. Это место действия легенды о Гильгамеше! Там сейчас ведут раскопки, и Даниэль знает археолога, который там начальник, и обещал мне как-нибудь показать. Он говорит, что это следы древнейшей мировой цивилизации, и даже, может быть, следы присутствия на земле инопланетян! Здесь все так — куда ни повернёшься, всюду «ах!».
30. Июнь, 1969 г , Хайфа
Проповедь брата Даниэля на ПятидесятницуДорогие мои, братья и сёстры! Каждый праздник — как бездонный колодец. Заглядываешь в него, и открывается глубина человеческой истории и глубина и давность отношений человека и Творца. Иудейский праздник Шавуот, Седмицы, предшествует празднику Пятидесятницы исторически. Очень возможно, этот праздник существовал и в дохристианском, языческом мире — люди и тогда приносили первины от своих урожаев в благодарность Господу. Евреи вспоминают также в этот день дарование Торы, десяти заповедей. В мире христианском у Пятидесятницы появляется новое наполнение — по-прежнему приносят первины от урожая, и это напоминание о древнем благодарственном жертвоприношении, но также мы вспоминаем и о другом событии — об излиянии Святого Духа Господня на учеников Христовых. «Ученики услышали шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и явились им разделяющиеся языки как бы огненные и почили по одному на каждом из них и исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках». Далее в Деяниях Апостолов перечисляются эти языки. Которые прозвучали из уст учеников — парфян, мидян, эдомитов, жителей Месопотамии и Памфилии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и частей Ливии, Рима, Крита и Аравии… По сути дела, это все языки ойкумены, человеческого местообитания. Это был прообраз мира, в котором мы с вами живём. Ученики Христа говорят сегодня на всех языках мира, а мы с вами справляем праздник Пятидесятницы на языке нашего Учителя.
И ещё одно я хочу сказать в этот день — огненные языки явились над каждым из учеников. А дальше, что с ними сталось дальше, с этими языками? Есть ли в человеке сосуд, хранилище, в котором он может удержать этот огонь? Если этого сосуда в нас нет, то Божественный огонь уходит, возвращается откуда пришёл, а если мы можем удержать его в себе, он остаётся.
Иисус, в своей человеческой жизни, был тем сосудом, который в полноте воспринял излитый Дух. Здесь Сын Человеческий становится Сыном Божьим.
Человеческая природа соединяется с Божественной именно по этому рецепту. Каждый из нас, здесь присутствующих, — сосуд для принятия Духа Господа, Слова Господа, самого Христа. В этом все богословие. Никто не спросит у нас, что мы думали о природе Божественного. Но спросят: что вы делали? Накормили ли голодного? Помогли ли бедствующему? Да пребудет Господь со всеми нами.
31. Ноябрь, 1990 г., Фрайбург
Из бесед Даниэля Штайна со школьниками…Я лежал и ждал, когда стемнеет. Лотом выбрался из-под снопов, добрёл до какого-то сарая, влез туда и заснул. Ночью, около пяти часов, я услышал продолжительную стрельбу. Это была Йод-Акция. Расстреливали оставшихся в гетто людей. Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Я плакал. Я был уничтожен — где Бог? Где во всём этом Бог? Почему Он укрыл меня от преследователей и не пощадил тех пятисот — детей, стариков, больных? Где же Божественная справедливость? Я хотел встать и идти туда, чтобы быть вместе с ними. Но сил не было, чтобы встать.
Потом я восстановил в памяти, что блуждал я по лесам недалеко от города трое суток. Но тогда я потерял счёт времени. Я страстно желал больше не быть, перестать существовать. Мысль о самоубийстве не пришла мне в голову. У меня было чувство, что меня уже убили пятьсот раз, и я затерялся между небом и землей, и, как призрак, не принадлежу ни к живым, ни к мёртвым. Но при этом во мне жил инстинкт самосохранения, и я, как животное, шарахался при малейшей опасности. Я думаю, что был близок к безумию. Душа вопила: Господи! Как Ты допустил?
Ответа не было. Его не было в моём сознании.
Я был в полицейской форме. Теперь она стала мишенью для всех: для немцев, которые уже объявили о моём побеге, для партизан, охотившихся за одиночными немцами, для любого местного жителя, который хотел получить награду за поимку еврея и преступника в одном лице…
Три дня я ничего не ел. Помню, что однажды напился из ручья. И не спал. Я забивался в укромное место, в кустарнике, засыпал на минуту, и тут же вскакивал от треска автоматных очередей: снова и снова возвращалась минута, когда я осознал, что расстреливают обитателей Эмского гетто. Время от времени я слышал и реальную перестрелку. Как-то к вечеру я вышел на околицу деревни, которую спас когда-то от экзекуции. Но и здесь я не мог рассчитывать на укрытие. Я сел на поваленное дерево. У меня уже не было сил идти дальше. Да и куда? Впервые за трое суток я уснул.
Ко мне подошла настоятельница разогнанного монастыря «Сестры Воскресения», мать Аурелия. На ней было длинное чёрное одеяние, порыжевшее от старости, и маленькая кургузая кацавейка с заплатой возле кармана. Все мелкие детали были видны необычайно ясно, как будто чуть увеличенные. Бледное лицо, покрытое тонким пухом, обвисшие щеки и голубые неподвижные глаза. Я заговорил с ней. Не помню слов, с которыми я к ней обращался, но речь шла о чём-то более важном, чем моя жизнь. Гораздо более значительном и важном. Я просил её, чтобы она отвела меня к кому-то. Мне казалось, что речь идёт о сёстрах Валевич. Во всяком случае, мне почудилось, что погибшая Марыся была здесь же, поблизости, но совсем не похожая на себя: не вполне человеческого облика — сияла и излучала покой. Я не успел договорить, и вдруг понял, что прошу настоятельницу о смерти, и эта похожая на Марысю — вовсе не Марыся, а смерть. Настоятельница кивала, соглашалась. Я проснулся — никого не было рядом со мной. Вспомнить, что именно я говорил, я не мог. Но после этого видения я почувствовал удивительное успокоение.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая бесплатно.
Похожие на Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая книги
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Люди города и предместья (сборник) - Людмила Улицкая - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Грек Зорба - Никос Казандзакис - Современная проза
- Сводя счеты - Вуди Аллен - Современная проза
- Детский мир (сборник) - Людмила Петрушевская - Современная проза
- Зеленый шатер - Людмила Улицкая - Современная проза
- Цю-юрихь - Людмила Улицкая - Современная проза
- Ветряная оспа - Людмила Улицкая - Современная проза
