Форма входа
Читем онлайн Свои и чужие - Иван Чигринов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
На старой Игнатьковой пасеке, куда Зазыба выскочил почти наугад, снега уже навалило — если мерить старой деревенской меркой — по самые забарасни — верёвочные петли у лаптей, то есть по щиколотки. Укрыл он под собой здесь все, в том числе и множество муравейников, которые теперь почему-то напоминали маленькие курганы, что остались с древних времён в сосняке возле веремейковского большака. С этой пасекой и с этими муравейниками у семейства Зазыб было связано одно фамильное предание: когда-то Денисов батька, Евмен Зазыба, привозил сюда на телеге своего отца, старого Ивана, когда у того отняло правую сторону, и хорошо вылечил. Правда, больного растирали также и медвежьим жиром, или, как в Веремейках говорят, — салом. Па почему-то все считали, что хвороба прошла как раз благодаря этим муравейникам: для пользы дола Денисова деда клали на них без исподнего. Состоялось то излечение давно, когда Зазыбе было совсем немного лет и, может, именно по этой причине он готов был даже утверждать направо и налево, что тоже вместе с батькой возил сюда деда.
Во всяком случае, место это, вернее, муравьиные кучки, в доме Зазыб всегда поминали добрым словом, да и не только в их доме, потому что потом веремейковские мужики испытали это средство от множества болезней, несмотря на то, был толк в каждом конкретном случае или нет. Даже от кабанов, когда те в великом множестве водились тут, в Забеседье, всем кончанским миром жердями огораживали эти муравейники.
Очутившись на Игнатьковой пасеке, Зазыба резко остановился и оглянулся назад. Снег все делал своё дело — безостановочно, прямо на глазах, засыпал землю и следы Зазыбы, делая его присутствие в лесу словно бы нереальным и ненужным. И как раз это обстоятельство вдруг и поразило Зазыбу. Пришло в голову — снег не только следы ног да муравейники засыпает, но укрывает далеко в округе всю землю, а, значит, и… войну с её кровавыми метами. За этой мыслью появилась другая — теперь легче станет там, на фронте!…
Казалось бы, кто-кто, а Зазыба должен был знать, что зимой на войне по сравнению с летом возникают свои сложности и зимой воевать обеим сторонам нисколько не легче, чем летом, может, даже наоборот. И тем не менее он потешил себя такой надеждой, должно быть, потому, что здешний народ считал — немцы их зимы не выдержат, и если сами по себе не перемёрзнут, то дальше наступать уж наверняка перестанут, тогда полегче будет и турнуть их назад…
Всю осень Зазыба ни на минуту не давал себе забыть, что идёт война. И, видно, потому, что не имел почти никакого касательства к ней, все происшествия вокруг, о которых ему становилось известно, воспринимал как из ряда вон выходящие.
Ведь было уже время, когда Зазыба после встречи в Гонче с Касьяном Манько посчитал, что наконец и у них, в Забеседье, вот-вот всколыхнётся народная волна, что и здесь люди возьмутся за оружие. Но надежды его увяли, как только по деревням поползли слухи, что в Мошевой после убийства Пантелеймона Рыгайлы и Ефима Ефременко арестован подпольный райком.
Покуда в Веремейках не стали известны подробности мошевской трагедии, а главное — неясной оставалась судьба подпольщиков, Зазыба несколько раз в тревоге наведывался через Беседь в Гончу, к Захару Довгалю. Они подолгу сидели там, в Захаровой хате, терялись в догадках, ещё до конца не веря, что такое и вправду могло случиться. Однако в конце той недели, когда стали распространяться страшные слухи, немцы сами оповестили, что в их руки попались члены местного райкома партии. В Веремейки письменное оповещение об арестах в Мошевой принёс из Бабиновичей Браво-Животовский. При этом лицо его прямо сияло, хотя на словах он и не выдавал свою радость — просто многозначительно говорил каждому встречному в деревне, мол, сходи, человече, в кузню, прочитай, что там наклеено на дверях. Известно, веремейковцы после его слов шли туда и читали. А там объявлялось от имени «германской полевой жандармерии», что военные власти вкупе с местной полицией действительно «обнаружили шайку бандитов, которые называли себя районным комитетом большевиков». Перечислялись и имена арестованных: ещё довоенный секретарь райкома партии Касьян Манько, управляющий городским отделением банка Соломон Якубович, заведующий сельхозотделом райисполкома Андрей Тищенко… Но Зазыбу весьма удивило «обращение», которое было помещено в конце. «Партизаны, — говорилось в нем по-русски, — вы совершаете преступление не только тем, что, защищая большевиков, мешаете народу сбросить большевизм, который сосёт из него кровь. Самое главное, — вы не даёте людям на освобождённой уже земле налаживать новую и счастливую жизнь. У кого ещё остались хотя бы капля здравого смысла и хотя бы доля колебания, тот поймёт, что оборона большевиков, особенно теперь, когда кадровая Красная Армия разбита, а остались скороспелые и ничего в военном деле не понимающие части, — дело напрасное. Вы, как волки, обитающие в лесах, не знаете, что происходит на фронте. Ваши разбойничьи удары в спину — для немцев комариные укусы. Они больше но помогут. Бродяжничая, словно разбойники, по лесам, вы терроризируете народ, навлекая опасность на ваших близких, которым приходится отвечать за вашу деятельность перед немецкими властями».
По всему — и по смыслу, и по складу этого обращения можно было без особого труда догадаться, что писали его не сами немцы, а их прихлебатели. И не в Крутогорье, как утверждал Браво-Животовский, а в Бабиновичах. Зазыба даже подумал, прочитав обращение от первого до последнего слова, что их веремейковский полицай наверняка тоже принял участие в этом деле, к тому же в кузне, среди веремейковских мужиков Браво-Животовский слишком старательно толковал смысл листовки, пытался доказать своими объяснениями даже то, чего в ней не было. Кстати, именно Браво-Животовский объявил там же, в кузне, что членов подпольного райкома оккупационные власти собираются судить открыто, принародно, в Крутогорье, куда пригласят представителей от каждой волости. «Так что, — разглагольствовал он, — мужикам будет дана возможность убедиться, что дело теперь окончательно идёт не только к завершению войны в целом по стране, а и к укрощению всех несогласных с новым порядком здесь, на оккупированной территории». Пожалуй, при односельчанах Браво-Животовский так безоглядно говорил впервые, не считая, правда, случаев, когда собиралась закадычная компания, вроде той, что была на нынешний великий спас в его хате: как будто полицай и вправду дождался наконец заветного часа, как будто события уже окончательно подтверждали правильность его последнего выбора. «Жмут немцы под Москвой наших, — крутил он головой, — да ещё как жмут! Скоро конец наступит!» Трудно сказать, большой ли авторитет среди веремейковцев заработал полицай этакой пропагандой, особенно если учесть, что деревенский мужик не слишком-то охотно распахивает душу перед встречным-поперечным и по любому поводу. Зазыба не мог не заметить тогда, что арест членов подпольного райкома и предстоящий суд над ними подействовали на его односельчан крепко.
Прежние вольные беседы — велись ли они в тёплую пору на брёвнах возле конюшни или попозже в кузне, — с некоторых пор стали казаться всем великой радостью, какая навряд ли скоро вернётся. Короче говоря, никто уже не заикался при других о чем-то таком, что угрожало бы потом карой. А если и заикался, так, может, единственный человек — деревенский коваль, бывший военнопленный Андрей Марухин.
Между тем не все, о чем говорил в то время Браво-Животовский, получилось так, как он обещал. Например, немцы не сумели устроить принародного суда над арестованными подпольщиками, потому что «главному бандиту», секретарю райкома Касьяну Манько, удалось каким-то образом бежать, и это спутало все карты.
Тем временем, сдаётся, не на вторую ли неделю после этого, в Веремейках выбирали старосту. В деревню в обыкновенной таратайке, словно напоказ, приехали из Бабиновичей комендант Гуфельд и бургомистр волости Брындиков.
Брындикова веремейковцам приходилось видеть и раньше, когда он, председатель сельхозпотребкооперации, наведывался по служебным делам в деревенский магазин, а однажды даже проводил общее собрание пайщиков в местной школе. Короче говоря, бургомистр для веремейковцев не представлял особого интереса, несмотря на то что теперь появился в новом качестве. Другое дело — комендант Гуфельд. Про Гуфельда уже много были наслышаны и в Веремейках, и по всей волости, включая и то населённые пункты, которые независимо от административного деления подчинялись ему как военно-полевому коменданту, — мол, Адольф и такой и этакий, того заслуженно наказал, а тому, наоборот, помог, — словом, он законным образом вызывал у деревенских любопытство к своей персоне. Тем не менее веремейковцы проявили удивительную сдержанность к обоим приезжим. По своей охоте ни один человек из всей деревни не поторопился на колхозный майдан, где был объявлен общий сход. Небось никто ещё не успел забыть, как стояли они большой толпой на этой площади напротив броневика под наведённым пулемётом, пока солдаты маршевой колонны искали по деревне утопленника. Пришлось теперь Браво-Животовскому с Драницей пройти Веремейки под окнами из конца в конец да и заулки при этом не минуть.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Свои и чужие - Иван Чигринов бесплатно.
Похожие на Свои и чужие - Иван Чигринов книги
- Плач перепелки - Иван Чигринов - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Зарницы красного лета - Михаил Семёнович Бубеннов - Биографии и Мемуары / О войне / Советская классическая проза
- Раненый город - Иван Днестрянский - О войне
- Том 4. Травой не порастет… ; Защищая жизнь… - Евгений Носов - О войне
- Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников - О войне / Шпионский детектив
- Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто - Михаил Рывкин - О войне
- Записки разведчика - Василий Пипчук - О войне
- «Двухсотый» - Андрей Дышев - О войне
- В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика) - Анатолий Заботин - О войне
