Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марат первым нарушил тягостное молчание: у Виктора умерла мама и он срочно уехал в Латакию. Павлов взорвался: ну ты, Станиславский, что паузу держал? Нельзя было по-человечески сказать сразу? Марат не оправдывался: Виктор просил не сообщать, зная нас, иначе мы бы поехали с ним, а этого делать никак нельзя. Дороги опасны, контролируются бандами всех цветов, тонов и полутонов, а одному ему легче проскочить.
Он был прав, конечно, это если по закону больших чисел и на трезвый ум, но душой и сердцем он ой как неправ. И Виктор был неправ. Нельзя было отпускать его одного. Мы должны были быть рядом.
Целый день мы маялись – перебирали ролики, что-то монтировали, записывали и перезаписывали, я разбирал, осматривал и вновь собирал ксерокс. Марату втемяшилось, что в нём должны быть «жучки», потому что утекала информация, но техника была «чистой». И вообще, прежде чем искать несуществующее, лучше бы прищемил свой язык.
Конечно, это я хватил лишку, не надо бы так, это уже нервы, это уже срыв. Примирительно обнял его за плечи, и он, готовый уже взорваться, вдруг обмяк. Он всё понимал, наш командир, и прощал.
Виктор появился ближе к полуночи. Молча поставил на стол бутылку виски, положил что-то из закуски.
– Давайте помянем мою маму. Сердце не выдержало. Отец один остался. Он привёз её из Ливана, когда там шла война и Сирия ввела войска, чтобы остановить враждующих. В принципе, это один народ – ливанцы и сирийцы, их когда-то разделили французы и англичане. Мама очень переживала за своих сыновей, вот и надорвала сердце.
Это было нарушение традиции – сухой закон соблюдался свято. Но здесь мы были просто обязаны нарушить его.
Мы молча выпили, как и положено, трижды, не чокаясь. Слава богу, наши мамы не знали, что мы здесь. У Павлова знала жена, у меня сын, а что касается Марата, то знали все родные, близкие и не очень, друзья и приятели, недруги и откровенные враги о его сирийском сафари – социальные сети давно сделали его фигурой медийной и узнаваемой.
В этот год своих матерей потеряли и мы с Маратом. И не високосный ведь год, обычный, а махнул косой.
Капрал
Капрал был вежлив, даже услужлив и молчалив. Высокий и сутуловатый, он был начальником нашей охраны и мог входить без стука в наши покои. Точнее, в общий зал, где мы собирались по утрам и вечерам, ужинали-завтракали и решали вопросы насущные. Он был тёмен лицом и печален. Всегда.
Он никогда ничего не просил и ни о чём не спрашивал, но никогда не отказывался угоститься сигареткой или пропустить стаканчик-другой араки, припасённой для этого случая Маратом. Виктор сердился и говорил, что не стоит этого делать, что капрал чужой нам человек и нечего его приваживать.
Был ли он чужой – не знаю, и то, что его брат был полевым командиром у какой-то шайки местных басмачей, лично для меня не было показателем. Гражданская война, брат на брата, отец на сына и наоборот, так при чём здесь капрал, если брат взялся за оружие и перешёл к мятежникам. У них тоже своя правда.
Не знаю почему, но мухабарат взял капрала, когда война уже шла почти два года. Конечно, местное чека – не институт благородных девиц и политесу их вряд ли учили, так что капрал вернулся через два месяца кожа да кости, потеряв два десятка кило и приобретя страх в ожидании повторения.
Мы не то чтобы с ним дружили, но испытывали к нему какую-то жалость, как жалеют потерявших себя людей. При встрече он сначала пытался произносить «здравствуй», смешно коверкая слово, но когда заменили его на «привет», дело сдвинулось с места и он впервые улыбнулся не просяще-извиняющейся улыбкой, а открытой, хотя всё ещё робкой. Я давал ему пачку «Gitanes», и он говорил «спасибо» и опять улыбался оттого, что выучил ещё одно русское слово. А потом ещё одно, и ещё, и я сказал ему, что теперь он может смело расстаться со своей формой, надеть цивильное и идти работать переводчиком в турфирму.
Иногда он приносил гранат – огромный, сочный и сладкий, каких вообще не бывает, или апельсин – тоже огромный, ароматный и сладкий. Они были настоящие, каких никогда прежде мне не доводилось пробовать и не довелось потом.
Однажды я припозднился, сидя в операторской у компьютера, – сон давно прошёл, и никто не мешал просматривать отснятое за последние дни. Тишина автоматически прослушивалась, и любой посторонний звук мгновенно цеплялся, процеживался и определялся на предмет опасности, но звуков вообще не было, тем более посторонних.
Нет, дверь не скрипнула – звука не было, но, видимо, было какое-то едва уловимое движение воздуха. Я неслышно выскользнул из-за стола, мельком зафиксировал время на настенных часах: два часа пятьдесят семь минут, снял пистолет с предохранителя и затаился у стены. Я не слышал ничего и тем более не видел, но ощущал присутствие постороннего в соседней комнате. Не случайно Виктор требовал всегда закрывать все двери во все комнаты изнутри на ключ и оставлять его в замочной скважине, если есть желание проснуться поутру и не обнаружить свою голову на прикроватной тумбочке.
Дверь бесшумно приоткрылась, и тотчас же я ударил в филёнку ногой, распахивая дверь настежь и делая шаг навстречу. В коридоре стоял капрал, потирая ушибленный лоб, и в живот ему упирался ствол моего пистолета. Я не улыбался приветливо, как он уже успел привыкнуть, и по его лицу растекалась бледность. Он и я. Коридорчик, напротив дверь в комнату Марата, налево широкий проем в общий зал. Дверь из зала в другой коридор прикрыта, в скважине нет ключа. Почему? Кто последний уходил спать?
Капрал разлепил губы и выдавил: «Gitanes». Во как, приспичило закурить, что не поленился прокрасться к нам. И это из-за сигареты? Я хлопнул его по оттопыривающемуся карману на боку – высунулась пачка сигарет. Достал её двумя пальцами, протянул капралу – кури, родимый, набирай вес. Я смотрел ему в глаза, и он совсем растерялся, взял сигареты и попятился. Иди, иди, отпускаю с Богом. В следующий раз захочешь выпить, закурить или душа общения потребует – заходи, не стесняйся.
Капрал наткнулся на притолоку, развернулся и быстро вышел. Что ему было нужно? Зачем он приходил? И где же этот чёртов ключ? Ключа я не нашел, ножку стула просунул в ручку двери, прочно зафиксировав её.
- Сотворение мира: Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента - Виктор Литовкин - Военное
- Разорванный берег - Сергей Иванович Зверев - Боевик / Военное / Шпионский детектив
- Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю - Наталья Лебина - Прочая документальная литература
- Первая помощь при боевых действиях. Опыт Сирии - Юрий Юрьевич Евич - Военное / Медицина
- Воспоминания - Елеазар елетинский - Прочая документальная литература
- Я-муары. Откровенные истории блогера - Анастасия Николаева - Прочая документальная литература
- 500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора - Александр Коц - Военная документалистика / Военное / Прочая документальная литература / О войне / Публицистика
- День М. Когда началась Вторая мировая война? - Виктор Суворов - Прочая документальная литература
- Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен - Юрий Свойский - Военное
- Комментарий к роману Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба» - Густав Шпет - Прочая документальная литература