Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабуся вяжет.
Андрону работа нравится.
Он дает ей рисунок кофты и спрашивает, смогла бы она выполнить и вот эту работу. Бабуся отвечает утвердительно. Андрон спрашивает, в какой срок она уложится. Бабуся, не задумываясь, говорит, что свяжет за две недели. Сдерживая крики радости, он спрашивает, сколько же будет стоить ее вязание.
Бабуся на чистом английском языке говорит ему:
— Да нисколько.
Она уже связала для него и его семьи несколько вещей, и поскольку за них он заплатил ей хорошо, она решила ему сделать подарок к Рождеству и свяжет кофту бесплатно.
И через две недели действительно связала.
Я попросила Андрона показать мне эту необыкновенную кофту, хотя в душе посмеивалась над его рассказом, так как была твердо убеждена, что кофт, которые являются произведением искусства, в мире не существует.
И вот Андрон ушел в другую комнату. Через короткое время скромно, тихо, даже как будто немного смущаясь, он вошел на кухню.
В этой самой кофте.
Не знаю, что со мной случилось, но я, увидев эту лондонскую кофту, сначала потеряла дар речи, а потом вдруг заплакала. Я человек несентиментальный, но тут не выдержала.
Мне все-все стало вдруг в жизни — моей и других людей — исчерпывающе ясно.
Кофта была действительно великим произведением искусства.
Вы могли смотреть на нее целую вечность.
Не на Андрона, а только на его прекрасную кофту.
Может быть, поэтому я больше ни разу Кончаловского в этой кофте не видела.
Парижские устрицы
Одновременно с подготовкой к сценарию “Тристан и Изольда” мы с Кончаловским стали думать над следующим сценарием — по роману Андре Мальро.
Действие романа происходило в Камбодже, или, как тогда ее называли, Кампучии, где француз, сноб, аристократ и — что интереснее и ближе современному зрителю — импотент, влюбляется в местную девушку, которая была по национальности кхмерка.
И чтобы разбудить свою чувственность, этот аристократ идет на различные муки и лишения. Он то носит тапочки, на которых изображены фаллосы, то заставляет девушку кхмерской национальности постоянно что-то в этом смысле предпринимать: раздеваться к месту и без места, танцевать в лунную ночь, опять же в чем мать родила, чтобы у него, наконец-то, если говорить по-нашему, по-русски, — встало.
И вот мы каждый день, лениво полулежа в креслах напротив друг друга, напрягая те части мозга, которые отвечают за эротику, придумывали эпизод за эпизодом, которые могли бы хоть как-то завести этого несчастного, несмотря на все его несметные богатства и принадлежность к аристократическому роду, импотента, а вместе с ним и современного зрителя.
Я вела партию кхмерки, Андрон — французского аристократа. Я придумывала сцену соблазнения главного героя, Андрон ее отвергал напрочь, говоря, что у героя по-прежнему, увы, от моих примитивных придумок ничего в душе и штанах не происходит.
Например, я говорю: она медленно раздевается и делает мостик прямо на обеденном столе, за которым он поедает фрикадельки в форме фаллоса. Андрон говорит: нет, меня как мужчину это совсем не заводит, а уж импотента — тем более не заведет.
Тогда я предлагаю следующую сцену: она медленно раздевается и делает мостик на мосту в лунную ночь.
Почему-то я тогда считала, что если женщина на глазах у мужчины делает мостик — это очень эротично.
— Нет, — говорит добродушно Кончаловский, — опять мимо.
При всем при том по комнате ходит беременная жена Андрона и поит нас чаем и кофе.
Часто мы смотрели фильмы по видео. Кстати сказать, у Кончаловского в те времена была огромная фильмотека: в шкафах вместо книг рядами стояли кассеты с фильмами.
Как-то вечером мы сидели вдвоем и Андрон показывал мне фильм Кубрика “Сияние”. Предваряя показ, Андрон сказал, что режиссер переосмыслил миф об Эдипе: в фильме не сын убивает отца, а, наоборот, отец стремится убить своего сына. Таким образом благодаря фильму Кубрика мифологическая парадигма, объяснявшая мир, сменилась: прошлое теперь может запросто догнать и убить настоящее.
Переводя с английского фразу за фразой, он то и дело останавливал фильм и прокручивал его еще раз и еще.
Это был настоящий режиссерский мастер-класс: Кончаловский рассказывал, как можно снять ту или иную сцену, как у режиссера получился тот или другой кадр, какой трюк придумал Кубрик здесь, а какой там.
В дверь позвонили, и в комнату вошел отец Андрона — легендарный детский поэт Сергей Владимирович Михалков. Он с живым интересом оглядел нас и, показывая на меня, словно на бездушный предмет, пальцем, заикаясь, строго спросил сына:
— К-к-кто это?
Андрон, стушевавшись, ответил:
— Это не то, что ты думаешь, папа.
— Андрон, я спрашиваю, кто это?
— Папа, это мой соавтор. Мы вместе пишем сценарий.
Но папа не поверил сыну.
— У тебя же б-беременная жена! — сказал он с осуждением.
Успокоившись, Сергей Владимирович посмотрел вместе с нами фильм Кубрика. А потом констатировал:
— Талантливый человек этот Кубрик! Но расходовал свой талант на полную ерунду!
Наконец наши пути расходятся: Андрон с женой, которая уже на последних неделях беременности, едет в Лондон.
Он зовет меня в Лондон, чтобы там продолжать работу над сценарием. Но у меня нет зарубежного паспорта, и это серьезное препятствие, так как время на дворе еще стояло советское — конец 1990 года.
Андрон говорит, что для него сделать мне зарубежный паспорт — это пара пустяков, если я скажу сию же минуту: да.
Я, за минуту оценив все плюсы и минусы моего пребывания в Лондоне, почему-то говорю: нет.
В ту же ночь мне звонит из Парижа Женя Лунгин, младший брат Павла Лунгина, и зовет в Париж, чтобы напечатать мою книгу на французском языке. Я говорю об этом Андрону, и мы договариваемся встретиться с ним в Париже, куда он прилетит из Лондона ставить в оперном театре “Бастилия” оперу “Пиковая дама”.
И вот я в Париже! Живу в гостинице в самом центре Парижа. Хожу в гости к Жене Лунгину, который женат на француженке-миллионерше, а по совместительству — издательнице — Софи, общаюсь с его отцом, Семеном Львовичем Лунгиным, знаменитым сценаристом, с его мамой, Лилианной Лунгиной, знаменитой переводчицей, с его братом, сценаристом и в будущем — знаменитым режиссером Павлом Лунгиным.
Пьем персиковое шампанское. Я заключаю с французским издательством договор на книгу. Получаю немаленький гонорар. В общем, хорошо мне!
А тут и Андрон прилетел, звонит. Приходит ко мне в гостиницу, стоит, ждет внизу, как там положено.
Потом мы идем по Парижу, и он предлагает зайти в ресторан.
Ресторан “Максим”, самый, он говорит, лучший и самый дорогой ресторан в Париже. И когда-то он бывал в нем с Андреем Тарковским.
Мы садимся за столик, к нам подбегают сразу несколько официантов. Так здесь принято: один отвечает за еду, другой за напитки, третий просто так: пепельницу принести-отнести, салфетки поправить.
— Что тебе заказать? — спрашивает Андрон.
Быть в Париже и не попробовать устриц? Я заказываю уху и, конечно же, устриц.
— А что будешь пить? — спрашивает опять Андрон. Я оглядываюсь по сторонам.
Вижу, что все в ресторане сидят и цедят красное вино — по одному бокалу за целый вечер, а мы у себя в России его бутылками тогда пили.
— Вино, — говорю, — буду пить, красное.
— Давай лучше водки возьмем, — предлагает Андрон, — и темного пива. Сделаем ерша! Очень хочется надраться.
И вот принесли нам два бокала с пивом и два с водкой — водка на дне бокала, как лужица, едва видна — вот-вот пересохнет.
Смешали водку с пивом и выпили. Ни в одном глазу.
Решили повторить. Повторили.
Потом еще заказали.
Все официанты вокруг нас собрались, со всего ресторана сбежались, чтобы успеть посмотреть, как русские водку бокалами глушат, да еще вместе с пивом. Настоящие варвары!
Наконец мы захмелели.
Но самое интересное во всей этой истории — устрицы. Их торжественно принесли где-то в середине нашего пиршества. Большие такие — они лежали на снегу и пахли морем и еще мартовской солнечной сосулькой, которую так сладко было в детстве облизывать.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Школа беглости пальцев (сборник) - Дина Рубина - Современная проза
- Игнат и Анна - Владимир Бешлягэ - Современная проза
- Московская сага. Тюрьма и мир - Василий Аксенов - Современная проза
- Терешкова летит на Марс - Игорь Савельев - Современная проза
- Прибой и берега - Эйвинд Юнсон - Современная проза
- Пятая зима магнетизёра - Пер Энквист - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Русский диптих - Всеволод Бенигсен - Современная проза
- Обратный билет - Санто Габор Т. - Современная проза