Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лилит. Купи мне розу. За гривенник. Купишь, милый?
Михаил. Куплю, Лилит.
Михаил и Лилит уходят.
XIVВыходит Катя. Тихо идет по комнате. Дойдя до выходной двери, опускается на колени, опирается на стул рукою, плачет и, не отводя глаз от двери, за которою скрылся Михаил, говорит те же стихи:
Единый раз вскипает пенойИ разбивается волна.Не может сердце жить изменой,Измены нет, — любовь одна.
Склоняется головою на стул и плачет по-детски неудержимо.
Конец второго действия.
Действие третье
IПрошло еще восемь лет. Михаил стяжал себе своими постройками известность и состояние. Он много работает.
Только что кончил постройку своего дома. С Михаилом живет Лилит, доживает последние дни своего грустного счастья, лунного, мечтательного, таинственного.
Дом Михаила прост и прекрасен, как и все, что он делает. В доме нет лишних вещей, и те, которые есть, производят впечатление мудрой согласованности и красоты.
Перед зрителями открывается комната, очень высокая. Задняя стена этой комнаты закрыта большим зеленовато-белым занавесом на бронзовом толстом пруте. Занавес слегка просвечивает, словно за ним скрыта широкая арка в ярко освещенный покой; оттуда доносятся легкие звуки грустной музыки, кто-то искусный играет на рояле «Лунную сонату» Бетховена.
С правой стороны комнаты — одно, очень широкое, окно, из которого льются потоки ясного лунного света. На левой стороне — камин, в котором пылают угли. На левой же стороне, у занавеса, стоит высокий бронзовый семисвечник. В комнате трое: Михаил, Чернецов и Лилит. Михаил сидит у камина. Михаилу теперь тридцать лет. Он очень красивый, сильный и спокойный; это его спокойствие даже кажется иногда чрезмерным. У него небольшая борода, черная, подстриженная ровно. На нем домашний красивый и удобный наряд несовременного покроя.
Рядом с Михаилом сидит Чернецов. Постарел, но не изменился. Курит папиросу за папиросою. В глубине комнаты, направо, у занавеса, там, где он яснее всего освещен смешением лунного света и света просвечивающего, Лилит в черном хитоне, босая. Ее тонкие руки обнажены. Она очень бледна и тонка и в лунном свете кажется неживою. На лице ее лежат тусклые тени утомления и печали. Она пляшет медленно и грустно, — и когда она пляшет, кажется, что луна светит только на ее пляску, что только для нее певучий плачет рояль. Когда ее пляска уносит ее от окна к мерцанию желтых семи свеч, она останавливается и говорит о том, что мечтается ей. Она говорит тихо, без внешнего пафоса и без замедления слов. И тогда ярко-раскаленные угли камина бросают на ее лицо, и на ее спокойные руки, и на ее легкие ноги, и на длинные складки ее черного хитона красноватый зловещий отблеск. Все ее движения сдержанны и спокойны, и голос ее холоден и тих.
Во время ее пляски Михаил и Чернецов тихо разговаривают. Только иногда отдельные фразы их разговора слышны.
Михаил. Так-то, отец, жестокая жизнь!
Чернецов. Жестокая, Михаил.
Я книгу взял, восстав от сна,И прочитал я в ней: «Бывали хуже времена,А не было подлей».
Лилит (останавливается перед семисвечником и говорит.) Я — первозданная Лилит, первая жена человека, та, которую он отверг. (Пляшет.)
Михаил. Самая большая грусть моей жизни — то, что я расстаюсь с Лилит.
Лилит. Я была создана в предрассветных сумерках. Весь день томилась я жаждою встречи. Мечтою и тайною обвитая, под луною тихою и грустною пришла я к моему милому, в его наглядеться глаза, с его душою мою слить душу, лунные рассказать ему сказки, с ним вместе погрузиться в забвение грубого бытия. (Пляшет.)
Михаил. Лилит — моя сказка. А от сказки уходят к жизни.
Лилит. Но восстали на меня буйные земные силы, и возникла иная, и прогнал меня милый мой. (Пляшет.)
Чернецов. Я отдаю тебе справедливость, Михаил, но принципиально не могу согласиться. Нет, не могу, как хочешь.
Лилит. Но не забыл он меня и не забудет. В томные часы изнеможения и печали я легкою тенью проходила перед ним, недостижимая и желанная. (Пляшет.)
Михаил. Я никогда не забуду Лилит.
Лилит. И когда пришел его смертный час, душу его я вынула и отнесла ее в царство теней. (Пляшет.)
Михаил. Нет, отец. Катя должна уйти от Сухова. Она — моя, и теперь уже навсегда.
Лилит. И вот я живу нескончаемые века и прихожу к нему в часы мечтаний сладостных и лунных и в темные минуты смертной истомы. (Пляшет.)
Михаил. Так надо, отец.
Лилит. И когда восходит луна, к ней мои простираю руки и о ней говорю и мечтаю. (Пляшет.)
Музыка замолкла. Лилит подходит к Михаилу и спокойно смотрит на него.
Михаил. Милая мечтательница! Как ты хорошо танцуешь! Благодарю тебя за твой радостный труд, за это очарование нашим взорам. Отдохни, посиди здесь, у камина.
Отходит к окну, стоит задумчивый, освещенный луною, и потом уходит.
IIЛилит садится у камина и молча глядит на пылание его углей. Чернецов тихо берет ее руку. Лилит поднимает на него грустный взгляд.
Чернецов.
Я скажу тебе всю правду,Дай лишь на руку взглянуть.Берегись, тебя твой милыйЗамышляет обмануть.
Лилит. Нет, меня он не обманет.
Чернецов. Почему ты все про эту древнюю Лилит вспоминаешь?
Лилит (опять смотрит на огонь и говорит тихо). Я о себе вспоминаю, о своем далеком и вечном. Когда Катя ушла от Михаила и Михаил взял меня к себе, я молилась, чтобы дал мне Бог только хоть семь лет счастия. И он услышал меня и дал мне семь лет и еще один год из милости. И вот прошли все мои сроки, и я должна уйти.
Чернецов. Зачем же тебе уходить, Лилит?
Лилит. Зачем? Ах, недаром называют меня безумною! Я только семь лет вымолила. Вот они и прошли, и прошел лишний год, данный мне из милости.
Чернецов. Что же Михаил тебе сказал?
Лилит. Он сказал: скоро она, жизнь моя, придет ко мне, и тогда ты, Лилит, уйди. Тогда уйди. Так же это и было решено с самого начала.
Чернецов. Это нехорошо с его стороны. Очень нехорошо.
Лилит (с умоляющим жестом обращается к Чернецову и говорит). Нет, не вините его. Не надо. Сердцу не прикажешь. Любовь свободна, как ветер, пустынный и холодный одним и благодатный для других.
Чернецов. Все-таки Михаил очень виноват перед тобою.
Лилит. Никто не виноват. Разве есть виноватые?
IIIРазговаривая, входят Михаил и Чернецова. Лилит опять молча смотрит на огонь камина. Чернецов так же молча курит.
Чернецова. Михаил, я тебе удивляюсь.
Михаил. Напрасно, мама.
Чернецова. Я не понимаю, Михаил, как можно в наши тяжелые дни тратить время на любовь и на красоту!
Михаил. А на что же и тратить время? На вражду и на уродство?
Чернецова. Все время следует целиком посвятить созидательной общественной работе.
Михаил. Работе время, потехе час.
Чернецова. И во всяком случае, к чему же эти твои безумные траты на обстановку?
Михаил. Мама, я люблю вещи. Плохой бы я был строитель, если бы я сам не любил вещей. И я достаточно много работал, так что могу позволить себе это невинное удовольствие — окружить себя вещами.
Чернецова. Ты еще не уплатил своего долга народу, — это раз. А второе, — на стоимость этих вещей можно было бы основать общеполезное предприятие, причем, конечно, форма и условия этого предприятия могли бы быть определены тобою в соответствии с назревшими потребностями той или другой местности.
Михаил. Ах, мама, потребности той или другой местности всегда будут назревать, а я владею только немногими годами для личного счастия.
Чернецова. Как можно думать о личном счастии, когда вокруг так много всякого горя!
Михаил. Милая мама, первый общественный долг всякого человека — быть счастливым и сильным. Только сильные и счастливые построят счастливый и разумный мир.
Чернецова. По моему мнению, ставка на сильных — не лучший способ выигрывать. А куда же деваться слабым и несчастным?
Чернецов. Ну, не ворчи, старуха. Пойдем-ка лучше чай пить с сухарями. Это нам по зубам.
- Валаам - Борис Зайцев - Русская классическая проза
- Том 2. Мелкий бес - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- «Все мы хлеб едим…» Из жизни на Урале - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Земле земное - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Улыбка - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Звериный быт - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- В толпе - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Размышления о Божественной Литургии - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Синяя соляная тропа - Джоанн Харрис - Русская классическая проза / Фэнтези
- Летний свет, а затем наступает ночь - Йон Кальман Стефанссон - Русская классическая проза