Они столкнулись нос к носу у входа — и сперва замерли, потом натужно, деланно рассмеялись. Витас, бледный после ночной работы, прикрыл рот рукой, непроизвольно зевнув. Кто он ей? Никто. Пациент. Она просто хорошо проводит время в Иерусалиме, только и всего. А он здесь работает. Разделение труда. Все справедливо.

Утро, раннее иерусалимское утро. Звон плыл от церквей, от храмов. Муэдзин на башне мечети выкликал Аллаха. Православные колокола звонили не переставая. Из католического собора, напротив их отеля, доносились звуки органа, гундосое пение. Ах да, сегодня же Сретенье Господне, поморщилась Ангелина. И только иудейский храм, стоявший поодаль, в начале улицы, молчал, не издавал ни музыки, ни стонов молитвы.

Они, все трое, молча разошлись по своим номерам. Витас, прострелив Ангелину глазами, пошел к себе. Ангелина, поправив бретельку легкого платья на плече, всунула ключ в скважину своего номера. Елагин толкнул свою дверь. Она была незаперта. Он так и знал. Поперек кровати лежала Цэцэг. Она не спала. Ее всегда смугло-румяное, лоснящееся лицо было бледно, бело, как куриное яйцо. Ее глаза были уставлены вверх, в потолок. Луна, похожая на красный израильский апельсин, глядела уже в другое окно.

* * *

— Лия, Лия, Лиечка… Лиечка, ну что ты, не рыдай ты так страшно!.. Лиечка, я тебя отсюда — спасу… Ну вот те мой Кельтский Крест, вызволю… Клянусь тебе своим Крестом… тем, что у меня на плече… Да ты брось реветь! Погляди, какой классный крест мне друганы-скины на руке процарапали! Сам Фюрер руку прикладывал… Он мне счастье принесет… вот увидишь!.. И тебе! Это же наш, наш Крест!

Лия, вся в слезах, нашла в себе силы улыбнуться. Она прикоснулась к своей вновь обритой голове слабой рукой. Гады, после ЭШТ она не может не только говорить — она даже двигаться не может. За что они ее так?! Что она такого сделала?!

За что. За что. За что. Вечный русский вопрос «ЗА ЧТО». Задал бы ты себе лучше другой вопрос. Например, такой: «КОГДА?» Когда я замочу вас всех, гады?! Тех, кто мочит и мочит и бесконечно мочит нас?!

Лиечка… Давай завязывай… — Архип погладил ее по вздрагивающему плечу. — А может… ну, может, им, докторам, лучше знать, что там у тебя такое?.. Может, они это… тебя — вроде как лечат… и тебе должно сначала стать плохо, а потом станет лучше…

Она поглядела на Архипа сквозь жидкое стекло слез.

Лучше! — всхлипнула она. Ее зубы стучали друг о дружку. — Лучше, твою мать!.. Лучше бы — сразу убили…

Ничего, Лийка… Ты это все опишешь в своих стихах…

Если… если я смогу их еще писать, Архип…

Он крепко прижал девушку к себе. Они исполняют приказ ЕЕ. Приказ главврача! Ее волю. А он, вопреки ее приказу, все равно пришел в палату к Лии Цхакая. И обнимает ее, и утешает. И будет сидеть у нее, плачущей, возле ее кровати, на полу у ее ног — хоть всю ночь. Потому что этой стервы нет, она провалилась как сквозь землю, и гуляй, казак, а санитары глаза закроют на его поведение. Санитары уже знают: он — хахаль главной, поэтому обижать его опасно.

Они, обнявшись, сидели на ее кровати, как два цыпленка, два зверенка. Две сироты, кура и петух на насесте. Бабы в Лииной палате поворчали и заснули. Ночь глядела в окна. Архип с тоской вспомнил ночи с НЕЙ. Где она? Думать об этом запрещено. Завтра она явится и прикажет его казнить. Как земля носит, держит таких, как она? А может, ими, такими вот сильными, жестокими, со слишком яркими глазами и бешено бьющимися под мужиком животами, и держится земля?

Лия прижалась обритой головой к его груди, затянутой в больничную холстину. Тогда, после вечера в Бункере, его сюда привезли в сопровождении людей Хайдера. Хайдер не оставил его. Хайдер сам отдал приказ, чтобы его вернули сюда, в спецбольницу. Хайдер сошел с ума, наверное. Нет, Архип. Он не сошел с ума. Он избавился от тебя. Потому что он понял: ты его соперник.

Архип… давай споем, а?..

Он прижал к себе колючую лысую головенку.

Ну, давай… Только ведь не до песен тебе сейчас, а?.. Лучше бы ты полежала… Я бы тебе сам чего-нибудь спел…

Нет, давай вместе…

Они обнялись крепче. Запели тихо, тихо, себе под нос, почти шепотом, чтобы не загавкали, не заблажили соседки по палате. Они пели их любимую, скиновскую:

Коловрат над всем миром… Коловрат… Коловрат над погребальным пиром… Коловра-а-ат… Коловрат катится по небесам, я героем стану сам, я России жизнь свою отдам, коловра-а-ат…

Соседка по койке недовольно зашевелилась под одеялом. Выпростала из-под одеяла ногу. Архип хрюкнул в кулак:

Гляди, нога похожа на мосол в супе… Такие мослы — в похлебке здешней иногда плавают… Лийка, погоди, а эту знаешь?.. «Дон-т стоп, хулиганс, мы станцуем этот данс, миру подарили нас — мы разрушим мир»?..

Пьем за крови чистоту, пьем за красную мечту, пьем за нашу высоту, пьем за наш Пами-и-ир!..

И они оба запели, тихо, сбиваясь, неловкими, ломкими голосами, жалкими, дрожащими как петушьи гребешки:

Кто не твой — его убей,Кто не с тобой — его убей,Кто последний из людей —Выходи вперед!

Мир зубаст и жесток,Гляди прямо на Восток,Свастика убьет, как ток,Всех, кто умрет!

Женщины завозились, захныкали. Кое-кто нещадно заматерился. В поющих полетела пустая бутылка из-под микстуры, упала на пол со звоном, разбилась.

Эй!.. хады, дряни… Завела хахеля, так и сидела бы уж, пришипилась… А то вишь ли, голосит ночами… Мансера Хабалье, епть… И чево не дрыхнут…

Молодые дак!..

И чо, молодые?!.. совести у них нема, у тех твоих молодых!.. Хады они и есь хады… о других не думають совсим…

Эй, ребята, пора на боковую, здесь же все ж таки палата, а не дискотека ваша, тудыть вашу так… Разбегайтесь к чертям да ложитесь… Завтра с уколами с утрянки придут, жопы колоть, а вы тут до полночи прошарахаетесь с песнями… Чай, не Новый год…

А чо, седня ить праздник какой-то церковный?..

Да, Сретенье…

Выпить бы… И не микстуры этой ихней, с бромом… А чо покрепче…

Хватит трещать, девки… Цхакая! Цыть! Быстро глазки закрыла! И ты уваливай, пацан, дай покемарить, совесть у тебя есть, нет?!..

Они будто бы и не слышали. Еще крепче обнялись. Архип чувствовал под своими руками, под грудью худое, как у цыпленка, тело. Умная девчонка до чего! И стихи пишет… И вообще — наша, наша до мозга костей… Что с ней будет?.. Заколют ее до смерти… Забодают током… Бежать ей надо отсюда, бежать. Да и ему тоже. А как? Отсюда не выбираются, сказала ему Ангелина. Это что ж, значит, — только в могилу теперь отсюда, что ли?!

Лия… Давай последнюю… Вот эту…

И, свесив ноги с койки, с панцирной сетки, обнявшись совсем крепко, невозвратно, так, как обнимаются на тонущей шлюпке, они запели тихо, и тонкий голос Лии взметнулся к окну, затянутому морозной плевой:

Ты земля, моя земля,Смертно-белые поля,По тебе иду, земля,И молюсь и плачу…Я умру — и той поройМеня саваном закрой,Снежным саваном укройДа костром горячим!..

Он обнимал Лию и думал: какие хрупкие косточки, и их крутят-выворачивают жестоким током, да этого же быть не должно, однако происходит, и жестокость рождает жестокость, все верно, и бесполезно считать, как в детской считалке, кто первый начал. Как жаль, что Лия — не Ангелина. Как ужасно, что он ее не любит. Нет, любит, наверное, любит, каждую тонкую косточку любит, так брат любит сестру, так любят слепого тощего котенка, отнятого от груди матери, и зачем у него это предчувствие, что ее скоро не станет, и надо уберечь ее, заслонить ее грудью, закрыть руками, как птица закрывает крыльями от злой собаки своего птенца?

Заткнитесь, быдлы…

Ты, земля моя, земля!..

Сретенье. Холод и лед за окном. Морозные узоры на грязном стекле мерцают, как царские алмазы. Мерцает скол разбитой бутылки из-под микстуры на замызганном полу.

* * *

Ариадна Филипповна занималась любимым делом. Она сидела в кресле и вязала.

Она вязала крючком, маленьким костяным изящным крючочком не менее изящную летнюю кофточку-фигаро из белых ниток.

Кому предназначалась кофточка? Она не знала. Если бы у нее была сноха, кофточка, разумеется, предназначалась бы снохе. Но снохи у Ариадны Филипповны не было, и поэтому кофточка вязалась просто так, для удовольствия. Для самой себя? У Ариадны Филипповны в шкафах был уже сложен целый ворох искусно связанных крючком бабьих вещиц. Сама она их не носила. Редко кому дарила. Они с мужем дарили приятелям на праздники и дни рожденья не домашнюю самовязку — бриллианты от де Бирн, колье от Фенди. Ее привлекал сам процесс вязания. И потом, это очень успокаивало нервы. Измотанные за целую долгую жизнь, превращенные в истрепанную пеньку нервы. «Выкинь свои поделки на помойку, тут же разберут. Моль же заводится в шкафах, Ада, ну как ты не понимаешь!» — ворчал Георгий Маркович.

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 93

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Красная луна - Елена Крюкова бесплатно.

Похожие на Красная луна - Елена Крюкова книги

Железный тюльпан - Елена Крюкова - Боевик
Пепел победы - Анатолий Гончар - Боевик
Разорванный берег - Сергей Иванович Зверев - Боевик / Военное / Шпионский детектив
Красная кнопка - Максим Шахов - Боевик
Турецкий транзит - Владимир Гриньков - Боевик
Ювелирная операция - Иван Стрельцов - Боевик
Мой желанный убийца - Михаил Рогожин - Боевик
Брат, вспомни все! - Владимир Колычев - Боевик
По прозвищу Викинг - Виктор Степанычев - Боевик
Долг грабежом красен - Михаил Серегин - Боевик

Оставить комментарий