Форма входа
Читем онлайн Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Мам, — спросила она минут десять спустя, — а почему эта нянька оказалась такой жестокой? Разве она не понимала, что нельзя тебе это говорить?
— Не знаю. Я тоже думала об этом. Может, они с той женщиной враждовали и она решила ей отомстить. А может, это женская солидарность. Может, какой-то мужчина обидел ее и она решила мстить им всем. Так тоже бывает.
— Но ты-то здесь при чем?
— Она меня защищала. Как же ты этого не понимаешь? А может, это тот случай, когда человек строит спою жизнь на собственном несчастье. И тогда он становится опасным для всех. Спи, поздно уже.
Значит, человек, построивший свою жизнь на крупинке счастья, — счастливец и благо для окружающих, а тот, кто строит ее хоть на здоровенной глыбе несчастья, — страдалец и язва — такая вот философия. Что-то в ней есть, наверное. Можно подумать. И один вывод уже напрашивается: свое счастье надо искать — хоть какое-нибудь, не полное не абсолютное, но хоть в чем-то и на сколько-то. Поищем.
А с отцом так и осталось все неясным. Маме он явлением счастья не кажется и не казался. Так-то вот, товарищи самцы, фокусники жизни, артисты жестки, пираты слова. Вот что думает о вас обо всех пожилая, неглупая еще женщина. Или это, может, только от тщательно сберегаемого несчастья? И чего тогда стоит вся эта концепция — что и на чем строить, к чему стремиться? Стоит ли она хоть чего-то? И как проверить? Это ведь не тесто — раз так поставишь, раз иначе.
Надо маме утром сказать, чтобы в субботу пирог с рыбой испекла. С палтусом у нее хорошо получается.
12
Все хорошо, только денег мало платят — младший библиотекарь без надбавок. Да, конечно, в их семье деньги никогда не были культом (однако просто так разбрасывать пятерки, дарить их оригинальничающим дурачкам, чтобы те жгли и называли это безобразие искусством, такого и ее душа принять не могла, тем более что в итоге-то она, Нина, осталась ему должна пять рублей и, значит, он за эти деньги вправе от нее что-то потребовать, а это уж и вовсе чепуха с каким-то гнусным и грязным намеком), не собирали их и не тряслись над ними. Да и на еду вполне хватает, и купить понравившуюся книгу всегда можно (пока она в библиотеку придет да пока ее обработают — месяца два пройдет как минимум). Однако, пряча в кошелек легенькую эту горсточку купюр (чаще всего почему-то пятерками — чтобы с Витей, что ли, удобнее было расплачиваться?), невольно думаешь: и это все? И противная, искусительная мысль: а дальше ведь немногим больше будет, после окончания университета. Ну надбавки за стаж работы прибавятся, а сам-то оклад и у специалиста-филолога с высшим образованием немногим больше будет. Потому что куда он, этот специалист, впитавший в себя премудрость литератур всех времен и народов, пойдет? Да вот сюда, в библиотеку, или в школу, как Софьюшка, а в школе тоже немного платят, если, конечно, не нагружаться часами как верблюд. Это когда реально смотришь на вещи, потому что всякие там аспирантуры с последующими учеными степенями, научными институтами и академиями — это ведь труднодостижимое или недостижимое вовсе, соблазн души, предел мечтаний. А часто ли они исполняются?
А отсюда следует и вовсе крамольная мысль: если за всю эту премудрость так мало платят, значит, она столько и стоит? То есть, может быть, стоит она и бесконечно больше, может, она и вовсе бесценна, как та эстетическая эмоция, что ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, но пусть она и остается только эмоцией, платонической любовью, а профессию себе нужно выбирать совсем в другой сфере (не может же любовь быть профессией, это, извините, проституцией называется, а весталки ныне ни в одном учреждении не предусмотрены штатными расписаниями), выбирать профессию из группы «А», так сказать, где и материальное вознаграждение соответствующее. Значит, восстанавливаться в университете нужно на совсем другой факультет — пожалуй, лучше всего на экономический, чтоб попасть в эту группу «А». Или даже поступать в какой-нибудь откровенно технический вуз.
В пользу этих рассуждений было и то, что Нина до сих пор представить себе не могла, как это она явится на свой факультет, встретит своих бывших подруг. Это по горячим следам, когда улетала, казалось, что все это только недоразумение, глупая выходка с ее стороны и все скоро забудется. А теперь, издалека, невольно думаешь: кто она им, чтобы они ее простили и приняли обратно? Да никто. Вот то-то и оно.
И второе, что толкало от любимого филологического. Никто ведь ее там восстанавливать не будет — нет на то, как написал замдекана, никаких оснований. Значит, нужно будет заново поступать, без всяких скидок и поблажек, к тому же и со шлейфом мерзкой репутации. Так почему бы, если поступать по-новой, не поступать на другой факультет? А филология пусть останется несбывшейся любовью.
Однако, как учит Просвещенная Мать (сокращенно ПМ, что может быть еще расшифровано как Пропасть Мудрости) Алла Константиновна, нужно сосредоточить внимание не на нерешенных проблемах и неприятностях, а, напротив, на крупинках и осколках, которые зажаты в ладонь или валяются под ногами. Их-то как раз и рекомендуется поднимать, обдувать и лелеять. Как с ними-то обстоят дела?
Ну конечно же, как и следовало ожидать, главное счастье — работа. Странно, да? И даже чуточку смешно. Но не вся работа, конечно, а только та ее часть, которая может быть отдана общению с книгой, когда есть какой-нибудь закуток, где и откуда тебя никто не дергает, есть эта книга, будь то Сологуб, Достоевский, Цветаева или Бабель, и ты паришь, грезишь или хлюпаешь носом (Да нет, что же это в самом деле такое? По какому праву все это делается? Я с вами уеду; за каретой вашей побегу, если меня не возьмете, и буду бежать что есть мочи, покамест дух из меня не выйдет) — так сказать, реальность номер три, если вернуться к самолетным размышлениям, и осколок, по воззрениям ПМ Аллы Константиновны. Это Раз. Такое Раз, что его — может быть, права ПМ — на всю жизнь хватит, всю жизнь на нем построить можно.
Но ведь есть и еще кое-что. Пусть по мелочи, но есть все-таки. Ну, например, когда ты лежишь на старом, отслужившем свой срок в каком-то общежитии, а потому и не очень чистом матраце, лежишь на животе (в спортивном костюме, разумеется), поддерживая левой рукой мелкашку, выполняешь под присмотром архитектора С. стандартное упражнение, и отдача, войдя в плечо, прокатывается по телу и гаснет в пояснице — та-тах! — словно налетаешь на что-то. Физиология, конечно. К состояниям души и очередным реальностям отношения не имеет. Но без нее как? Это Два.
Три — это, наверное, Софья Исааковна, осколок родного разбившегося детства, подружка верная моя. Это, конечно, тоже из разряда душевного (или духовного?), только этот Витя, творец дурнопахнущего искусства, все время теперь между ними, а когда его нет, Софьюшка все равно сама не своя, словно все время прислушивается, не идет ли, не свистит ли под форточкой, как собачке какой (один из его излюбленных шедевров). Но и в этой своей душевной растрепанности она мила Нине по-прежнему.
Где-то тут, рядом с Софьей Исааковной, завсегдатаи библиотеки — и светящие издали, как настольными лампами, своими головами за столами читального зала, и такие, как бодрячок-боровичок Вадим Алексеевич, когда-то очень известный артист-певец, а сейчас на пенсии, но нее равно целые дни шатающийся по театру и к ним, и библиотеку, регулярно заглядывающий, раз они нее еще в одном помещении, а книги он любит, с яростью хватает припасенную новинку. Ни с одним из них, а их человек пять наверное, Нина еще и словом не перекинулась. Но что слова? Слов и про себя каждый много знает. Слова пока не нужны. Главное, что есть эти люди, единомышленники в тайном деле, которое пока или еще не началось, или надежно законсервировано, но раздастся команда (тоже неслышная, конечно) и каждый из них займет в нем свое место, и Нина рядом с ними. А пока можно и не здороваться; чтобы не выдать никому секрета. Вот это, пожалуй, уже не душевное, а духовное. Но не все ли равно?
Да, ну еще и мама, конечно. Мамочка. Строгая и аккуратная, порядочная и умна Алла Константиновна. Чуть про нее не забыли! А это уж и вовсе свинство. Разве это не тот осколочек добра и любви, на котором можно построить целую жизнь? Уж мама не подведет и не выдаст, это бесспорно. Только что это будет за жизнь? Размеренная, интеллектуальная, интимные чаепития и разговоры о возвышенном в первом часу ночи (так и до балета докатимся, но не сразу, конечно), будет вот такой бесконечный синий чулок на все оставшиеся голы. Но ведь не все же время беситься? Может, Хватит уже? Может, и хватит, но вот только как строить всю жизнь на этом осколочке, если она, возводимая таким образом, уже и сейчас непрочна, потому что лжи в ней немало: не знает ведь ничего Алла Константиновна об инциденте на Стромынке (она ведь Нину до сих пор, наверное, девочкой считает, ни про Петю, ни про Алика не догадывается даже), не знает, что никакого академического отпуска нет, есть отчисление без всякой надежды на восстановление, — вот сколько лжи в сравнительно еще небольшом и невысоком строении. Как же его дальше строить? Выйдет ведь все (или почти все) наружу, и здание развалится. Ну, положим, и Алла Константиновна, Премудрая Матерь, не без греха. Один неизвестный папочка чего стоит. И еще, наверное, что-нибудь есть, потому что в жизни все бывает. И это тоже здание не укрепляет. Так какое оно будет?
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков бесплатно.
Похожие на Свобода в широких пределах, или Современная амазонка - Александр Бирюков книги
- Семипёрая птица - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Девять десятых - Вениамин Каверин - Советская классическая проза
- Афганец - Василий Быков - Советская классическая проза
- Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович - Советская классическая проза
- Умру лейтенантом - Анатолий Маркуша - Советская классическая проза
- Под крылом земля - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович - Советская классическая проза
- Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Прииск в тайге - Анатолий Дементьев - Советская классическая проза
- Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин - Советская классическая проза
