Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы бы видели их, Михаил Иванович! Особенно Дима плох был, аж шатался.
– Да-а-а… дела. Ну и отчего же она погибла?
– Жалко, ах, как жалко было… Умерла от кишечного кровотечения. В первые дни было прилично, сердце работало удовлетворительно. Мы ей кортизон давали для профилактики осложнений. А на десятый день тяжелейшее кровотечение в кишечник. Не могли спасти. Знаете, при синих пороках бывают такие случаи. Не сразу распознали - рвоты не было. Потом переливали кровь. Не помогло. И в камеру снова тягали, но уже поздно, без толку.
– Просто я не представляю, как вы там поместились впятером.
И действительно не представляю. Метр восемьдесят диаметр, два метра длина. Как можно вместиться?
– Тесно было, очень тесно. И жарко.
– А как общее самочувствие? Соображали как?
– Да будто ничего. Конечно, в такой маленькой можно только с отчаяния, но в большой хорошо будет. Понимаете, сердце работает еле-еле, а кислородного голодания тканей нет, кожа розовая, зрачки узкие. Наверное, через кожу много поступало, девочка-то маленькая, недоразвитая.
– Что слышно с проектированием, Петре?
– Приходили инженеры, говорят, дело идет. Как спроектируют, сразу можно начинать строительство. Будто бы за год-полтора можно построить.
– Это они треплются. Хотя бы за два.
– Михаил Иванович, не все еще.
Да что это такое?! Молчать. Теперь Петро что-то натворил.
– Еще лечили в камере двух больных. Даже и не догадаетесь каких.
Каких? При мне с отеками легких - удачно. Олег синих ребятишек готовит в камере к операции - тоже очень хорошо, но что же еще?
– В почечный центр привезли женщину после криминального аборта, с полной анурией[30], с уремией[31]. А искусственная почка сломалась, да так, что и починить нельзя. Что-то у них там, не знаю, случилось.
Что делать? В Москву - очень тяжелая больная - не довезти. Мы предложили им попробовать камеру. Это уже после операции было, недавно.
– На что же вы надеялись? Что за авантюризм?
Обиделся:
– Никакой не авантюризм. При тяжелой уремии всегда бывает гипоксия, сердце плохо работает, малокровие резкое, гемоглобина у нее было около тридцати процентов. Кроме того, инфекция. Мы и подумали, что если гипоксию ликвидировать, то функция почки может восстановиться.
Что же, резонно. Посмотрим.
– Поговорили с родственниками, больная уже почти без сознания, с ней нечего разговаривать. Занесли в камеру, Олег с ней сидел там. Как давление подняли, так она сразу в себя пришла, стала разговаривать.
Марье не терпится:
– И моча пошла, Михаил Иванович, представляете! Через час напустила кубиков триста. А до этого кубиков десять-пятнадцать в день давала.
– Подожди, Мария, дай мне рассказать…
– Да говори, пожалуйста, кто тебе мешает.
– После камеры еще помочилась немного, но сознание опять неполное. На следующий день сама стала проситься в камеру. Мы ее опять туда. После этого начала мочиться по-настоящему и стала поправляться. Теперь уже совсем хорошая, переправили к ним, в почечный центр. А ведь была обречена - на сто процентов.
– Здорово! Сколько вы всяких дел наделали без меня! Однако сомневаюсь, что все почечные недостаточности можно лечить в камере. Слишком уж чудесно будет - от всех болезней.
– Мы сами сомневаемся. Но это факт.
Воображаю, сколько было волнений с этой операцией. Почка - это меньше. Это от отчаяния, полная обреченность. Поможет - хорошо, нет - не их вина.
– А как Олег со своими синими мальчиками? Продолжает? Петро, тебе известно?
Успокоились. Шеф не ругается. За что ругать? Новое нужно пробовать, без этого - застой.
– По-моему, Олег провел уже около двадцати наблюдений. Ни одного осложнения, у всех хорошо. Операцию потом лучше переносят.
– Все ясно. Виктор делает опыты?
– Они проводят, даже ругаются, что мы камеру занимаем. А мы ведь только по необходимости. Даже по вечерам опыты ставят. Но я не очень в курсе дела.
– Неважно, я сам спрошу после работы. В общем вы действовали хорошо. И количество и качество. А операция - это вообще…
Не подберу слов. Но если бы девочка была жива! А пока только не ругать.
– Да, а как с новыми клапанами? Никаких несчастий не произошло?
– Нет. То есть я не знаю. Я получила письмо от Ларисы и от Тамары, они довольны. Обе уже работают. А Лену сами посмотрите.
Посмотрю. Неужели из всех семи спасется только одна? Кошмар какой! Новые клапаны. Самый большой срок - восемь месяцев - у Ларисы. Пока все хорошо, сердце значительно уменьшилось в размерах. У тех, с лепестковыми, почти не изменилось, хотя тоже хорошо чувствовали себя. Это разница. Но еще не убедительно. Вот когда пройдет год, тогда да.
– Ну что, больше никаких происшествий не было?
Куда еще? Хватит и того. Смотрю на них. У Петра листок в руке.
– Вот телеграмма сегодня пришла. Извините, я вскрыл.
Читаю: «Клара умерла неделю назад, потому что вы оперировать отказали. Мать».
– Что теперь? Не вернешь.
Действительно, что теперь? А что дальше? Оперировать всех тяжелых? У нее были шансы, у Клары, хотя очень мало. Новый клапан. Просили дедушка, родители. Не решились. Теперь проклинают меня. «Если бы он…»
– Пойдемте. Где Сашу положили?
– У меня, на третьем, в той же палате, где раньше лежал.
– Хорошо, пойдем, Марья, я один не могу.
Вот и опять он у нас. Снова ходить смотреть, как было тогда. Что же, прожил больше года. Да, но он прошел и цены уже не имеет. «Умер бы тогда, на операции, не мучился бы теперь». Так, наверное, думает. И я бы уже переболел.
Стыдись!
Пошли.
Знакомый коридор. Ничего не изменилось. Детишки играют, все незнакомые. За месяц меняется весь состав.
Какой он - Саша? Обозленный? Грустный? Отчаялся? Дверь тихонько. Маску спокойствия.
Палата. Вторую койку вынесли. Правильно. Цветы. Букет. Теперь - он. Читает. Не вижу лица из-за газеты. Худое тело под одной простыней. Жарко еще.
– Саша, здравствуйте!
Да, изменился. Желтуха. Не сказали, щадили.
– Здравствуйте, Михаил Иванович!
Спокойный голос, слишком спокойный. Пал духом. Пал.
Сажусь на стул рядом с кроватью. Мария Васильевна стала, опершись на спинку кровати. О чем же говорить? Все ясно. «Как себя чувствуете?» Молчать?
Беру руку, ищу пульс. Так, для вида. Смотрю на грудь - сотрясается. Недостаточность клапана. Я знаю теперь, что с этим клапаном. Он жесткий, не закрывается и не открывается, проклятие!
Слушаю сердце. Саша молчит, задерживает дыхание. Ногти синие. Печень щупаю: увеличена умеренно, морщится - болезненна.
– Дайте историю болезни, Мария Васильевна.
Дает. (Догадалась, взяла по пути, не заметил.) Толстый пакет. Почему? Ага, там старая история. Очень много снимков - все наблюдения в динамике. Ждали, что сердце уменьшится. Черта с два!
Перелистываю анализы. Опять подводит печень, как и тогда. Венозное давление приличное, и моча идет. Что же сказать? Нужно прямо. Я не имею права давать ему умирать так, без последней борьбы.
– Ну что? Пал духом? Совсем?
Улыбнулся иронически-весело. Но все равно вижу - отчаяние, жалко себя. Старается не показать.
– Как видите.
– Я хитрить с тобой не буду, Саша, не бойся. Дело трудное, но сдаваться нельзя. Будем вшивать новый клапан.
Сразу стал серьезным. Не ждал. Иронию как рукой сняло. Все мы люди, даже если такие умные…
– Неужели не откажете?
– Нет, не откажу.
Конечно, не откажу. Иначе нет надежды. Пусть потом говорят что хотят.
– Понимаешь (пока нужно на «ты»), понимаешь, наши возможности возросли. Камера себя оправдывает. Слышал об операции? Хотя девочка и умерла, но это потом, от осложнения, а так погибла бы на столе. И эта почечная больная - слышал? Исследования Олега?
– Да, он приносил мне кривые, видел. Очень доказательно.
– Так вот это и вселяет в меня надежду. На операции не умрешь, а после мы уже больше вооружены… Вот.
Улыбаюсь весело, почти торжествующе. Он не обижается на меня за клапан, я знаю. Понимает, что тогда выхода не было. Впрочем, не знаю. Психика меняется, когда болен. Все оценивается иначе.
– Когда?
– Ну нет, не спеши. Нужна подготовка. Вот ты всего десять дней пролежал, а анализы уже улучшились. Нужно печень привести в порядок.
Подбодрил. Лицо сразу стало другое, естественное.
– Ну, расскажите о Париже.
– Нет, дорогой, в следующий раз. Некогда. Пока.
Ушел. Как это ужасно! «Сделаем операцию». «Перешьем клапан». А печень вон какая. Еще в тот раз были неприятности. Сердце большое, предсердие, наверное, мешок. «В камеру». До камеры надо дотащить. Если оно не будет сокращаться сразу, так что камера? Вот если бы уже большая была, чтобы оперировать в ней, а это… Но все-таки есть кое-что. Спасли же того парня с отеком легкого и еще одну больную. Несомненно. И с почкой у них здорово получилось.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Двуллер-2: Коля-Николай - Сергей Тепляков - Современная проза
- Цыпочки в Лондоне - Вирджиния Ледре - Современная проза
- Кот - Сергей Буртяк - Современная проза
- Дом на набережной - Юрий Трифонов - Современная проза
- Отражения в золотом глазу - Карсон Маккаллерс - Современная проза
- Пора надежд - Чарльз Сноу - Современная проза
- Отражения в золотом глазу - Карсон Маккалерс - Современная проза