Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После получения письма Симан Ботельо несколько дней провел в пугающем молчании. На вопросы Марианы не отвечал. Казалось, он упивается муками самоуничтожения. Девушка, которой Господь судил жить бок о бок с этим восемнадцатилетним мучеником, плакала; но при виде слез ее Симан переходил от безучастного молчания к изнуряющим приступам скорби.
Миновало еще полгода.
Тереза все еще цеплялась за жизнь и говорила опечаленным товаркам, что знает точно день своей кончины.
Две весны увидел Симан Ботельо сквозь решетки темницы. Третья уже одела сады цветами и зеленой листвою рощи Кандала.
Был март 1807 года.
Десятого числа этого месяца осужденный получил предписание покинуть отечество с первым же судном, отплывающим из Порто в Индию. В те времена корабли заходили за ссыльными в устье Доуро, а в Лиссабоне принимали на борт ссыльных, вышедших из тамошней тюрьмы.
Ничто не помешало отъезду Марианы, представленной судье по уголовным делам в качестве служанки ссыльного, с проездом, оплаченным нанимателем.
— И служанка того стоит! — молвил игривый сановник.
Симан присутствовал при укладке своих пожитков с пугающим спокойствием, словно не ведал, что его ожидает.
Много раз хотел он написать прощальное письмо умирающей Терезе, но не мог напечатлеть на бумаге хотя бы следы слез.
— Какая мгла! Господи! — восклицал юноша, хватаясь за голову и пригоршнями вырывая волосы. — Дай мне плакать, Боже, дай мне плакать либо убей меня, эти муки нестерпимы!
Мариана, окаменев от ужаса, глядела на эти приступы безумия, сменявшиеся не менее пугающими приступами полной отрешенности.
— А Тереза! — восклицал юноша, внезапно очнувшись. — А эта несчастная девочка, которую я убил! Никогда, никогда больше мне не видать ее! Никто не принесет изгнаннику весть о ее смерти. А когда я призову тебя, дабы увидела ты, что я умираю достойным любви твоей, некому будет сказать тебе, о мученица, что я мертв!
XX
Семнадцатого марта тысяча восемьсот седьмого года Симан Антонио Ботельо вышел из тюрьмы Кассационного суда и вместе с семьюдесятью пятью товарищами ступил на борт корабля, ошвартовавшегося в гавани Рибейра. По просьбе дезембаргадора Моурана Москейры и по приказу начальника полиции Симана ни с кем не связали; остальные осужденные были связаны попарно: рука одного с рукою другого. Юноша проследовал из тюрьмы на борт корабля в сопровождении пристава и в обществе Марианы, приглядывавшей за сундуками. Сановник, верный друг доны Риты Пресьозы, также поднялся на борт корабля и обратился к капитану с просьбою оказывать особое внимание осужденному Ботельо, разрешать ему сидеть на палубе под навесом и столоваться вместе с капитаном. Затем Моуран Москейра отозвал Симана в сторону и вручил ему сверток золотых монет, присланных матерью. Симан Ботельо взял сверток и в присутствии Моурана Москейры попросил капитана разделить меж остальными ссыльными деньги, которые тут же ему и передал.
— Что за безумие, сеньор Симан?! — воскликнул дезембаргадор.
— Безумие, порожденное чувством собственного достоинства: ради того, чтобы сохранить собственное достоинство, я сгубил себя; теперь хочу изведать на опыте, до каких бедствий может довести оно тех, кто ему верен. Милостыня не унижает меня лишь тогда, когда ее подают от сердца, а не из чувства долга. Я не знаю особы, передавшей мне эти деньги.
— Это ваша мать, — молвил Москейра.
— У меня нет матери. Угодно вам вернуть милостыню, которой не приму?
— Нет, сеньор.
— Тогда, сеньор капитан, исполните мою просьбу, не то швырну деньги за борт.
Капитан взял деньги, а дезембаргадор ретировался, потрясенный озлобленностью Симана.
— Где находится Моншике? — спросил Симан у Марианы.
— Вон там, сеньор Симан, — отвечала девушка, показывая на монастырь, высящийся на берегу Доуров Мирагайе. Симан, который стоял, скрестив руки на груди, вгляделся и увидел за решеткой смотровой башенки женскую фигуру[50].
То была Тереза.
Накануне она получила прощальное письмо Симана и в ответ прислала ему свою косу.
К вечеру того дня Тереза попросила, чтобы ее причастили; причастие она приняла в часовне, куда пришла, поддерживаемая служанкою. Часть ночи провела, сидя у аналоя своей тетушки, которая всю ночь напролет молилась. Несколько раз девушка просила подвести ее к окошку, выходившему на море; она не чувствовала, что ветерок холодноват. Спокойно беседовала с монахинями, с каждой простилась, а в кельи к параличным зашла сама и обменялась с ними прощальным поцелуем.
Все монахини тщились приободрить Терезу, она же лишь улыбалась в ответ, не отвечая на благочестивые софизмы, с помощью коих добрые души хотели обольстить ложными надеждами самих себя. На рассвете Тереза одно за другим перечитала все письма Симана Ботельо. Те, что были написаны на берегах Мондего, вызывали у нее слезы умиления. То были гимны будущему счастию: все самое прекрасное, что вырывается из сердца человеческого, когда поэзия страсти расцвечивает мысль, а прекрасная вдохновительница — природа дарит поэзии богатство своих красок. И Терезе живо вспоминались те дни: безумная радость, сладостные печали, надежды, прогонявшие тоску, немые беседы с любимой сестрицей Симана, благоуханный воздух, полнивший чистым дыханием грудь ее, вздымавшуюся в смутных порывах, — словом, все, что вспоминается несчастливым.
Затем она сложила письма стопкою и перевязала шелковыми ленточками: ими были когда-то перевязаны букеты цветов, теперь высохших, которые два года назад Симан бросал из своего окна к ней в комнату.
Лепестки цветов почти все распались в прах; глядя на них, Тереза промолвила: «Как моя жизнь...» — и заплакала, целуя чашечки тех, которые получила в первые дни любви.
Письма она вручила Констансе и касательно их дала служанке одно поручение, которое, как будет видно из дальнейшего, та исполнила.
Затем девушка помолилась; в молитве она провела более получаса, преклонив колена и опершись грудью о стул. Встав — ей помогли подняться почти насильно, — она согласилась выпить бульону и пробормотала с улыбкою: «На дорожку...»
В девять утра она попросила Констансу, чтобы та довела ее до смотровой башенки; и, сидя там, в смертных муках не отрывала взгляда от корабля, который стоял, готовый к отплытию, в ожидании партии ссыльных.
Когда же Тереза увидела, как ссыльные, связанные попарно,
- Письма молодому романисту - Варгас Льоса Марио - Разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Обломов - Иван Александрович Гончаров - Разное / Русская классическая проза
- Фиеста - Эрнест Миллер Хемингуэй - Зарубежная классика
- Победивший дракона - Райнер Мария Рильке - Зарубежная классика / Классическая проза / Разное
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Пират - Аргирис Эфтальотис - Разное
- Отцы и дети. Дворянское гнездо. Записки охотника - Иван Сергеевич Тургенев - Разное / Русская классическая проза
- Последний сон - Майя Анатольевна Зинченко - Периодические издания / Русская классическая проза / Разное