Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тело завернули в простыню и вынесли на палубу.
Следом шла Мариана.
Из трюма принесли камень, один из моряков привязал его к ногам покойного. Глаза капитана увлажнились, а на солдат из охраны погребальный ритуал произвел такое впечатление, что они безотчетно обнажили головы.
Мариана в это время стояла в уголку, следя без всякого выражения, как моряк подталкивает труп, закрепляя камень у него на поясе.
Два человека подняли покойника над поручнями. Раскачали, чтобы забросить подальше от корабля. И прежде чем послышался плеск от падения тела в воду, все увидели, что Мариана прыгнула за борт, и никто не успел удержать ее.
По приказу капитана на воду мгновенно спустили шлюпку, и матросы попрыгали в нее, надеясь спасти Мариану.
Спасти!..
Они видели несколько мгновений взмахи руки ее — но то была не попытка противиться смерти, девушка пыталась обхватить тело Симана, которое волна бросила к ней в объятия. Капитан взглянул туда, где только что стояла Мариана, и увидел передник, зацепившийся за снасти, а на поверхности воды — связку бумаг, которую подобрали моряки, находившиеся в шлюпке. То были, как знает читатель, письма Терезы и Симана.
Из семейства Симана Ботельо в Вила-Реал-де-Трас-ос-Монтес жива еще дона Рита Эмилия да Вейга Кастело Бранко, его любимая сестра[52]. Последним, кто умер двадцать шесть лет назад, был Мануэл Ботельо, отец автора этой книги.
НОВЕЛЛЫ
КОМАНДОР
Перевод Е. Любимовой
И такой страшной была бы жизнь, что прожить ее, не примешивая к трагическому комического, было бы невозможно.
Генрих Гейне. «Путевые картины»
ДОНУ АНТОНИО ДА КОСТА[53]
В знак того, что чтение Вашего «Миньо» доставило мне величайшее удовольствие, я посвящаю Вам одну из моих новелл об этом крае. Миньо романтичен по происхождению — он романского рода-племени. На его почве, мой дорогой поэт, вырос благоухающий цветок Вашей книги. Ваш стиль — это мягкий лунный свет летней ночи, это благозвучный плеск реки, в которой отражается звездное небо.
Миньо очень выигрывает, когда любуешься его природой с империала дилижанса, то есть сидя на верху экипажа, где мухи не слишком докучают нам, клеймя наши лбы или терзая наши губы, сведенные судорогой, долженствующей изображать восторженную улыбку.
Вы, Ваше превосходительство, в совершенстве изучили Миньо с внешней его стороны: Вы увидели травы, которые волнуются на его равнинах, пенящиеся потоки вод, которые сбегают с гор, шум ветра над кукурузными полями, миндальные деревья, цветущие по соседству с диким сосновым бором, развалины феодального замка с его зарослями крапивы и с ковром из мха у подножия красно-зеленой каминной трубы, изрыгающей, словно труба парового судна, вихревые клубы дыма, — знак того, что в больших кастрюлях готовятся жирные куры, нафаршированные колбасами. В то же самое время Вы, Ваше превосходительство, слышали звуки пастушьего рожка, протяжный напев которого разносится по ущельям; Вы видели пугливые стада, поднимающиеся по уступам гор, видели овчарок с их надменным взглядом — они лежат по краям проселочной дороги, положив голову на передние лапы и наставив уши. Наверное, Вы обратили внимание на стоическую медлительность пашущего быка, который, словно веря в метемпсихоз, видит себя будущим гражданином Лондона, в которого он переселится посредством бифштекса. Все, что Вы видели, есть внешняя форма романтического Миньо, за исключением того, что наиболее украшает Вашу книгу, — преувеличений, восхвалений, Вашего волшебного искусства, с помощью которого Вы оспариваете у природы ее совершенства.
Но дон Антонио да Коста не успел рассмотреть и изучить сердцевину, суть, внутреннюю романтическую сущность Миньо; я хочу сказать — его обычаи, его сердце, которое бьется в этих лесах, где посвистывают дрозды и соловьи воспевают розы.
Ах, друг мой! Романы, сюжет которых сплетен из линий чистых и невинных, здесь создают одни лишь птицы в апреле месяце, когда они вьют гнезда и выкармливают птенцов. А на двуногих животных мы с Вами нагляделись в Катарро или же в заведении знаменитой сеньоры Сесилии Фернандес, в переулке Святой Жусты; я заставлю их разыграть в самом сердце Миньо — между Фафианом и святым Жоаном Календарским — современные сцены, разыгрывающиеся на нашей изящной Байше[54], а может, и еще похлеще.
Я не могу решить, сюда ли явилась из города чума и заразила нравы здешних деревень, или же она распространилась отсюда на город. Са де Миранда[55] пришел к выводу, что нравы испорчены, когда убедился, что даже в сельской глуши имеет хождение монета «пардау», чеканившаяся в его времена для обращения в Португальской Индии, но проникшая и в Португалию:
Даже у истоков Басто
Знает всяк сию монету[56].
Представьте себе, Ваше превосходительство, что мог натворить наждак прогресса, очищая первые плоды цивилизации и шлифуя язычников в продолжение трех столетий! Нет, этого Вы себе не представляете, друг мой! Даже фотография, которая пленила наши власти, заставила солнце сотрудничать с хлористым серебром в деле развращения нравов. Влюбленные обмениваются портретами и целуют их, возбуждая низменные инстинкты. А ведь — и это истина — триста лет тому назад миньоские пастухи носили на груди нарисованные на кусочке дерева портреты пастушек, как это явствует из нижеследующих стихов соловья Лимы[57] — Диого Бернардеса:[58]
Повесил лиру я на ветку ивы,
Но вздохи и стенанья исторгают
Из струн печальных ветерка порывы,
И с ними в лад Марилия рыдает,
Чей лик, на дщице сей запечатленный,
Ношу всегда я на груди влюбленной.
Однако пламя страсти в груди всех этих пастухов и пастушек, воспетых в эклогах, было единственным священным огнем, охранявшим девственную непорочность... портретов, нарисованных на дощечках. Ведь Вы, конечно, помните, что из груди миньоских пастухов вылетали такие искры, что соседи приходили к ним позаимствовать огоньку, чтобы приготовить ужин, как то видно из жалоб пастуха, воспетого сладкоголосым Бернардесом:
Злодей Амур — он мне давно знаком —
Такой костер в груди моей разводит,
- Письма молодому романисту - Варгас Льоса Марио - Разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Обломов - Иван Александрович Гончаров - Разное / Русская классическая проза
- Фиеста - Эрнест Миллер Хемингуэй - Зарубежная классика
- Победивший дракона - Райнер Мария Рильке - Зарубежная классика / Классическая проза / Разное
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Пират - Аргирис Эфтальотис - Разное
- Отцы и дети. Дворянское гнездо. Записки охотника - Иван Сергеевич Тургенев - Разное / Русская классическая проза
- Последний сон - Майя Анатольевна Зинченко - Периодические издания / Русская классическая проза / Разное