Сильвия объясняла кому-то дорогу. Керстин ждала, чувствуя себя дурой и жалея, что позвонила. Но Сильвия была единственной, кто на самом деле верил в ее историю, единственной, кто считал, что ее увольнение из «Буковски», напротив, было доказательством ее правоты. Разговоры с Сильвией убеждали ее, что она не сходит с ума.

— Керстин?

— Спасибо, Сильвия. Я скоро позвоню, хорошо?

— Ладно. Да, погоди, есть еще кое-что. Ничего особенного, но Корнелиус крайне возбужден.

— Из-за чего же?

— Они искали тот автопортрет, который Зоя написала в юности. Ну, ты знаешь.

— Парижский автопортрет? «Китайскую принцессу»?

— Ага. Ну так вот, похоже, проявился владелец. Утром пришел факс. Из Лондона.

Керстин выпрямилась, осознав, что до сих пор держит в руке незажженную сигарету.

— Лондон. Ну-ну. Вот так сюрприз. — Она сунула сигарету в рот и полезла за спичками.

— Похоже, ты разочарована.

Музыкант закончил концерт и огляделся по сторонам в поисках хоть чего-то: аплодисментов, признательности, вознаграждения. Но ничего не получил.

— Послушай, Сильвия, можешь раздобыть данные владельца: имя, телефонный номер? Я должна кое-что проверить.

…я видел сегодня на улице кое-кого, похожего на тебя, и подумал, что стоит написать тебе об этом, пока есть свободная минутка. Это была маленькая белая кошечка, такая мягкая и гладкая, несмотря на острые когти, что я расчувствовался и захотел подобрать зверюшку и погладить, хотя в этом не было ни малейшего смысла — и даже опасность инфекции. И все же она была такой красивой, я не мог оторвать от нее глаз. Как бы то ни было, я думал о тебе и о нашем плане встретиться в Вене. Полагаю, мне удастся выбраться, но до недавнего времени была масса дел, не последние из которых — пара конкурсов архитектурных проектов (которые, с удовольствием сообщаю, я выиграл). Один из них — проект самой большой в Советском Союзе гидроэлектростанции. Еще я работаю над эпическим кинофильмом «Броненосец „Потемкин“» о начале революции. Вообще-то почти все, что ты увидишь в этом фильме, — моя работа. Надеюсь, ты сможешь вскоре посмотреть его на большом экране в Швеции. (Невежливо так много писать о себе, не так ли? Но это не вежливое письмо; так что продолжу.)

Рад был узнать, что ты снова работаешь, особенно в театре. Не сомневаюсь, что ты отлично себя чувствуешь вблизи подмостков, ибо всю жизнь ты пишешь собственный потрет, моя маленькая гениальная актриса. По правде говоря, я не уверен даже, узнаем ли мы друг друга, если снова встретимся. Это безумие, то, что нас связывает. Мы во всем полные противоположности. Разные полюса. Как там в народе говорят? Противоположности сходятся. Что ж, похоже, это не всегда так.

Он занял комнату для гостей в северо-западном углу дома, с двумя маленькими створчатыми окнами в тени деревьев. Он спал на узкой кровати, укрываясь собственным пальто и одеялами, которые нашел в шкафу.

Он снял чехлы с мебели. Развернул ковры в прихожей и на лестничных площадках. Завел часы в гостиной, на кухне и в прихожей. Ему больше не было дела до Линдквиста. Он отпирал двери дубликатами ключей, всегда оставляя их в замках на всякий случай.

Он открыл окна в ее спальне, впустив чистый, соленый, напоенный сосновой хвоей воздух. Он протер пыль и поставил зимний букет в вазу на каминной полке. Стены он украсить не мог. У нее были работы других художников, в том числе несколько набросков Фудзиты, но все забрали для продажи, все, кроме иконы на лестнице. Зоя никогда не любила вывешивать свои картины. Говорят, она считала, что пишет их для других, а не для себя. Единственное исключение — «Китайская принцесса в Париже». Она хранила эту картину сорок лет, иногда выставляла ее, но продавать отказывалась. Для посвященных, таких как Корнелиус Валландер, это было еще одним доказательством, что картина имеет некую особую важность для создательницы, а значит, это наверняка автопортрет.

Но если все так, почему же Зоя рассталась с ней в конце концов? Она могла продать другие картины, если нуждалась в деньгах. Возможно, она устала от нее? Не напоминала ли она ей о временах и местах, которые Зоя неожиданно захотела забыть? Так считал Корнелиус. Его личная теория заключалась в том, что воспоминания об утраченной юности становились все болезненнее для женщины, приближающейся к семидесятилетнему рубежу. Она больше не желала лицезреть красоту, которой некогда обладала.

Эллиот никогда не оспаривал теорию Корнелиуса, хотя полагал ее упрощенческой, балансирующей на грани абсурда. В действительности причины расставания Зои с портретом всегда были не менее загадочны, чем сама картина. Как бы то ни было, он не мог поверить, что она просто устала от него. Столь веский жест имел значение и цель. И эта цель изменила его жизнь, случайно или намеренно. Истина в том, что он здесь, что она привела его сюда, уверенно, точно вызвала повесткой в суд.

Через сотню писем он добрался до парижских лет: 1923–1931. Он раскладывал их на полу студии, на этот раз не параллельными рядами, но по спирали, начиная от центра комнаты: так пространство использовалось более экономно, а у Эллиота возникало ощущение истории, разворачивающейся из единой точки.

Беглый взгляд на заголовки обнаружил три длительные поездки в столицу Франции, возможно четыре. В промежутках Зоя жила в основном в Стокгольме или Биаррице — подрабатывала портретами. Она улыбалась с небольшой фотографии, сделанной в Сан-Себастьяне в 1927-м, в платье по современной моде и соломенной шляпке позируя напротив шарабана на двадцать мест. В начале 1931-го она отправилась в Тунис, а по возвращении заболела — врачи сказали: церебральная анемия.

Для Карла это были годы лихорадочной активности. Он писал Зое из Италии, Германии и России. Он рисковал жизнью, перекачивая советские деньги коммунистическим ячейкам, с которыми власти стремились расправиться. По меньшей мере половину времени они проводили врозь.

Большинство писем Зои, похоже, были написаны в спешке. Черновики часто были неразборчивы от первого до последнего слова. С Карлом она переписывалась по-немецки. Почти все остальное было на русском. Непохоже на женщину, решительно порвавшую с прошлым. Нет, она — напуганное дитя, цепляющееся за родину через мужчин, когда-то влюбленных в нее. Она металась от одного к другому, переписывалась втайне, забирая письма прямо на почте, как принято было в России, и пряча их в надежном месте, возможно в доме верной подруги.

Она задыхалась на Западе, тонула. Русские письма были для нее глотком свежего воздуха.

После того как она потеряла ребенка летом 1922-го, ее жизнь начала разваливаться на куски. Она планировала бегство, но планам этим не суждено было сбыться. Ее письма полнились ими. К этому времени ей исполнилось девятнадцать. Сначала она написала поэту Сандро Кусикову, находившемуся в ссылке. Он ответил попыткой устроить свидание в Берлине, хотя в итоге так ничего и не получилось. Потом был снова Юрий, несмотря на ее обещания оставить бывшего супруга в покое. Зоя написала ему в санаторий на немецко-польской границе. К 1924-му он почти вылечился, работал переводчиком в Берлине и собирался вернуться в Москву. Его чувства не изменились.

…я ни на миг не могу забыть тебя, моя дорогая. Все время думаю о тебе. Я хочу лишь, чтобы ты ответила на мои чувства, хоть в малой степени. Вся моя жизнь сжалась до размеров переписки с тобой и бесконечного перечитывания твоих писем. Не знаю, какого рода отношения связывают тебя с мужем, да это и неважно. Но верь мне, прелестная Зоя, чувства, которые я питаю к тебе, ты никогда не найдешь ни в ком другом.

Они собирались встретиться, но и это тоже кончилось ничем. Юрия выслали из Германии. Даже там его догнали связи с советской тайной полицией. Он вернулся в Россию, на государственную службу в Средней Азии. Между 1926-м и 1927-м было множество писем, а затем — тишина. Если Зоя и писала после этого, ее письма не достигали цели.

После Юрия был Андрей Буров. В 1926-м они снова начали бурно переписываться. Его обида на отъезд Зои, застывшая и уродливая, начала крошиться. Он рассказывал ей о своей работе над «Броненосцем „Потемкиным“», о лестных отзывах и полученных наградах. Он излагал свои взгляды на искусство, сквозь бахвальство и разглагольствование бесстыдно просвечивало ухаживание. Осенью того же года, в Черном море, на борту парохода — Эллиот приколол письмо на стену студии — он открыл ей чувства, которые не мог больше таить. Он хотел, чтобы они встретились, в Париже, в Вене, в Санкт-Петербурге, и начали снова, с того, на чем остановились восемь лет назад. Иногда Зоя соглашалась, но когда надо было действовать, отступала. Несмотря на одиночество, она все еще оставалась верна Карлу.

1 ... 44 45 46 47 48 49 50 51 52 ... 83

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Зоино золото - Филип Сингтон бесплатно.

Похожие на Зоино золото - Филип Сингтон книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Архивы Страшного суда - Игорь Ефимов - Современная проза
Хроника одного скандала - Зои Хеллер - Современная проза
Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков - Современная проза
Заговор против Америки - Филип Рот - Современная проза
Американская пастораль - Филип Рот - Современная проза
Ленкина свадьба - Ирина Мамаева - Современная проза
Не верь никому - Френч Джиллиан - Современная проза
В Камчатку - Евгений Гропянов - Современная проза

Оставить комментарий