Форма входа
Читем онлайн Зоино золото - Филип Сингтон
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— А сейчас мне выпала исключительная честь представить вам единственного и неповторимого Легионера Монпарнаса.
Оркестр взорвался троекратной «Марсельезой».
— Дикаря с Востока.
Клоун повернулся и глянул через плечо. Большие очки и застывшая нарисованная ухмылка уставились на Алена. И тут до него дошло, что это Фудзита. Фудзита — клоун.
Подбежал рабочий сцены в картузе и зажег свечу. Фудзита наклонился, шепнул ему что-то на ухо. Рабочий обернулся, посмотрел на Алена и широкими шагами направился к нему.
— Достопочтенный Леонард Цугухару Фуу-дзита! — выкрикнул ковбой.
Рабочий своим приплюснутым носом напоминал боксера.
— Чего надо? — спросил он.
Фудзита вразвалочку двинулся на сцену под гром аплодисментов.
— Цветы для мадам Васильевой, — ответил Ален, старательно делая вид, что он тут ни при чем.
Рабочий опустил тяжелую ладонь на его плечо и развернул Алена на сто восемьдесят градусов.
— Туда. Третья дверь справа.
Мари Васильева была русской, пописывала картины, но более известна была как владелица столовой на авеню де Мэн. Она открыла ее во время войны, чтобы помочь голодающим художникам Парижа, и столовая эта немедленно стала более всего на Монпарнасе походить на художественный клуб, куда стекались знаменитости, чтобы поспорить друг с другом за тушеным мясом и вином по десять сантимов бокал. Сейчас ей перевалило за сорок, смотреть не на что, потому-то Ален и подумал о ней. Он решил, что она обрадуется цветам, а Кики и «Девочки Монпарнаса» и так будут завалены букетами к концу вечера.
Он пошел обратно по коридору, прислушиваясь к смеху и голосам. Как хорошо находиться здесь, пусть краткий миг, в центре мира. Афиша утверждала, что шоу закончится провозглашением «La Reine de Montparnasse»[16] — конечно, ею станет Кики, учитывая, что ее мемуары печатаются в журнале Брока, который в нее влюблен. А это значит, что потом где-то намечается шикарная вечеринка. Интересно где и можно ли на нее пробраться?
Он отсчитал нужную дверь, постучал; не получив ответа, постучал еще раз.
— Да, да! — голос был нетерпеливым и расстроенным.
Ален повернул ручку и, заглянув в гримерку, увидел смертельно бледное лицо.
— Прошу прощения.
Желтые зубы в рамке алых губ. Женщина была японкой, одетой и накрашенной, как гейша.
— Прошу прощения.
Ален сделал шаг назад. Гейша кивнула и прошуршала мимо, придерживая тяжелые шелковые юбки одной рукой. В другом конце комнаты в окружении зеркал стояла Мари Васильева, купаясь в электрическом свете. На ней было странное экзотическое платье, белое, подпоясанное на талии, жесткое от вышивки, но с широкими пейзанскими рукавами. Узоры вышивки были азиатскими, зигзаги и квадраты, дуновение степей. За спиной Марии хорошенькая юная китаянка поправляла изящную кружевную шапочку Васильевой, острую на макушке, с висюльками по бокам.
Женщины перебрасывались репликами на странном языке, определенно не французском и не китайском. Из громкоговорителя на стене неслись звуки со сцены.
Мари Васильева обернулась. У нее было дряблое лицо с резкими и хрупкими чертами: тонкие губы и пронзительные глаза хищной птицы. Она сощурилась, пытаясь разглядеть юношу, лампы слепили ее.
— Что это?
Руки Алена дрожали, когда он протягивал букет.
— Цветы для мадам Васильевой.
Китаянка что-то пробормотала. По-русски, ну конечно. Он внимательно посмотрел на нее. И до него дошло, что она вовсе не китаянка. Это все макияж и стрижка, и шелковое китайское платье.
— Цветы, — повторила Васильева. — Что ж, очень мило. От кого они?
Отраженный свет играл на бледной коже молодой женщины. Она отвернулась, занявшись булавками и зажимами.
— От меня и моего друга, мы художники. В смысле, учимся на художников. Мы подумали, что после всего, что вы сделали для…
Мари Васильева улыбнулась. С лишними морщинками она казалась добрее.
— Очень мило с вашей стороны, мсье. Очень галантно. Положите цветы на стол, будьте любезны.
Он пошел к столу. Молодая женщина следила за ним в зеркало. Интересно, кто она такая, может, тоже натурщица, раздевающаяся за сорок франков? В Париже полно русских эмигрантов. Многие — аристократы, сбежали от большевиков и теперь живут в нищете, распродавая остатки драгоценностей, а женщины их шаг за шагом втягиваются в проституцию, если у них хватает на это духу. Луи рассказывал об одной русской, которая зашла в «Серебряную башню», заказала шампанское и тарелку marennes, дорогих, изысканно благоухающих устриц, а затем посреди трапезы достала пистолет и выстрелила себе в голову.
Молодая женщина тихонько вскрикнула. На ее пальце выступила капелька крови: она укололась булавкой. Она сунула палец в рот, потом на секунду замерла, встретившись взглядом с Аленом.
Некоторые эмигранты были шпионами большевиков. Даже Мари Васильеву однажды задержали по подозрению в шпионаже.
Девушка провела язычком по нижней губе и продолжила одевать мадам Васильеву. Ален положил цветы и повернулся к выходу, жалея, что не набрался смелости хотя бы назвать ей свое имя.
Шли недели, он больше не встречал ее. Он записался в Академию Поля Рансона, где похвалили энергичность его картин. Два дня в неделю они рисовали с натуры, но женщины, приходившие в студию, не имели ничего общего с красотками, мелькавшими в «Доме» и «Ротонде» в надежде привлечь внимание модного художника упругими телами и маленькими грудками. Эти особы не искали приключений, спасения от скучной мелкобуржуазной жизни в каком-нибудь провинциальном городке. Они принадлежали к другому, академическому, кругу и большинство из них позировали уже много лет. Они были тихи и недвижимы, словно статуи, и ничто в их наготе не казалось Алену ни вдохновляющим, ни сексуальным. В действительности, разглядывая их уродливые тучные тела, он переходил от разочарования к гневу, а от гнева к состоянию, которому не мог дать названия, но оно наполняло его эскизы, штрихи карандаша и угля новой для него силой. Он не переставал думать о «Бычьей туше» Сутина, вариации на тему которой видел в магазине Леопольда Зборовски на улице Жозефа Бара. Выпотрошенные безголовые туши, намалеванные на холсте телесно-розовым и кроваво-красным. Словно попадаете на бойню, вдыхаете аромат ее омерзительного, возбуждающего зверства. Это было ощущение жизни, истины за сюжетом, которую он сам, как оказалось, искал.
Некоторые его соученики находили результаты уродливыми. Они морщились при виде его набросков. Похожая на мышь американка заявила, что работы Алена жестоки. Но ему было все равно. Паскин, Кислинг, Фудзита — все они рисовали натурщиц, которые их возбуждали. Их работы несли сексуальный заряд. Секс и желание — вот истина, таящаяся за отношениями этих художников с их моделями. Здесь же, на занятиях, отношения были совершенно иными, и разницу эту следовало отразить. Делать из каждой жирной матроны нимфу, и Венеру из каждой костлявой старой девы — означает лгать.
Вскоре он перестал ходить в модные кафе, не считая периодов, когда ему работалось особенно хорошо. Вместо этого он каждый вечер отправлялся в бары острова Сен-Луи или Монмартра. Иногда ездил на площадь Пигаль, где в дверных проемах курили проститутки. Луи всегда смущался. Он торопливо шагал по тротуару, сунув руки в карманы, и старался не привлекать внимания. Какой смысл шататься здесь, вопрошал он, если мы все равно не собираемся покупать? Но смысл был в том, чтобы наблюдать, ощущать. Вся соль мира втиснута в эти узкие улочки: секс и жадность, красота и страх. Нельзя бежать от этого и продолжать называть себя художником.
Иногда Ален вспоминал о русской девушке и гадал, не встретит ли он ее здесь рано или поздно.
Но он вновь увидел ее лишь на исходе лета. И не на Пигаль, но в «Джунглях», битком набитых той пятничной ночью.
До того он провел тоскливый вечер в гостинице, поужинал в номере, затем прилег. Мысли его мешались. Родители записали Алена в юридическую школу и требовали, чтобы он вернулся домой к началу занятий. Они были уверены, что он должен обзавестись серьезной профессией. Но не это расстраивало больше всего. Последние несколько недель в академии он пытался писать маслом. Учителя, взглянув на результаты, заявили, что он еще не готов к данной технике. Они назвали его попытки бесструктурными и не более чем терпимыми. Ему надо еще поработать карандашом и пастелью, сказали они. Их замечания глубоко уязвили его.
Ему велели быть терпеливым, словно банальное взросление придаст его кисти четкость.
Весь вечер он мерил шагами комнату, хлестал о-де-ви из бутылки, слушал уличный гам и чувствовал, что стоит на перепутье. Ночь была теплой, город постепенно оживал. Машины и такси вереницей тянулись по бульвару, рокотали моторы. Музыка доносилась из кафе на площади де Ренн.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Зоино золото - Филип Сингтон бесплатно.
Похожие на Зоино золото - Филип Сингтон книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Архивы Страшного суда - Игорь Ефимов - Современная проза
- Хроника одного скандала - Зои Хеллер - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков - Современная проза
- Заговор против Америки - Филип Рот - Современная проза
- Американская пастораль - Филип Рот - Современная проза
- Ленкина свадьба - Ирина Мамаева - Современная проза
- Не верь никому - Френч Джиллиан - Современная проза
- В Камчатку - Евгений Гропянов - Современная проза
