Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Идите, — согласился Букоткин.
Дубровский решил сначала осмотреть, все ли механизмы орудия в исправности. Около затвора уже возился комендор-наводчик, заменивший командира орудия.
Из старого орудийного расчета остались лишь два комендора-наводчика да установщик прицела. Вместе с наводчиком Дубровскому удалось снять разбитое стреляющее приспособление и заменить новым. Подбежали присланные на помощь Кухарем три краснофлотца с соседних орудий.
— К бою! — послышалась команда. — По катерам… Снаряд осколочно-фугасный…
Заряжающий потянулся за снарядом, вынесенным подносчиком из погреба, но Дубровский показал ему на убитого товарища, который лежал возле щита, придавленный снарядом. Краснофлотец разжал руки погибшего товарища, подхватил обрызганный кровью снаряд и вогнал его в камору канала ствола.
— За него первый залп! — приказал Дубровский, вставляя ударную трубку в запальное отверстие.
— Товсь!
— Поставить на залп! — донеслась команда.
Дубровский потянулся к затвору, но так с вытянутой рукой и застыл на месте. Впопыхах он забыл зацепить клевант за спусковой крючок, и теперь нечем было произвести выстрел. Дубровский оглянулся, отыскивая клевант, но нигде его не увидел. Как же теперь быть? Вот-вот последует команда «Залп», а орудие не может стрелять. Нет, он должен вместе со всеми произвести выстрел. Но как это сделать? Можно бы найти какой-нибудь шнурок, по где его найдешь так скоро, да и чтобы зацепить, нужно время.
— Батарея, залп!
«А что, если произвести спуск рукой?» Он понимал: малейшая неточность — и откатом орудия его может убить. Но что же делать? Приложив левую руку к раме затвора вплотную, чтобы ее не переломило откатом, он нажал пальцем на спусковой крючок. Раздался выстрел. Руку с силой отбросило назад. Не устояв, Дубровский упал, но тут же поднялся и снова встал на свое место.
«Теперь не страшно», — успокоился он.
Дружно прогремел второй залп; второе орудие на этот раз не запоздало. Затем-третий, четвертый.
— Есть! Еще один фашист тонет! Седьмой, — сообщил наводчик. — Катера удирают к миноносцам!
К орудию подошел Песков и стал выносить из погреба снаряды.
— Как командир батареи? — спросил Дубровский.
— Изрешетили всего, — ответил Песков. — А с поля боя не уходит. Пытались мы с командиром взвода увести его…
Потеряв семь катеров, гитлеровцы отказались от попытки высадить десант на берег и отвели оставшиеся десантные корабли к транспортам. Но самолеты и миноносцы с прежней силой наносили удары по батарее. Огневая позиция превратилась в гигантский костер. Все, что могло гореть, горело. Над батареей стояла завеса дыма и поднятой пыли. Казалось невероятным, что орудия продолжают стрелять.
Одна из бомб упала около радиорубки. Прекратилась связь со штабом БОБРа. Радист Яценко доложил об этом командиру батареи.
— Связь со штабом нужна. Необходимо восстановить ее. Сейчас это означает жизнь или смерть для батареи, — сказал Букоткин. — Попытайтесь собрать из поврежденных радиостанций одну.
— Есть! Постараюсь, товарищ командир, — ответил удрученный радист, плохо веря, что это возможно.
Теперь стреляло только первое орудие. Так распорядился Букоткин, чтобы враг думал, будто остальные два ему удалось вывести из строя.
Прекратив стрельбу по катерам, Букоткин перенес огонь на головной миноносец. Третьим выстрелом миноносец был накрыт. На корме возник пожар. Оставляя за собой полосу клубящегося дыма, миноносец увеличил ход и повернул в сторону залива. Тогда второй миноносец дал самый полный ход и, обогнув горящий корабль, поставил дымзавесу. Миноносцы прекратили обстрел батареи.
Вести прицельный огонь стало невозможно. Густой белый дым, подхватываемый ветром, быстро расползался по заливу, скрывая уходящие вражеские корабли. Неравный бой был выигран батареей. Букоткин решил прекратить огонь: надо было экономить снаряды, которых осталось не так уж много.
— Дробь! — скомандовал он и, отойдя от стереотрубы, устало опустился на взрыхленную снарядами землю. Не переставая ныло плечо, голова кружилась от слабости, начинало тошнить. Бинты затрудняли дыхание. Хотелось лечь и закрыть глаза…
Оглушительный взрыв бомбы, разорвавшейся впереди орудия, заставил Букоткина очнуться.
— Личному составу уйти в укрытие, — приказал он Кухарю.
Гитлеровские бомбардировщики снова налетели на батарею. «Юнкерсы» кружили в воздухе стаей, поочередно пикируя на орудия.
— Не успокоятся до тех пор, пока не уничтожат батарею, — сказал Кухарь.
— Ну что ж, мы им поможем, — проговорил Букоткин. — Сделаем вид, что действительно разбиты. Разверните первое орудие на юг. Второе — на север. Третье — на восток. Поняли? Не жалейте керосину…
— Понял, товарищ старший лейтенант, — ответил Кухарь.
Гитлеровцы, видя, как ярко вспыхнули орудийные дворики, прекратили бомбардировку. «Юнкерсы» покружили над дымящейся огневой позицией и, взяв курс на залив, вскоре скрылись из виду. Над батареей воцарилась непривычная тишина.
Дубровский подозрительно посмотрел на пропитанные дымом низкие облака: не появятся ли из них новые самолеты? Но бомбардировщики больше не появлялись. В ушах все еще продолжал стоять грохот сражения, болела левая рука, ушибленная откатом ствола.
К орудию подошел Букоткин. Дубровский ужаснулся, увидя перевязанное лицо командира батареи: из-под бинтов виднелись лишь нижняя губа, кончик носа и глаза. Захотелось сделать командиру что-нибудь приятное, обрадовать его, успокоить. Командир часто подходил к клумбе и подолгу простаивал около нее. Может, букет живых цветов обрадует его? Он же был первым героем в этом бою, наш командир батареи!
Оставив за себя наводчика, Дубровский заторопился к камбузу. Но на месте цветущей клумбы он увидел лишь круглую воронку от снаряда. Опустившись на колени, он стал ползать вокруг воронки в надежде найти под землей вырванные цветы. Под руки попадались только обрывки стеблей и корней. «Вот и сделал подарок командиру!» Он нехотя встал и поднял опрокинутую взрывом скамейку, на которой когда-то в свободные часы сидели краснофлотцы, любуясь цветами. Под скамейкой росла одинокая розовая астра, чудом уцелевшая от взрыва. Присыпанная землей шапка цветка отяжелела и склонилась набок, выгнув дугой тонкий стебелек. Ни огонь, ни взрывы, ни смерть не коснулись его. Цветок прошел все испытания боя и остался невредимым.
Через две минуты Дубровский уже находился на огневой позиции.
— Это вам, товарищ командир, — протянул он астру Букоткину.
— Мне?! — растерялся удивленный Букоткин.
— Берите-берите. Это же ваш любимый цветок. Последний…
— Спасибо, Дубровский, — здоровой рукой потрепал по плечу краснофлотца Букоткин и, чтоб не выдать своего волнения, отвернулся. От цветка повеяло близким и таким дорогим его сердцу. «Ведь это любимые цветы Маши! Как там она одна без меня, да еще с сыном?..»
Заметно прихрамывая, Букоткин по лесной тропинке направился с огневой позиции в землянку, где размещалась санитарная часть батареи. С перешейка доносились сухие винтовочные выстрелы и короткие пулеметные очереди: Карпенко вел бой с воздушным десантом. «Что-то у него там?» — вспомнил Букоткин о комиссаре, решив после перевязки сразу же отправиться на перешеек.
Едва он открыл дверь землянки, как в нос ударил терпкий непривычный запах йода и эфира. Букоткин даже закашлялся.
Военфельдшер, за несколько недель до войны призванный на службу из запаса, был чем-то раздражен и обеспокоен.
«Тяжеловато ему приходится», — подумал Букоткин о фельдшере, терпеливо ожидая, когда тот снимет с него пропитанные кровью бинты.
Военфельдшер наклонился к лицу командира батареи, на Букоткина пахнуло спиртом.
— Вы что, пьяны?!
— Разве в этом соль? — хрипло заговорил военфельдшер.
— В чем же?
— Раненых вон сколько. А конца боя и не видно. Батарея же окружена. Немцы гуманные люди. Они…
— За всех немцев говорить не буду, — перебил Букоткин, — но о фашистах… Извольте. На себе испытал. Вот, — приподнял он раненую руку.
Военфельдшер опустил голову, покраснел. Букоткин с трудом дождался конца перевязки и торопливо вышел из душной землянки на улицу. И тут он увидел высокий столб дыма, поднимавшийся из-за рощи с того места, где стоял дом Каалей.
«Подожгли все же дом фашисты. Хорошо, что хозяева ушли».
Внезапно наступившая тишина несколько встревожила Карпенко. Странным показалось, что «юнкерсы» перестали кружить над полуостровом и улетели на материк. Что бы это могло значить? За все время боя только один человек, сигнальщик Кудрявцев, был послан к нему, чтобы сообщить обстановку. Значит, тяжело, если Букоткин не смог больше прислать связного, а телефонная связь еще в самом начале была выведена из строя. Отправить своего связного на батарею Карпенко тоже не имел возможности: все люди были на счету.
- Очерки секретной службы. Из истории разведки - Ричард Роуан - Прочая документальная литература
- Стратегия и тактика в военном искусстве - Генрих Жомини - Прочая документальная литература
- Карательная медицина - Александр Подрабинек - Прочая документальная литература
- Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного - Сборник - Прочая документальная литература
- Балтийский флот в революции. 1917–1918 гг. - Кирилл Назаренко - Прочая документальная литература
- 500 дней поражений и побед. Хроника СВО глазами военкора - Александр Коц - Военная документалистика / Военное / Прочая документальная литература / О войне / Публицистика
- Гибель парома «Эстония». Трагедия балтийского «Титаника» - Ютта Рабе - Прочая документальная литература / Публицистика
- Блокада Ленинграда. Полная хроника – 900 дней и ночей - Андрей Сульдин - Прочая документальная литература
- Крах плана «Барбаросса». Сорванный блицкриг. Том II - Дэвид Гланц - Прочая документальная литература
- В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922) - Владимир Ленин - Прочая документальная литература