со своими любовницами-мулатками, посадив их на коня позади себя. В то время как их брошенные белые жены, простоволосые и босые, спасаясь от преследований врага, продирались сквозь колючий кустарник и шли через топкие болота. Конечно, не только зажиточные плантаторы и респектабельные горожане способствовали увеличению населения из метисов, беря в наложницы негритянок и мулаток. В действительности, чем ниже стояли люди на социальной лестнице, тем больше они заключали смешанных браков по вполне понятным причинам. Солдаты из городских гарнизонов, моряки с заходивших в порт кораблей, белые бедняки всякого рода свободно сходились с негритянками «из-за недостатка белых женщин», как заметил солдат-хронист Кадорнега из Луанды, находясь на другом побережье Атлантики. Большинство детей-мулатов, рожденных от таких союзов (в большинстве своем скоротечных), не имели, естественно, образования и не знали, что значит жить в настоящей семье. Одни неизбежно становились отчаянными преступниками, другие – опустившимися проститутками, которые своим буйным поведением постоянно причиняли головную боль колониальным властям.
Антонил признавал, что дисциплинированные мулаты, потомки белых и негров, лучше выполняли квалифицированную работу, чем негры. Однако согласно колониальному законодательству они подвергались большей дискриминации, чем мамелуко (родившиеся от брака белого человека и индианки) и кабокло (родившиеся от брака индейца и белой женщины). Так называлось потомство от смешанных браков приезжих белых и американских аборигенов. Свободные мулаты обоих полов часто заключали браки с рабами-неграми, мужчинами или женщинами. Но даже им запрещалось иметь при себе оружие, носить дорогую одежду; кроме этого, существовало многих других запретов, которые препятствовали тому, чтобы они заняли равное положение с белыми. Им не разрешалось занимать официальные посты в церкви или на государственной службе, хотя часто этот запрет игнорировался на практике, как в случае с падре Антониу Виейрой, бабушка которого была простой мулаткой. Это не помешало ему стать членом Общества Иисуса. Пылкая страсть, которую испытывали белые мужчины к мулаткам и негритянкам, особенно ярко отразилась на карьере Шики да Силва, к истории которой мы вернемся позже. Итальянский монах так описывал отношение мулатов Анголы, которое было отчасти характерно и для Бразилии: «Они смертельно ненавидят негров, даже своих матерей, которые произвели их на свет, и делают все возможное, чтобы сравняться в своем положении с белыми. Но это им не дозволяется, им даже не разрешается сидеть в их присутствии». Мулаты могли добиться и добились высокого положения в колониальном мире Бразилии; в качестве примера можно привести карьеру Жуана Фернандеша Виейры, незаконнорожденного сына мулатки-проститутки. Он стал зажиточным плантатором-сахарозаводчиком, вождем в «войне за божественную свободу», которая велась против голландцев в 1645–1654 гг., и, наконец, губернатором Анголы и Параибы. Но Фернандеш Виейра и ему подобные личности добились известности вопреки общественным предрассудкам и обычаям, которые существовали в колониальный период и мешали их продвижению. Эти предрассудки, как и в других европейских колониях, были основаны на убеждении, что мулатам почти неизбежно присущи пороки, но никак не добродетели, так как в них смешалась кровь двух рас. Чем светлее был цвет их кожи, тем больше они имели шансов сойти за белых и подняться по социальной лестнице.
В пословице, отображавшей положение жителей Бразилии белых, черных и с оттенком кожи цвета кофе, совсем не упоминались краснокожие индейцы и те, в чьих жилах текла их кровь. Их роль к этому времени была значительно меньшей, чем трех других рас, но о них необходимо здесь сказать хотя бы несколько слов. В результате встречи и слияния культур европейцев, африканцев и американских индейцев последние, несомненно, пострадали больше всего. Это неудивительно, ведь бразильские индейцы все еще пребывали в каменном веке, когда на континент прибыли португальцы, как, впрочем, и большинство тех, кто выжил, ушел во внутренние лесные районы страны и продолжал вести подобный образ жизни. Если африканцы, будь то суданцы или банту, имели хоть какое-то понятие о рабстве, проживая еще в Африке, и опыт оседлой жизни и ведения сельского хозяйства, то индейцы Бразилии находились на первобытной стадии развития. Они представляли собой кочевые племена, занимавшиеся собирательством, которые были плохо приспособлены к рутинному аграрному или любому другому виду принудительного труда.
Этот значительный недостаток не помешал португальским колонистам превратить их в рабов в основном потому, что белые люди были не склонны заниматься тяжелым ручным трудом в тропиках. Но отчасти это объяснялось тем, что индейцы, еще не испорченные контактом с европейцами, были в отличной физической форме. Они производили впечатление людей сильных и выносливых, которых можно использовать в качестве рабочей силы. Я уже упоминал о распространенном среди колонистов убеждении, что индейцы в привычной для себя среде способны прожить до очень преклонного возраста. И представление португальцев той эпохи об их физических способностях отражено в записях иезуита падре Симана де Вашконселуш:
«Очень редко можно найти среди них хотя бы одного человека уродливого, слепого, хромого, немого, глухого, горбатого или имеющего какой-либо иной дефект, что часто имеет место в других странах света. У них черные глаза, плоские носы, большие губы, гладкие черные волосы, но борода у них не растет, встречается лишь у некоторых. Они живут очень долго, многие из них доживают до столетнего возраста или даже до ста двадцати лет. Даже становясь дряхлыми стариками, они не седеют. В детском возрасте они очень послушны, сообразительны, умны и нежны; но когда становятся взрослыми, то постепенно теряют эти качества, словно становясь другими. Они относятся друг к другу учтиво, если не пьяны; но как только напиваются, то начинают страшно кричать и танцевать день и ночь напролет, устраивая ссоры и драки».
По представлениям европейцев, эти индейцы были безбожниками, но нет никакого сомнения, что по тому, как они соблюдали правила личной гигиены и поддерживали чистоту в жилищах, они значительно превосходили в этом приезжих. Они часто, при первой возможности, мылись, тогда как большинство правоверных христиан опасались мыться в проточной воде, совсем как ребенок, который, раз обжегшись, боится огня. Является фактом, что европеец был неимоверно нечист и грязен в сравнении со средним азиатом, африканцем и индейцем; и смешно наблюдать реакцию белого человека, когда его посещает мысль о необходимости регулярно принимать ванну. Иезуит Алессандро Валиньяно, проповедовавший в Японии, португальский капитан Жуан Рибейру, побывавший на Цейлоне, да и каждый наблюдательный путешественник были свидетелями превосходства так называемых «варваров» в этом отношении. Даже презираемый негр из Африки, по мнению проницательных наблюдателей, в большей степени, чем белый человек, соблюдал правила гигиены, если не был принужден жить в грязи. Один много путешествовавший испанский монах-доминиканец утверждал, что вши, досаждавшие европейцам на их континенте, сразу исчезали, когда их носители прибывали в Азию или в Америку. И
