Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня снова усадили на сундук, и мы долго беседовали. Я показал директору документы и попросил его не афишировать то, что я находился в заключении. Неприятно все-таки, как бы то ни было…
— Не беспокойся, — махнула Муся пухлой рукой.
Директор молча улыбнулся: дескать, все понятно.
— Значит, решил пчеловодом? — спросил он, присаживаясь рядом.
— Да. Мне хочется заняться научной работой, на практике проверить некоторые наблюдения, добиться высоких медосборов. Хочется пожить среди природы, привести в порядок мысли.
— Понятно! Ну, что ж, дело твое. Только как-то неловко: человек с высшим образованием… Кстати, у нас есть место агронома. А впрочем, пасека тоже дело серьезное, интересное. Я не против, лады… За помощью всегда обращайся ко мне.
Мы договорились, что завтра я поеду принимать пасеку.
Я отправился было в ту часть города, где жила Марина, но раздумал и вернулся. Пришел к Шабуровым. Тоня в короткой юбочке и белой безрукавой кофточке сидела под навесом на низкой скамейке и чистила рыбу. Перед ней на земле стоял большой эмалированный таз, полный карасей. Они сверкали влажным серебром.
— Помогите мне, — сказала она.
— С удовольствием.
— Умеете пластать? — спросила Тоня, приподняв черную бровь.
— Нет. Не приходилось. Не умею, по совести сказать.
— Я вас научу. Смотрите. Это очень просто. Садитесь сюда.
Я снял пиджак, засучил рукава и примостился рядом с ней на березовом чурбане, приспособленном для колки дров. Она взяла карася, быстро очистила чешую, одним движением разрезала рыбу вдоль спины, затем удалила икру и внутренности.
— Вот и все! — взглянула и шаловливо брови взметнула.
Рыбьи внутренности она бросила серой кошке, которая сидела с котятами у ее ног.
— Где вы берете рыбу, Антонина Петровна?
— Ведь условились, что будете звать меня Тоней. Мы же сверстники. Правда?
— Хорошо, Тоня. Где вы берете рыбу?
— Свекор ловит на озере, около пасеки. На зиму мы ее вялим, иногда коптим. А вы рыбалку любите?
— Посидеть с удочкой где-нибудь на берегу реки уединенно — это приятное занятие… Люблю тишину.
— На пасеке очень тихо и красиво. Я бываю там, — задумчиво подхватила Тоня. — А еще чем вы увлекаетесь? Откровенно!
— Поэзией и музыкой.
— О-о! Агроном — и поэзия! Вы сочиняете стихи? А мой Сергей Дмитриевич любит сочинять кроссворды. Вы оба сочинители. — И она захохотала, откинув назад голову. Шея нежная, без единой морщинки, зубы белые, ровные, один к одному. Черные глаза сверкают за сеткой длинных ресниц.
Вдруг Тоня стала очень серьезной. Может, уловила мой взгляд, прочитала мои мысли о ней…
— Ну, принимайтесь за рыбу. А я пойду на кухню.
Она вызывает во мне симпатию. Я расположен к ней и, кажется, готов сделать все, что она прикажет. Как другу. С ней я чувствую себя легко и просто.
Было непонятно, даже загадочно: почему инженера Шабурова зовут Сергеем Дмитриевичем, а не Сергеем Кузьмичом. Ведь отец-то у него Кузьма… Об этом я подумал утром, как только проснулся.
Я спал в маленькой уютной комнате, где, кроме кровати, стоял у окна круглый столик, накрытый белой скатертью, и несколько стульев с мягкими сиденьями. На стене висела репродукция картины Саврасова «Грачи прилетели». В распахнутое окно вместе с утренней прохладой действительно врывались грачиные крики.
На подоконниках в глиняных горшках росли пузатые кактусы.
Простыни, наволочки, покрывало — все отличалось необыкновенной белизной. Я наслаждался запахом свежего белья и покоем. Тоня чистюля и хлопотунья. Отличная хозяйка. На пасеке, конечно, такого уюта не будет. Зато свобода…
Рано утром Кузьма Власович запряг лошадь в ходок и постучал кнутовищем в мое окно. Я быстро оделся. В кухне у плиты стояла Тоня. Она радостно улыбнулась, пожелала доброго утра и протянула сверток и бутылку молока.
— Возьмите. Это ваш завтрак, — сказала приветливо.
— Вы ради меня так рано встали? — легкомысленно спросил я и покраснел.
Она снова улыбнулась, прищурив черные глаза.
— Ради старика-свекра. Я его очень уважаю.
— Когда вы только отдыхаете?.. Спасибо вам, Тоня.
— Счастливо, — махнула она рукой. — Не забудьте там накормить Адама, собаку. Вы, наверное, вечером вернетесь сюда? Может, в кино сходим.
— Не знаю.
Пасека километрах в семи от города. На возвышенности, с трех сторон окруженной лесом, стоит сосновый домик и смотрит маленькими окнами на разноцветные ульи, что за березовым пряслом, и на огромное озеро с тремя синеющими островами. На противоположном его берегу пролегла железная дорога. Оттуда доносился шум проходящего товарняка: несколько секунд этот шум нарастал, заполоняя собой всю окрестность и неожиданно отступил, растворился в свежей утренней дали. Из-за леса через пасеку бесшумно летели чайки. За озером — широкие поля и луга.
— Хорошая примета, — сказал Кузьма Власович. — Нынче много чаек, много рыбы. Год будет урожайным.
Я долго стоял, прислушиваясь к щебету птиц, вдыхая пряные запахи молодых трав, любуясь озером и чистыми, омытыми росой, березовыми рощами. Небо как-будто бы только что подсинили глазурью: оно мягко сияло. Я невольно залюбовался домиком. Он срублен из ровных, аккуратно оструганных сосновых стволов воскового цвета. Карниз и наличники над окнами украшены художественной резьбой. Орнаменты сочетают в себе летящих пчел и разнообразные цветы и листья растений. Особенно искусно сделана веранда: рамы связаны в виде пчелиных ячеек и обрамлены тончайшей кружевной вязью.
Вообще, первое впечатление такое, что домик сделан из пчелиного воска. К нему боязно подступиться. Кажется, он весь светится изнутри солнечной желтизной, прозрачен и легок. «Стоит солнцу чуть-чуть поднатужиться, прибавить жару — и домик растает, — подумал я. — Неужели я буду жить в этом хрупком восковом тереме?»
— Кузьма Власович, кто срубил домик? — спросил я старика.
Он вынул из кармана и показал корявые в мозолях руки:
— Вот эти девять пальцев.
Правый мизинец ему оторвало на войне.
Недалеко от домика под вывороченными с землей лохматыми корнями березы кто-то, вероятно Кузьма Власович, настелил сено и сделал конуру для пса. Рыжий пес ни разу не гавкнул, как-будто я знаком с ним сто лет, лежал, высунув набок язык, и внимательно смотрел на меня.
— Ну что, брат Адам? Не скучаешь? Хорошо здесь. Будем дружить! — дружеским тоном сказал я и бросил ему кусок хлеба. Он поймал на лету.
— Это тебе от хозяйки. Ешь!
Адам завилял хвостом и осторожно прикрыл хлеб передними лапами. Кузьма Власович распряг лошадь и повел ее на поляну путать. Ходок закатил в тень под березу. Я выбрал местечко и прилег на мягкую траву. На душе было весело, легко, свободно.
Я словно опьянел от восторга, от любви к земле, к солнцу, к бабочкам, порхающим надо мной. Я радовался тому, что теперь каждый день буду любоваться восходом и закатом солнца, подставлять лицо дыханию ветра, бродить по лесу, купаться в озере, мечтать и работать, работать!
Кузьма Власович вернулся, сел на скамейку с теневой стороны домика и, вытянув деревянную ногу, закурил трубку. Я подумал, что этот человек много пережил, очерствел и сейчас не может постичь того, что делается в моей душе, не видит окружающей красоты. В нем не вызывают восторга ни лес, ни озеро. Все это для него обычно. Поскрипывает себе своей деревяшкой и обдумывает хозяйственные дела. Если бы я рассказал ему о своих чувствах, то он, вероятно, посмеялся бы над состоянием моей души. Впоследствии я понял, как глубоко ошибался. Кузьма Власович очень любит природу. Только у него все оседает в сердце и перегорает без вспышек и взрывов.
Мы ожидали девушку-казашку, зоотехника. Она должна была приехать утром и передать мне пасеку по акту.
— Что-то долго нету Айжан, — сказал Кузьма Власович. — Пойду разожгу костер, вскипячу чаю. Позавтракаем.
Он заковылял, занося в сторону деревяшку, а я уткнул лицо в траву и уснул. Снилось, что из зеленого леса, как из тумана, неожиданно появилась Марина, а восковой домик куда-то исчез, растаял. Она обшарила вокруг каждый куст и не нашла меня, и я видел это и не мог подняться из травы, показаться ей. Не хватило сил. Она меня звала. Голос ее звучал одиноко и растерянно. Я слышал ее, но не мог отозваться, не хватало воздуха, и она ушла. Сердце изнывало от тоски. Вдруг я услышал над собой:
— Вставайте. Проснитесь же!
— Поднимайся, Иван Петрович! Зоотехник приехала, — произнес медлительный густой мужской голос. Я окончательно проснулся.
Передо мной стояла девушка-казашка. Черные с металлическим отблеском косы, смуглые щеки и проницательные восточные глаза.
— Вы стонали во сне, — сказала девушка.
— Это ничего. Спасибо, что вы меня разбудили.
- На дорогах Европы - Александр Абрамович Исбах - О войне / Публицистика
- Батальоны просят огня. Горячий снег (сборник) - Юрий Бондарев - О войне
- Скаутский галстук - Олег Верещагин - О войне
- Афганский «черный тюльпан» - Валерий Ларионов - О войне
- Волчья стая - Валерий "Валико" - О войне
- Солдаты - Михаил Алексеев - О войне
- Снег. Новелла из сборника «Жизнь одна» - Иван Карасёв - Короткие любовные романы / О войне / Русская классическая проза
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Спецназ, который не вернется - Николай Иванов - О войне
- Операция «Эскориал» - Василий Веденеев - О войне