Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Паук тогда устроился дворником, и ему доверили ключи от подвала, где и состоялся пресловутый концерт. Никогда я этот концерт не забуду. Собралось тогда человек пятьдесят металлюг и столько же каких-то хиппи. Причем первый, кого я увидел, был какой-то юродивый на костылях. Как потом выяснилось, чел, известный в хипповской среде. Наташка Троицкая, царствие ей небесное, сразу со мной задружилась, пошло рубилово. Где-то на пятой песне вламываются менты; один выходит на сцену и врубается свет. А Паук ничего не видит из под опущенного хаера и продолжает чесать. Морг, который был барабанщиком, уже перестал стучать, а позади него висела простыня с надписью. Мент подошел, сорвал простыню, а за ней оказалась огромная голова Ленина на багровой тумбе. Красные уголки были даже в подвалах… Всё уже вырубили, все встали и ждут винтилова, а Паук продолжает строчить, ничего не понимая. И только когда его за плечо дергать стали, он врубился, что происходит. Развозили всю толпу по разным отделениям, где состоялись нравоучительные беседы и все были взяты на учет.
Тогда я уже был знаком с Пузом, который меня поразил тем, что, будучи пятнадцатилетним, выглядел как двадцатилетний. Грубо говоря, был представительный мужик с бородой. Прям как Дугин сейчас. Это типично российская черта для российского менталитета: относиться с почтением к представительным людям.
Дима, несмотря на грозный вид, был очень сентиментальным человеком. Был такой случай в городе Новосибирске во время гастролей какой-то группы, когда Дима шел, передвигая свои толстые ноги, и увидел медведя в клетке. И ему так жалко стало этого медведя, что он, насмотревшись на зверюгу, взял да и выпустил его на волю. А у медведя когти как вилы, и дрессировщик отдолбил за это всех музыкантов. Каждый год у Пузатого были дни рождения, на которые собирались люди, имена которых потом звучали в неформальном мире Москвы.
Саббат, царствие ему небесное, был настоящим генералом металлистической тусовки. Ему было по барабану все. Он и его товарищи, в отличие от моего поколения бздявого, ничего не боялся. И было это поколение настолько отвязанное, что костяк боевой формировался быстро, а вокруг него формировалась аура из людей помельче. В 86-м году, пообщавшись на «куче», люди вовсе не хотели расставаться и стали искать еще одну площадку для общения сугубо под свои интересы. На «кучу» стекалось очень разнородное население, от барыг до «кручу-верчу-обмануть хочу» и кидал, которые курсировали в поисках «пионеров». И вот нашелся такой пивняк по ленинградской линии, который на языке подростка-металлиста назывался «Квайт Райт», и в котором уже тогда собиралось по сорок рыл. Что там нужно подростку- две кружки пива и драйв-приключения. И вот когда простые работяги, кидающие в пивные автоматы свои двадцать копеек, честно работавшие на заводе на протяжении сорока лет и уже к тому времени решившие, что ничего в этом мире изменить нельзя… Они, встретив эту шоблу, начинали тихо пятить и чуть ли не на месте тихо умирали с мыслями: все, Армагеддон… Появление этой толпы на улицах Москвы уже меняло ситуацию, смещая вектор восприятия у населения. Выходило, что, оказывается, можно собираться больше трех человек и веселиться не только в специально отведенных под это местах. При этом уже тогда начинали появляться на подобных мероприятиях люди из общества, которые впоследствии продолжали появляться на всех тусовках, вплоть до президентских банкетов. Вот так и формировался тот самый костяк, о котором нынешние неформалы знают только легенды.
Костяк в каком-то смысле – элита. Это были люди, которым музыка была очень важна, и они знали, зачем. Поэтому формировалось свое местное понимание всех процессов, своя мода; и всех объединяла преданность к стилю, которая интерполировалась на отношения. А когда появляется элита, вокруг нее сбивается масса поклонников уже не музыки, а этих людей, что само по себе абсурдно. Та тусовка была волшебной и вовлекала в свои перформансы все окружающее население всех возрастов. Когда ко мне приезжал тесть, ветеран войны, который жил в Литве, я, когда его провожал, всегда надевал на него два напульсника и следил за реакцией. И вот когда в метро ветеран в коричневом костюме садился, пиджачок в локотках слегка задирался, и напульсники вылезали. Два напульсника-трехрядки, как у Роба Халфорда. Люди, сидевшие напротив, сначала не понимали, что происходит. То ли это ветеран – металлист, то ли ветеран чуть ли не СС. Это сейчас напульсником никого не удивишь, а тогда металлисты были настолько демонизированы советской прессой, что приравнивались к фашистам, и молодежь из вредности подыгрывала этим слухам, надевая фашистские пряжки и футболки с Гитлером. Реакция людей была сначала настороженной, а потом все понимали, что это клоунада и начинали улыбаться.
Или мы поднимаемся на «Кузню». Впереди представительный Пузатый, а я сзади, пенснурик-очкарик, на которого никто не обращает внимания. И вот когда едешь по эскалатору, лица людей спускающихся, вытягивались и челюсти отпадали. Для этого, в принципе, и наряжались. Чтобы сместить градус в сознании окружающих. Им было так скучно и тошно, что наше появление вселяло в сердца смешанные чувства. К тому же устраивались «психические атаки» на гопоту, когда металлисты выстраивались и стройными рядами смещали советские людские потоки с улиц. При этом подростки стали равняться на подобное поведение, на которых наша тусовка оказывала гипнотическое действие. Начался процесс раскрепощения не только у металлистов, но и у остальных субкультурок. Ненависть к коммунякам переполняла сердца многих; дело даже не в строе, на изменение которого никто не надеялся. Были люди, которых время от времени клинило и они повторяли: «Брежнев велел, и мы будем такими быть», но это были кратковременные всплески коммунистического бреда. Комсюки старались окучивать молодежь, но им уже никто не верил: по городу кружили отряды комсомольцев оперативников, и все понимали их истинную сущность и предназначение. Это были неискренние люди, разрывавшиеся между карьерой и удовольствиями.
При этом двойственность эта шизофренная. Она до сих пор присутствует. На работе люди делают вид, что они радостно к чему то стремятся. А после работы все собираются на кухнях и ругают руководство. И эта параноидальная тяга к обсуждению политической ситуации в мире и стране…
Что говорить, если простые русские люди не могут определиться, за кого они – за евреев или за муслимов. Те друг друга крошат, а здесь за это морды друг другу бьют в застольях. Это если учесть, что половина Израиля – наши люди из Москвы и Новосибирска, читающие Пушкина влет. При этом позиция русских, которые за интифаду – при упоминании чеченов они говорят: «это, конечно, да… нужно давить, мочить и т. д.» Никакой логики у взрослых, кончивших престижные вузы, граждан.
Я вообще, когда стараюсь говорить о явлениях, имею в виду всю планету, как в случае с недалекими людьми. Процент таковых несомненно больше в Африке, чем в России, но даже здесь понимали: что-то надо менять. Единственные, кто этого не понимал, были инспирированные ментами любера. Гопота, которой изначально ничего не светило, и единственные светлые воспоминания которых касаются того, как они гасили металлистов. Из этого круга в люди выбились единицы; то самое исключение, которое подтверждает правило. Серые затравленные людишки, которых даже по-человечески не жалко.
Я тогда жил возле ДК АЗЛК, где в 86-м году проходили концерты «Арии» и «Черного кофе». Там-то и начали выстраиваться плотные ряды люберов, дабы отдолбить металлистов, которые, прорываясь с боями, давали стрекача к троллейбусу, который шел прямо до моего Универсама. Тогда уже я плотно познакомился с Саббатом, у которого дома проводились тусовки, и его мама, которая работала в ВОХРе, пригласила меня перейти к ним. То же самое, только разгружать не надо. Все тогда так пристраивались. Хиппи работали метельщиками и сторожами. Пузатовская мама была очень колоритной женщиной, которая знала весь центр и его андеграунд. И если бы Гиляровский жил в это время, то собирал информацию он именно по таким людям. Вот примерно такая она была. Бухала очень зажигательно, Димку любила отчаянно, а ко мне из-за возраста и очков испытывала благоговейное уважение. Жили они в коммунальной квартире, которая была пустой. Две комнаты занимала семья Саббата, а все остальные пустовали. Мама пускала жильцов и могла себе позволить «первоэтажный» бизнес алкоголем. Что там говорить… ГЭС номер один на улице Смедовича. Папа Пузатого ушел из семьи в силу буйного нрава; в квартире оставался Дима, мама и компания: Рус, Влад, Меселевич, Ким Ир Сен, Кот, Монстр, Гриша Фары Гары, Коля Нос, Батлер, Диано, Сакс и Саксон, Лебедь – люди, составляющие основу концертных тусовок.
Вот, пригласили меня в охрану, и я с радостью согласился. Там я продолжил свою «разлагательскую» деятельность. Все эти праздные безделья и тупое времяпрепровождение могли быть взорваны только благодаря людям, владеющим слогом. А если попадался такой человек, как Гарик, который мог в четыре строчки уложить такое, что может стать эпиграфом к любому школьному сочинению, то это было уже революцией. Что, собственно, впоследствии и подтвердилось. Совокупная черта нормального тусовщика-радикала восьмидесятых: эрудированность, интеллектуальность, владение словом, ироничность восприятия и мощный драйв. Причем, все сразу. В эту охрану набрались одни соседи, неформалы. Тот же Джоник, который жил на «Кузне», появился как звезда на небосклоне местной ГЭС. Там же, на первом посту, когда директор этой самой ГЭС, чувачок с трудно выговариваемой фамилией чуть ли не с двумя согласными на конце, устроил сауну с бильярдом; туда подвыпившие генералы любили неформально заглядывать. И вместе с ними я, к своему удивлению, встречал Марочкина – и до сих пор не понимаю, какая между ними могла быть связь. То, что Марочкин сейчас пишет про рок-культуру, мне, если честно, все равно. Но когда такие люди рядятся в рок-н-рольные тоги – это просто смешно. На адекватное понимание со стороны этих людей рассчитывать бесполезно. Дети тоже вольны читать любые книжки; но если человек дебил и воспринимает все написанное как аксиому- это клиника. Джоник, у которого была ярко выраженная аллергия на комсомольцев, на дух не выносил Марочкина и устраивал истерики по этому поводу. Джонику все было пофигу не меньше, чем всем, и он в своих сомнамбулических состояниях очень забавно смотрелся на всяческих построениях. Причем Сережа Джоник не брезговал ничем, был всеядным, кайф для него значил в жизни многое. Помнится, как он то втюхивал сапоги Гариковским французам, выдавая их за офицерские, то участвовал в роли вокалиста группы «Кепка», к которой относился несколько скептически. Слуха не было никакого, но Джоник любил кривляться перед зеркалами так, как не мог ни Игги Поп, ни Мик Джаггер. В этом он был, конечно же, чемпионом. Так же, как в способности проехать на такси через весь город, заплатив таксисту пятьдесят копеек. Таксисты немели от артистического гипноза… Гарик Асса возился с Джоником, который был женат на Насте, внучке какого-то известного писателя, и в чем-то рассчитывал на него. Но Джоник был как кошка. Которого нельзя приручить, и он всегда будет сам по себе.
- Я люблю тебя до слез - Игорь Николаев - Музыка, танцы
- Где, когда и как родился мугам - Тариел Азертюрк - Музыка, танцы
- Основы музыкальной психологии - Елена Федорович - Музыка, танцы
- Голос - Мари Росси - Музыка, танцы