Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он попытался говорить строго:
— Вы должны были сообщить нам об этом!
— Что? Вы подозреваете его? Конрад, иди-ка сюда.
Из гостиной вышел мужчина, воплощавший собой все, чего не было в Дане. Всклокоченные седые волосы, растрепанная борода, живые глаза — все это разительно отличало гостя от хозяина. Впрочем, одежда тоже — изношенные джинсы с подтяжками и такой же доисторический коричневый пуловер с высоким воротом.
— Да, современные ищейки выглядят почти так же, как те, что в семидесятых работали резиновыми дубинками.
Тойер проигнорировал оскорбление.
— Вы господин…
— Пильц, Конрад Пильц. Алиби у меня нет. Как я слышал, бедная Роня либо сама себя убила, либо кто-то швырнул ее с высоты, так сказать, собственноручно. Это верно?
Пильц казался — несмотря на свою агрессивность — очень опечаленным.
— Насколько мы можем судить, да.
— Ну, тогда я, вероятно, вне подозрения. — До сих пор Пильц держал руки за спиной. Теперь он их показал. Это были обрубки, без кистей.
Тойер молча кивнул. Да, разумеется. Пильц исключался. Хотя гаупткомиссару за свою долгую практику приходилось иметь дело с весьма необычными преступниками — паралитиком, почтальоном на пенсии. Глядя на них, невозможно было даже заподозрить, что они способны на убийство. Гость Дана еще раз упомянул о возможности самоубийства — странно, но внутренне комиссар уже отказался от такой версии, казалось бы, самой вероятной. Почему? Ведь девочка была одинокой, мать умерла, отец в эмоциональном плане холоден как камень. По профессиональной инерции? Из корыстного желания увидеть в этом трагическом случае убийство, чтобы появился повод для нового расследования?
Не в первый раз Тойеру пришлось убедиться, что его молчание действует заразительно. Трое мужчин, совершенно разных на вид, молча стояли в идеальной прихожей. Сыщик почувствовал, как к нему возвращается усталость.
— Под подозрением находится каждый, — тихо сказал он и опустил глаза. — Каждый. Ваше алиби… — он повернулся к Дану, — еще не проверено. А что касается вас… — взгляд в сторону Пилыда, — кто сказал, что вы не пользуетесь протезами?
— С помощью таких протезов вы никого не поднимете. У меня они есть, разумеется. Но я не всегда их надеваю — они мне натирают кожу до крови.
Тойер кивнул, словно ожидал чего-то подобного:
— Я хочу взглянуть на комнату Рони.
Дан с готовностью произнес:
— На втором этаже, вторая дверь по правую сторону.
Сыщик молча затопал наверх.
Вскоре до него донесся раздраженный голос Пильца. Спор продолжался.
Он боялся к чему-либо прикоснуться. Как ни нелепо, но ему было стыдно за свое вторжение. Он не хотел уподобляться самоуверенному координатору из ФБР, который упаковал бы все вещи, оставшиеся от Рони Дан, в пластиковые пакеты, в каких замораживают овощи, чтобы с триумфом предъявить их объективам телекамер.
На средней из трех полок ему бросились в глаза три книги. Они единственные диссонировали с общим видом девичьей, как определил про себя комиссар, обстановки. Во всяком случае, усталый полицейский подумал, что подбирать по цвету корешки книг — так по-девичьи. Впрочем, это мог сделать и отец. И чем мешала ему родная дочь?
Словно приросшие к полке, там стояли Библия, «Свинцовые времена» — пухлый «кирпич», посвященный студенческим беспорядкам и терроризму в Германии, — и томик историй про Шерлока Холмса.
Тойер осторожно снял книги с полки. Никакой пыли. Для сравнения он дотронулся до атласа — тот стоял справа и завершал ряд, превосходно подобранный по цвету и величине. Несколько пылинок остались на подушечках пальцев. Значит, эти три книги Роня читала настолько часто, что даже отважилась пойти против маниакальной аккуратности хозяина дома (наверняка это далось ей нелегко).
Будь там Герман Гессе, гетевский «Вертер» или что-либо такое же драматическое (сыщик не читал подобных книг давным-давно, пожалуй, со школьных времен), он был бы вынужден задуматься над версией добровольного ухода девочки. Но эти три книги?
Тойер опять сидел внизу с мужчинами. Не считая странного выбора книг, он ничего в комнате Рони не обнаружил, ни дневника, ни писем.
— Единственное, что мне бросилось в глаза… — сыщик начал фразу, еще не зная, как ее закончит, — …никаких памятных штучек. Конечно, не всякая девочка регулярно пишет дневник, но многие пытаются это делать, хотя бы временами. И письма, у нее ведь ни одного письма. А еще никаких вещиц на память, даже о матери…
— Вероятно, вы считаете, что я все это уничтожил? — с насмешкой спросил Дан.
— Нет, я так не думаю, конечно нет. Но если бы вы это и сделали, я все равно бы не узнал. Наверняка бы не узнал.
— Когда она переехала ко мне, я сразу заявил четко и ясно, что мне не нужен весь этот мусор. Я пурист, эстет и пурист, до мозга костей… — Пильц поморщился и шумно вздохнул. — Конечно, у нее была пара бессмысленных открыток, присланных ей матерью из командировок, и всякая дребедень вроде маленькой безобразной Эйфелевой башни, привезенной из их совместной поездки во Францию, да еще отвратительные фотографии рождественских елок. Но мне такой хлам не нужен, и я ей это… н-да, дал понять. Возможно, я чуточку пережал.
— Чуточку, — фыркнул Пильц и, казалось, хотел добавить что-то еще.
— Что за девочка была Роня? — спросил Тойер и невольно повернулся к искалеченному, взъерошенному гостю, ведь он явно был расстроен больше, чем отец.
— Она была настоящей девочкой. — Пильц грустно улыбнулся. — Мечтательницей, чуточку конфликтной, впрочем, мне всегда казалось, что она нарочно на себя напускает — понимаете, ведет себя так вопреки своей сути, чтобы казаться взрослой. Меня скорей смущала и удивляла ее набожность…
Тойер кивнул; он не знал, могла ли набожность подтолкнуть ее к смерти, но и исключать такую возможность тоже не хотел.
— Она была верующей? — удивился отец, наморщив лоб.
Могучий сыщик опустил глаза. Он думал о мире, которого хоть никогда и не существовало, но в который он когда-то верил — в детстве, в юности, даже в начале взрослой жизни. В том разноцветном мире родители любили своих детей и интересовались их судьбой. Дети тоже с уважением смотрели на маму с папой, им удавалось в общем и целом расти похожими на них. Конечно, жили там и злые люди, но их было меньше и добрые не давали им воли.
Потом он стал очевидцем студенческих протестов, диких сцен, разыгрывавшихся в идиллическом городе, водометов на Главной улице… Он взглянул на Пильца — типичный состарившийся бунтарь.
Тогда Тойер уже был молодым полицейским — раздраженным тем, что он, поборник добра, внезапно оказался на стороне чего-то злого. Еще его сердило то, что студенты, не вызывавшие у него особых симпатий, боролись за идеи, которые он понимал и одобрял, по крайней мере в основном.
Давно он не вспоминал ту эпоху, но в Рониной книге была подчеркнута глава «Гейдельбергский коллектив пациентов».
— Почему ее интересовало ваше бурное прошлое? — спросил он.
— Это было время, когда мы были молоды, — ответил Пильц, его голос звучал чуточку сдавленно. — Вероятно, она хотела таким образом больше узнать про своего отца.
Дан нервно засопел, но промолчал.
— Где вы живете? — поинтересовался Тойер у Пильца.
— Ну, здесь. В данный момент. — Пильц передернул плечами.
— Мой друг оказался в трудной ситуации, — пояснил Дан. — В настоящее время ему негде жить, он должен собрать массу бумаг. Как только он начнет получать социальную помощь, он подыщет себе жилье, а до тех пор может остаться у меня.
— Он случайно не нарушит вашу концепцию совершенного интерьера? — поинтересовался Тойер и сразу пожалел об этом: как-никак он все же беседовал с отцом убитой девочки.
Ответил ему Пильц:
— Я весьма признателен моему старому другу, иначе не знаю, как я бы вышел из этой ситуации.
Сыщику временами казалось, что он вот-вот потеряет сознание от усталости.
— Вы не страдаете из-за смерти дочери, — сказал он Дану, — и одновременно оставляете в своем доме человека, который никак не может вам нравиться. Тут что-то не сходится, и мы выясним, в чем тут дело.
На глаза Дана внезапно навернулись слезы.
— Да, возможно, вам это удастся, — сказал он задрожавшим голосом. — Вы узнаете кое-что интересное и накажете меня за то, что я невзлюбил девчонку, невзлюбил еще до ее рождения.
Тойер не нашелся что ответить.
— Вот их я возьму с собой, — он кивнул на книги. — Не провожайте, я сам выйду. И ничего не испачкаю.
Остаток ночи сыщик проспал словно бесчувственный чурбан.
3
Вопреки ожиданиям Тойера убийство девушки не слишком потрясло город. Жители, вероятно, оказались — как всегда — разочарованы рождественским праздником, а потребительская имитация счастья в эту так называемую «эпоху затишья» истощила их кошельки, так что им было теперь не до сострадания.
- Ключ от проклятой комнаты - Анна Князева - Детектив
- Последствия неустранимы (сборник) - Михаил Черненок - Детектив
- Канун дня всех святых - Чарльз Вильямс - Детектив
- Богатые тоже платят - Светлана Алешина - Детектив
- Успеть до боя курантов - Марина Серова - Детектив
- Философ - Джесси Келлерман - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Убийственный ритм - Вэл Макдермид - Детектив
- Кофе с молоком - Лана Балашина - Детектив
- Черные Земли - Белинда Бауэр - Детектив