Форма входа
Читем онлайн Взрыв - Кирилл Шишов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Как мы обживали этот танк! Сооружали из пружин и выкинутых на свалку матрасов упругие сиденья, резали из фанеры и красили в защитный цвет откидные крышки на петлях, бензином, выпрошенным Васькой у знакомого шофера, драили весь его шершавый, в зазубринах корпус и долго потом не могли сидеть внутри от испарений, приходя домой насквозь пропахшими, заржавленными, чумазыми. Мы любили свой танк, как невыразимое в обычных словах сокровище. Он еще теснее сплотил нас, отгородив от всего класса стеной секретов, паролей и кличек. И он же — этот честно, до конца потрудившийся на ратном поле с неведомым нам экипажем танк — стал местом моих отчаянных мучений, страхов, уязвленного самолюбия и просыпающейся гордыни…
IVСначала я мог рассчитывать лишь на место десанта, снаружи, потому что в настоящий экипаж входило четыре танкиста во главе с Василием. Рафик Мкртчан был водителем, Филимон Запольский — стрелком, Юрка Кузькин — радистом. Уцепившись за стальные ржавые скобы на броне, распластавшись всем телом по холодному в изморози металлу, я жадно прислушивался к голосам моих друзей, ведущих танк в наступление. Васька командовал хриплым, не своим голосом, при этом коробка танка усиливала его крики, и можно было слышать, как добросовестно, с пыхтением исполняли его команды мои друзья, вертели остатки маховичков, скрежетали рычагами, а больше всего — колотили по стали жестяными коробками, изображая выстрелы…
Мне повезло. Прислушиваясь к приказам Васьки, я видел, как плоские массивные приводные колеса танка чуть-чуть шевелились, видимо, когда Рафик нажимал на уцелевшие рычаги или педали. Набравшись терпения, я продолжал, задыхаясь от волнения, свои наблюдения и, постепенно, раз за разом, ковыряя наружные части танка, понял, что весьма о многих из действующих механизмов мои друзья и не догадывались. По ходу игры, слушая доносящийся из-под толстой башенной брони голос командира, я должен был прыгать с танка, строча автоматом, на захват вражеских окопов. Васька гонял меня безжалостно и многократно, приподнимая при этом самодельную крышку люка и высунувшись по пояс. Я отбивал подошвы, ударяясь о деревянный настил платформы, царапал в кровь пальцы, но Васька был неумолим: «Вперед! На захват третьей линии! Кинжальный огонь!» — вопил он, а у меня пот заливал из-под шапки глаза, тело горело от усталости, и руки дрожали от тяжести железного ржавого автомата… Но я не мог даже возразить, ибо сам Васька дерзал прыгать на наших глазах не то что с неподвижной, а с идущей на полном ходу платформы, когда, разогнавшись на сортировочной горке, гудящий ящик вагона шел под уклон навстречу длинному хвосту формируемого состава. Он мог при всех сунуть под колеса чугунный тормозной башмак, а сам встать между буферами состава, дожидаясь, пока вагон со свистом и скрежетом не ударит в массивные тарелки возле самых его плечей. Он вызывался даже на спор, что может лечь между шпалами и пролежать, пока сверху пройдет полный грузовой состав, но на это никто из нас — трусов и бояк — не шел…
Как я мог пикнуть такому командиру, что у меня больше нет сил, что у меня подкашиваются ноги, а пальцы уже не сгибаются и не держатся за скобы. Я должен был стать нужным ему в экипаже…
И вот, когда при минутной передышке я услышал его приказ: «Левый поворот! Газу давай!» — я закричал, срывая голос:
— А он задний дает. А он не знает!..
— Почему задний? — высунулся Васька из люка — потный, запыленный, в старом тряпичном шлеме танкиста без наушников.
— А вот колеса не поворачиваются! — истошно вопил я и, тут же сбиваясь и путаясь, выдал свою наблюдательную зоркость и по части заднего хода, и по выхлопам, и по поворотам.
— Ладно, без сопливых разберемся, — сказал Васька и собрался уже закрывать люк, как меня осенила великая идея:
— А я могу и башней двигать! Без башни пушкой не прицелишься, — выпалил вдруг я, хотя за секунду до этого и не догадывался о существовании башенного механизма. Отчаянье и горькое одиночество сжали в кулак всю мою мальчишечью гордость и бахвальство, и через минуту я уже сидел в башне и, ощупывая пальцами пазы, лихорадочно искал, что бы такое могло сдвинуть этот тысячекилограммовый колпак с места. Мысль моя работала толчками, барахтаясь между отчаяньем и вспышками надежды, а Васька нависал надо мною ушастым шлемом и бубнил с угрозой:
— Ну, скоро? Врешь ты все, бабкин хвост…
У каждого в жизни бывают звездные часы, скачки, рывки к Мужанию. Мой первый шаг я сделал в танковой башне, в неполных девять лет, когда, сжавшись в комок от страха и отчаянья, промолвил Ваське:
— Пусть все вылезут и снаружи помогут… Упрутся в башню…
Все вылезли, похихикивая надо мной и ухмыляясь, как Васька врежет мне по шее за треп. Потом они долго пыхтели, налегая тремя мальчишечьими силенками на башню, стоящую намертво. Потом нехотя вылез Васька, и я снова показал им, куда нужно упереться и куда толкать. А потом, внутри, тайно и задыхаясь от восторга, нащупал стопорный упор, отжал его, закусив губы и сдирая кожу, приказал:
— Давай! Дави сильнее!
Медленно, со скрипом двинулась тяжелая башня. Заскрипели по ржавым пазам направляющие, завертелась в открытом люке нить проводов…
— Ура! — завопили ребята и нажали покрепче.
— А-а, — отчаянно взвизгнул я и отдернул вмиг обагрившуюся руку прямо из-под зубцов шестерни… Я потом плохо помнил, как меня увели домой, как промывали покалеченный палец йодом… Рубец — первый боевой рубец от ранения в настоящем танке, — сохранившийся на всю жизнь на левой руке, был моей бесспорной и главной наградой, когда спустя неделю или две я занял место водителя танка, стоящего на запасных путях нашей громадной железнодорожной станции…
VВ эту зиму и потом весной, когда внезапно ослепительно и жарко ударило солнце, в неделю высушив дороги и отстойные канавы, у нас началось строительство. Крохотные домишки, отлетая изъеденными короедами и древоточцами досками, понемногу начали исчезать. Дюжие мужики в кожаных фартуках, забравшись на пыльные ветхие стропила, ломами раскачивали скобы старинной ковки, и окрестность наша, помимо паровозных гудков, огласилась пронзительным истошным скрипом выдираемых гвоздей и дюбелей. Мы ходили в школу, плохо соображая, что выводили наши пальцы в графленых тетрадях, потому что все существо наше переполняла внезапная, суматошная, пыльная горячка новостройки.
Может быть, деревенскому моему сверстнику — знатоку и очевидцу живой, одухотворенной природы — покажется преувеличенным то впечатление сказочности и таинственности, каким наполнялись наши мальчишечьи души при виде грубо сколоченных горбылистых лесов, на которых, пружиня, ходили русые каменщики. Мы замирали от восторга, когда, перекинутая через неказистый блочок, бесшумно скользила вверх подвесная клеть с бадьями раствора, а высокая фигура в брезентовой куртке, помахивая богатырской рукавицей, подтягивала на себя этот могучий груз. Мы выросли среди незыблемого, неизменного, и совершаемое на наших глазах чудо — от разрытого глинистого чрева земли до блестящей оцинкованной кровли, что пела под деревянными киянками по утрам, — все было каждый день необыкновенно и восторженно. Мы понимали, что возводимое на наших глазах здание — это архитектура, это не просто тебе четыре стены, окна и крыша для жилья. На наших глазах привозили диковинные лепные гипсовые цветы, что ставили потом на верхушки громадных тесаных колонн. Цветы были узорчатые, с прожилками листвы и крупными плодами — не рябины, не черемухи, а какой-то неведомой породы. И это было — архитектурой!
Под окнами на штырях крепились круглые фестоны тоже с тайной чудесной растительностью, и двери, которые привезли уже в конце лета — тоже были необычные, дубовые, а не то что из сосны или фанеры. Двери были тяжелыми, с медными нашлепками, узорными ручками и пластинами…
Так к нам пришел Парфенон. В серый привокзальный поселок, с пестрым базаром, деревянной церковью и бараками грянул белоснежный коринфский портик кинотеатра, окруженного чугунной витой решеткой с массивными крепостными башнями столбов…
Но самое великое чудо мы увидели потом, когда отгремел торжественный оркестр на открытии и очумелая толпа юных счастливчиков, отстояв в духоте и теснотище часовую очередь, вошла в фойе, держа в потных ладошках синие лоскуты билетов… В огромном зале, сверкавшем бронзой и хрусталем невиданных люстр, во всю противоположную стену, доходя до лепного карниза, висела пестрая до ломоты глаз, непривычная масляная картина.
Кто знает — с чего начинается у человека открытие красоты. Может, в других краях оно начинается с вечерних песен, что поют девчата на посиделках перед закатом, а ветер несет с полей прохладу и запах скошенного сена… Или с резных наличников, которые любовно ладит сосед, ловко орудуя отточенным топором и ножовкою… Или со скрипичных концертов, куда приводят чинных мальчиков в отглаженных рубашках воркующие мамы с запасом печенья в бисерных ридикюльчиках… Для нас — вокзальских гаврошей — красота началась здесь, в фойе кинотеатра, когда, опешив и замерев от неожиданности, мы пытались соединить в сетчатке распахнутых глаз эти яркие цветные пятна, это буйство ультрамариновых, кроновых, охряных оттенков, выхватывая из их сочетаний то отдельные куски, то силуэты… Помню, что не в первый и не в десятый раз я наконец осознал — что же нарисовано там, на громадной, уходящей в неведомое величественной картине. Я познавал картину по частям, то придавленный толпой к самому ее подножию — и тогда передо мной оказывались какие-то поросшие мхом гранитные валуны с трещинами и изломами; или вдруг я различал с восторгом серебристые рельсы с красным дощатым вагоном и тамбурной площадкой, столь хорошо знакомыми по вокзалу. Иногда, когда было поменьше народу — а это было так редко и недолго, — я отходил к противоположной стене и поверх голов видел летучие плоские облака с сизыми подошвами и вершины каких-то гор, поросших ядовитой зеленью.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Взрыв - Кирилл Шишов бесплатно.
Похожие на Взрыв - Кирилл Шишов книги
- Разбуди меня рано [Рассказы, повесть] - Кирилл Усанин - Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
- Раноставы - Василий Снегирёв - Советская классическая проза
- Большие пожары - Константин Ваншенкин - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Дороги, которые мы выбираем - Александр Чаковский - Советская классическая проза
- Завтра была война. Неопалимая Купина. Суд да дело и другие рассказы о войне и победе - Борис Васильев - Советская классическая проза
- Рябина, ягода горькая - Геннадий Солодников - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза
