Прочитать бесплатно книгу 📚 Взрыв - Кирилл Шишов 👍Полную версию
- Дата:15.08.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Взрыв
- Автор: Кирилл Шишов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взрыв
Предисловие
Читатель берет в руки новую книгу с некоторой настороженностью. Что это за книга? Кто ее автор? Можно ли довериться ему? Откуда ему знакомо все то, о чем он пишет? И в самом деле, для тех, кто не знает Кирилла Шишова лично, может показаться странным разнообразие тем, затронутых в книге.
Здесь и биографическая повесть «Записки Вахонина», в которой автор говорит о собственных юных годах послевоенной поры, о школе, о первой любви, о мальчишках, чьи отцы погибли на фронте. Наряду с повестью помещены рассказы о металлургах, строителях, художниках, нашедших в труде радость творчества, и о тех, кто не сумел найти себя, предал свое дело.
Книга Шишова привлекает своей достоверностью, с какой он описывает то цех крупного металлургического завода, то шоссе, на котором происходит автомобильная катастрофа, или рисует большой уральский город. Чувствуется, что это не понаслышке знакомо ему, а близко и дорого.
Кандидат технических наук, казалось бы далекий от мира искусства, Шишов смело шагает в литературу. Его рассказы печатались в журнале «Урал», в альманахе «Каменный пояс». Я же помню его еще пятнадцатилетним юношей, когда он пришел в литературный кружок Челябинского Дворца пионеров. Меня радовали его внимательность и пытливость, стремление знать больше того, что давали ему мы — школа и литературное объединение. Уже тогда поражала его начитанность. В этом ему помогала богатая библиотека погибшего на фронте отца…
Миновало детство. Окончена школа. Нужно было выбирать путь в жизнь. Очень хотелось отдаться литературе, но семья настаивала на техническом вузе. «Ну что ж, пусть будет так. Литература никуда не уйдет», — решил Кирилл.
И вот прошли годы. Окончен институт. Защищена диссертация. Преподаватель политехнического института доцент Кирилл Шишов несет свои рассказы в книжное издательство. Упорно, настойчиво работает он над каждой строкой, так как привык это делать в науке. Его статьи о родстве науки и искусства печатают центральные газеты, вызвав общесоюзную дискуссию в «Литературной России»… Много лет руководил он литературным театром студентов, создав для него самостоятельные композиции.
Все это, видимо, помогало ему писать, шлифовать образы, находить интересное в обыденном, казалось бы заурядном…
Все это чувствуется в первой книге, подкупающей своей искренностью. Верится, что она найдет путь к сердцу современного читателя, искушенного в сложностях и технической специфике нашего времени.
Лидия ПРЕОБРАЖЕНСКАЯ
Записки Вахонина
Повесть
Часть первая
IВот уже скоро год, как я получил квартиру, вызывая зависть и бледную скорбь сослуживцев. Скоро год, как я смотрю на свой город с высоты птичьего полета — с четырнадцатого этажа. Я смотрю по вечерам на него, странно преображенного неоном, и не верю — неужели я прожил в нем больше тридцати лет? Неужели там, в угрюмом сумраке каменных коробок, прошло мое детство, промелькнула юность и я — одинокий, седеющий холостяк — фантазировал когда-то в этом городе, строил планы, верил в свою исключительность?.. И что самое, самое странное — неужели именно там, в каменных, продуваемых зимним сухим ветром арках и переходах, в тех светящихся колючим светом комнатах я был когда-то любим, обо мне плакали, из-за меня разбивали в душную полночь леденящее стекло и перевязывали худенькую локтевую кость разорванной девичьей сорочкой?.. Неужели это все было и я мог часами читать ей стихи, не курил по ночам от бессонницы и получал каждое утро письма?..
Почему же все у меня так нелегко и грустно? Когда я иду на работу, в редакцию, когда читаю корректуру или спорю в коридоре с коллегами, я мучительно думаю об этом, — отчего? Когда мать звонит мне по вечерам, пытаясь рассеять мое одиночество рассказами о прочитанных книгах, машинально ей отвечая, я думаю о своем. Частенько по вечерам у меня собирается старая компания приятелей — любителей преферанса, но даже и в их горластом присутствии мне мерещится в сизой табачной дымке то далекое девичье лицо с крупными слезами, матовой кожей и нежным пушком над верхней губой, который я так любил целовать…
И вот, получив после десяти лет службы квартиру с лифтом и мусоропроводом, взглянув сверху на город, в котором все это совершилось, я решил сызнова прочитать свою сумбурную жизнь, без самообмана и фальши понять, как все произошло…
IIЯ родился перед самой войной, в те короткие и для меня почти былинные годы, когда родители мои наконец вздохнули после скитаний, осели в первом подвернувшемся городке. Именно там, в атмосфере парового отопления, произвели они меня на свет на четвертом десятке.
От тех блаженных предвоенных лет остались у нас хрустящая кожаная плетка для собаки, ибо пса отец мечтал, да так и не успел купить, и хромированный фотоаппарат в ладном кожаном чехле. Говорили, что многие вещи были обменены во время войны на продукты, и, судя по тому, что мы выжили, их было немало. Но я застал лишь память о прекрасных предвоенных днях, о велосипеде, на котором якобы катал меня отец. Мать вспоминала об этом со смешанным чувством горечи и радостного изумления… Надо же, было время, когда был и отец, и я, и солнечный сосняк, в который меня — крохотного — возили на жесткой раме иностранного велосипеда!.. Я ничего этого не помнил. Я вырос в доме под сенью многочисленных теток, выковырянных войной из стольких городов и приволокших к нам — в провинцию — в эвакопоездах щипцы для горячей завивки, альбомы с артистическими фотографиями в виньетках и уверенный воспитательный тон, от которого я — вечно больной горлом, с ватой в ушах, во фланелевом лифчике с чулками на резинках — испуганно съеживался. Запах общей кухни, заставленные кроватями комнаты, постоянное ожидание еды — таковы были мои ранние детские воспоминания.
Неудивительно, что я напрочь забыл — когда и кто водил меня гулять по городу, наполненному слабыми истощенными людьми, спавшими прямо в подъездах. Забыл, как меня одевали по утрам в многочисленные, ручного шитья самодельные одежки. Но запах горячей украинской колбасы, что по воскресеньям доносился из комнаты соседей вместе с шипением примуса, я запомнил навсегда, сглатывая слюни и ерзая на скрипучей, у самого входа в коридор кровати…
Пора младенчества печальна всегда, когда слабы, робки и расплывчаты еще связи с миром. Но она вдвойне печальна, если проходит в эпоху страшных, хотя и далеких войн, крохотных пайковых осьмушек и безжалостных шершавых листков похоронок. В три года, еще едва от голодной слабости научившись ходить и слегка лепетать, я стал наполовину сиротой, и, верно, часто надо мной, возвратясь с вечерней смены, плакала моя мать, поправляя лоскутное, из больничных остатков ватное одеяльце…
IIIНеосознанной тоской вошло в меня неосознанное сиротство. Помню, как первый раз я совершил с матерью путешествие — самое далекое и самое необыкновенное из всех моих последующих путешествий. Помню серые, обшарпанные бортовые грузовички, небритых серошинельных солдат в выгоревших пилотках. Солдаты подсаживали меня на борт. Помню чудные, с едким чадным запахом зеленые колонки возле кабины, в которые закладывали березовые чурочки. Мама работала в госпитале, и, верно, в один из весенних дней раненых и выздоравливающих вывозили в лес, в сыроватый сосняк, что простирался недалеко от города вдоль узкой речонки… Как возбудил меня вид огромных, чадящих машин, бесконечные приготовления, подноска лежачих забинтованных тел на носилках, укладка каких-то мешков, припасов, потом длительное ожидание, переговоры врачей в белых халатах друг с другом, их блестящие сапоги в грязи и в ошметках навоза… И тут прижал меня к своей жесткой колючей шинели какой-то раненый в пепельной повязке вокруг шеи, взъерошил мне волосы ладонью, пахнущей карболкой, и дружески подмигнул: «Ну, как, мужик? Батяню небось заждался? Теперь уж скоро…»
Не помню, что и как я ему ответил, потому что нас толкнуло, рывком увлекло вперед, и я уткнулся ему в гимнастерку, почему-то пересыпанную махоркой, и засвистел, затрепетал сквозняк вокруг его теплой шинели, и горько и сладко было мне прижиматься впервые в жизни к мужскому телу.
А потом мы ехали целую вечность по полям, по каким-то лощинам, долгим размытым подъемам и увалам, и места были открытые, вольные. В машине было тряско, нас нещадно мотало на деревянных лавках, но солдаты, слитно держась руками друг за друга и за борта, пели низкими, хриплыми после гортанных ранений голосами:
Степь да степь кругом,Путь далек лежит…
IVНо слишком редко я видел в детстве открытые места, непыльные загородные деревья. Чаще всего я помню себя тихо играющим в комнате, обычно под столом. И игрушки у меня были самодельные, сшитые тетиными руками, — зайцы, мишки, коровы. Я всегда ненавидел эти тряпичные подделки, мне до слез хотелось иных, мальчишеских игрушек, но каких — я не знал. Я только старательно наряжал своего вельветового зайца в королевский костюм с ботфортами, а корову переделывал в коня, отрывая ей ватные рога и размочаливая проволочный хвост. В детском саду я всегда скрывал, что у меня нет ни брата, ни отца, и самозабвенно, взахлеб сочинял бесчисленные истории о жизни своей семьи — об овчарке, которую якобы купил мой отец, о брате, который выстрогал мне перочинным ножом парусник, а потом унес его на выставку в школу. У моих сверстников было много братьев, и никто не удивлялся моим басням, стараясь даже дружить со мной, особенно после того, как я принес кожаную плеть со стальным хромированным колечком, тайно украденную из дома… Кто знал, каких уверток стоило мне — шестилетнему сопливому карапузу — усыпить бдительность своей кружевной, в папильотках и с неизменной папиросой тети, что одевала и собирала меня по утрам на мою детскую службу! Как мучился я, обмотав плетку с вечера на голое тело пижамой и улегшись в ее змеиных объятиях спать. Как глубоко врезались ее треугольные сплетения в мою кожу, но, точно страстотерпец, я почти испытывал наслаждение, представляя картины моего победоносного явления в ребячьем коллективе, среди сопливых девчонок и вечно драчливых, набыченных перед потасовкой ребят…
- Разбуди меня рано [Рассказы, повесть] - Кирилл Усанин - Советская классическая проза
- Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко - О войне / Советская классическая проза
- Это случилось у моря - Станислав Мелешин - Советская классическая проза
- Раноставы - Василий Снегирёв - Советская классическая проза
- Большие пожары - Константин Ваншенкин - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Дороги, которые мы выбираем - Александр Чаковский - Советская классическая проза
- Завтра была война. Неопалимая Купина. Суд да дело и другие рассказы о войне и победе - Борис Васильев - Советская классическая проза
- Рябина, ягода горькая - Геннадий Солодников - Советская классическая проза
- Когда зацветут тюльпаны - Юрий Владимирович Пермяков - Советская классическая проза