Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не оставляйте меня, — умоляюще прошептала девушка.
Казак растерялся. Оставить девушку — фашисты убьют ее. Взять с собой — куда, в бой? Михаил схватил ее за руку и выбежал с ней во двор. Они быстро пронеслись через сад, огород, спустились к реке. В кустах кто-то заворочался. «Прочесать или нет?» — мелькнула мысль у Михаила.
— Ложись! — сказал он Вере, примостился в ложбине и приготовился стрелять. Его охватила тревога: «А кто в кустах — немцы или свои? Может, женщины плачут?»
В селе стало тише, выстрелы раздавались реже. На западной стороне послышался гул машин. Немецкие броневики пришли на подмогу. Кавалеристы, выполнив задание, уносились из села. Михаилу казалось, что немецкие машины вот-вот оцепят село и тогда уже не вырваться отсюда. Он молча кивнул девушке и, осторожно раздвигая кусты, пошел с ней по топкому берегу реки. Вера, пройдя метров сто, прошептала:
— Постойте, что же будет с матерью и братом? Убьют их. Я не пойду.
— Может, их не убьют. А вас наверняка уничтожат за офицеров. Идемте.
— Пусть я лучше вместе с ними умру, — заплакала девушка. — Не пойду.
— Перестаньте, — строго прошептал Михаил и рукавом шинели вытер пот с лица. — Отстали, черт возьми! Надо выбираться. Пошли. Вам нельзя оставаться у немцев.
— Я понимаю, но что с ними будет? — в отчаянии шептала Вера. — И мы выберемся ли живыми?
— Трудно сказать… Слышите, пушки забухали.
В небо взлетали осветительные ракеты. В холодном воздухе рвались мины, снаряды.
4
На востоке протянулась красная дорожка. Небосклон бледнел, звезды гасли. Над речкой, журчавшей между низкими кустарниками, клубился предутренний туман. Пермяков, Элвадзе с бойцами бежали из села к роще, где стояли лошади. Добравшись до низких тальников, они остановились. Пермяков стал подсчитывать ряды. Многих недосчитался, в том числе и Елизарова.
Немцы, примчавшиеся на выручку в село, прочесали все дворы. Артиллеристы и минометчики приспособились на восточной окраине и вслепую жгли порох. Через головы удаляющихся казаков с воем и визгом проносились снаряды, гулко разрываясь в глухом сыром лесу. Застучали тяжелые пулеметы. От Шатрищ протянулись дуги трассирующих пуль. Казаки залегли в лощинке, и, когда утихла стрельба, они благополучно добрались до коней. Пермяков еще раз уточнил, кто из казаков не вернулся, где и при каких обстоятельствах отстал. Элвадзе подробно рассказал о храбрости Елизарова и тяжело вздохнул под конец.
— Убит, иначе он прибежал бы, местность знает, второй раз уже здесь.
В лесу было холодно. С севера плыл студеный ветер, изредка срывал сухие листья с деревьев. Закапал дождь. Крупные капли со звоном падали на каски. Пермяков, Элвадзе сели под старый ветвистый дуб, решили еще подождать немного, но напрасно. Никто не прибыл. Казаки подтянули подпруги, сели на коней и, мокрые и продрогшие, поехали в обратный путь.
Полк размещался в лесу. Под утро добрались туда Михаил и белорусская девушка. На краю березовой чащи их задержало охранение. Елизаров убеждал казаков, что он свой, из первого эскадрона, что возвращается с налета. Часовые были неумолимы. Один из них подозрительно посмотрел на Веру и коротко два раза свистнул. Пришел разводящий и повел казака с девушкой к командиру эскадрона.
— Сейчас вы увидите моего командира, — сказал Михаил девушке.
— Строгий? — спросила Вера.
— Как прокурор, но зря не обидит, заботливый. Проберет так уж проберет, думаешь — конец жизни. А встретит через час — спросит: сыт, курево есть? Или ночью подойдет к новобранцу, спросит: «Не озяб?» И покажет, как надо укрываться шинелью на отдыхе, чтобы хватило ее и на себя, и под себя, и под голову, и на ноги… Вот и его квартира.
Вера представляла себе, что бойцы живут в шалашах или палатках, а штаб находится где-нибудь в доме лесника, но, увидев, что и командир, как и казаки, спит под деревом, она поняла: это и есть фронт.
Пермяков, услышав голос разводящего, приподнялся. Михаил подробно доложил о своих действиях, передал командиру немецкую полевую сумку, замолвил слово за девушку. Пермяков похвалил его за смелость, инициативу и спросил:
— Есть хотите?
— Да, в животе в барабан бьют.
Пермяков встал, подошел к Вере, сидевшей поодаль. Долго не расспрашивал ее, знал, что она перенесла. Девушка заплакала.
— Вам надо радоваться. Вы спаслись. Будем надеяться — и мать с братишкой останутся живы.
Пермяков разбудил старшину, велел принести банку консервов и хлеба для Елизарова и Веры, а сам с немецкой полевой сумкой поспешил к командиру полка.
После неприхотливого ужина Елизаров принес охапку сена, постелил под березой и сказал девушке:
— Спите, вот попоной укройтесь.
Сам лег вместе с бойцами, положил под голову противогаз, обнял свой автомат и сразу уснул.
Вере не до сна было. Она думала о матери, о братишке. Придется ли увидеть их? Слезы подступали к глазам. Девушка вздохнула, тихо заплакала.
В лесу было холодно, и Вере под попоной вспомнилась мягкая постель, ласковая мать, подходившая к ней и ночью укрывавшая ее. Вспомнился и отец, умерший пять лет назад, когда она, окончив семилетку, поступила в медицинский техникум.
К ней на носках подошел Михаил. Вера вздрогнула. Она подумала, что молодой человек пришел повольничать. Но казак накинул на девушку вторую попону и молча, на носках отошел. Вера была взволнована. Она приподнялась и сказала:
— Спасибо.
Елизаров только помахал рукой. Ему от всей души хотелось помочь, облегчить ее горе.
Утро на редкость было спокойное. Только где-то вдалеке тяжело ухали пушки. Высоко в небе рокотал вражеский самолет с широким размахом крыльев и тонким длинным фюзеляжем. Это был немецкий воздушный разведчик.
Солнце проглянуло сквозь осенние деревья, раскинув во все стороны косые лучи. Вера пригрелась под двумя попонами, но так и не сомкнула глаз.
Первым в эскадроне поднялся Пермяков. Он подошел к коновязи, на скорую руку сделанной кавалеристами. Дневальные подгребли сено, раскиданное беспокойными дончаками. Командир эскадрона, проверив свое хозяйство, подошел к Вере. Девушка, услышав шаги, испуганно выглянула из-под попоны.
— Доброе утро, — сказал Пермяков.
Вера вскочила, одернула платье, смахнула с лица волосы, прихватила их гребенкой.
— Как спали-ночевали?
— Ничего. Сначала было холодно, потом боец принес вторую попону.
— Какой?
— С которым я пришла.
— Елизаров, — подсказал Пермяков. — Казаки — люди чуткие, будут сестрой вас называть. Посмотрите, сколько у вас братьев, — показал он на конников, спавших между деревьями.
— Братья-спасители, — робко проговорила Вера. — Елизаров дважды спас меня. Стали переплывать Сож, а вода холодная под утро. Мне свело ноги на самой середине. Стала тонуть. Он одной рукой плыл, другой тащил меня. Хорошо плавает.
— На то он и казак с Дона, — сказал Пермяков.
Элвадзе, спавший неподалеку, услышал женский голос, приподнял голову. Увидев Веру, он вскочил и вытянулся перед Пермяковым.
— Разрешите спросить, товарищ командир эскадрона. Елизаров явился?
— Да, вместе с девушкой, — Пермяков кивнул на смущенную Веру.
Сандро подскочил к ней, хотел от радости поднять ее на руки, но, взглянув на командира эскадрона, опустил руки по швам.
— Это у вас в селе мы пускали кровь фашисту? А где Елизаров, чубатый?
— Да вот он спит, — показал Пермяков.
Элвадзе подбежал к березе, под которой спал Михаил, обнял его, спящего.
— Пускай спит, — заметил Пермяков.
— Товарищ командир эскадрона, не могу. Радость на весь лес! Друг мой, проснись, — разбудил он Михаила. — Вернемся домой — утоплю тебя в александровле.
— В чем утопишь? — протирая глаза, спросил Елизаров.
— Не знаешь? Вино грузинское густое, крепкое, сладкое. Веселое вино! Говори: как отстал?
— Спасал девушку, — кивнул Михаил на Веру. — Протянула руки, сказала жалобно: «Не оставляйте меня». Как можно было оставить? Убьют, думаю, гитлеровцы за наш сабантуй. В кустах долго просидели, пока не угомонились фрицы. Добрались до рощи, свищу — никого, как на погосте. Вы уже снялись…
— Товарищ командир эскадрона, — подошел Элвадзе к Пермякову, — я уже докладывал и еще скажу: Елизаров — боевой казак.
— Боевой… — повторил Михаил, смущаясь, — а с налета топал пешком. Все из-за сумки, будь она неладна.
— Сумку вы не браните, — подхватил Пермяков. — В ней такие бумаги, что ста «языков» стоят.
Михаил улыбнулся. На сердце легко и приятно стало. Теперь ему не стыдно было смотреть в глаза командиру.
— Страшно было, товарищ Елизаров? — спросил Пермяков.
— Страшно, покуда не тряхнул часового…
— Ничего себе тряхнул, — Сандро расхохотался, покачал головой и обнял Михаила. — Если бы ты тряхнул так Булата, то и он высунул бы язык.
- Акция (из сборника "Привал странников") - Анатолий Степанов - О войне
- Мой лейтенант - Даниил Гранин - О войне
- Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941-1942 - Артем Драбкин - О войне
- Крылатые гвардейцы - Захар Сорокин - О войне
- Бой без выстрелов - Леонид Бехтерев - О войне
- В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков - О войне
- …И все равно - вперед… - Висвалд Лам - О войне
- С пером и автоматом - Семён Борзунов - О войне
- Разведчик морской пехоты - Виктор Леонов - О войне
- Записки командира - Даниил Русских - Драматургия / О войне