Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Томске «в стол» легли шесть очередных тетрадей «В своём углу», хроника «Колокола», неоконченная повесть «Чертог памяти моей. Записки Ельчанинова», книга «Художники живого слова», статьи «Монастырь старца Зосимы», «Художники современной детской книги» и другие работы.
Нестеров, читавший почти все художественные произведения Дурылина, уговаривал его больше писать свою прозу: «Статьи Ваши и другие напишут, а это только Вы». То же говорили ему В. В. Розанов, Вячеслав Иванов. Он и сам понимает, что годы томской ссылки, «годы полного удаления, умственного одиночества, почти молчания даны, — последняя отсрочка! — на то, чтобы делать то, что можно здесь делать и что мне никогда не удавалось делать в Москве — писать»[371]. Но болезни оставляют мало сил. Он просит Е. В. Гениеву помолиться о нём молитвой Гоголя, которою Николай Васильевич просил молиться о нём П. А. Плетнёва: «Боже, просвети его и научи тому, что ему нужно на пути его. Дай ему выполнить то именно назначение, для которого он создан Тобою же и дал Ты же орудия, способности и силы… Если ж он отшатнётся от своего назначения, то пожалей его бедную душу и снеси его до срока с лица земли»[372].
Елена Васильевна выполняет многочисленные поручения Дурылина: присылает ему книги по списку, ходит в библиотеку и делает выписки из статей; снимает копии с писем К. Леонтьева и Гоголя, передаёт Н. И. Тютчеву для выставки рисунок Е. С. Селивачевой «Фет читает „Фауста“» из его архива; разносит по библиотекам книги, которые остались за ним; тормошит С. М. Соловьёва, чтобы продлил во Всероссийском союзе писателей его членский билет — единственный документ, подтверждающий его социальный статус; хлопочет, чтобы привезли от Г. В. Постникова мамину божницу, иконы и книги — «это всё, что осталось для меня от мамы, которую я любил беспредельно»… и т. п. Она составляет каталог его книг, делает опись рукописей. Для объяснения стихотворений Тютчева «Безумие» и «Фету» Дурылин заказывает Гениевой раздобыть через её мужа-гидролога сведения об искателях воды (лозоходцах) в Алжире 30-х годов XIX столетия. Кроме Гениевой выписки для его работ делают по его просьбам К. В. Пигарёв, А. А. Сабуров, К. Н. Зимина (Капу), Маша Нерсесова, М. А. Моисеева — племянница…
В Томске из-за частых болезней Дурылин впадает в тоску. Угнетает сознание затерянности, отъединённости, ненужности. Применяет к себе слова из стихотворения Андрея Белого «Бурьян»: «Пространствами стёртый». Устаёт даже от дороги в библиотеку. Иногда так плохо, что не может встать с постели. Бывают обмороки, сильные сердечные приступы. Левое ухо совсем не слышит. Появляются мысли о скором конце. Только Елене Васильевне он пишет обо всём этом и только на её попечение может оставить Ирину: «Прошу Вас <…> — позаботьтесь об Ирине. Я бы не был жив, если б не её заботы, уход и труд надо мной, бескорыстный, безмолвный, многолетний (скоро уже 10 лет!) и для 99/100 не видный (Вы, Е[вгения] А[лександровна], Мих[аил] Васильевич] исключаетесь, вы и есть та другая 1/100, видящая)»[373].
Письма Дурылина другим корреспондентам всегда бодрые. Сам больной и страдающий, он находит в себе силы поддерживать духовно друзей и находит способы помогать им. В Томске он продаёт акварели М. Волошина (присылаемые для этой цели) и отправляет деньги в Коктебель оставшемуся без средств существования поэту. (Пенсию Волошину начали выплачивать в 1931 году — за год до смерти.)
М. В. Нестеров часто благодарит Дурылина за «утешительные и ласковые письма», за «бодрую и бодрящую весточку», за «утешение моей старости». Он пишет в Томск: «Дорогой Сергей Николаевич! Ваше ободряющее письмо получил, с добрым и благодарным чувством прочёл его. <…> Ваше письмо <…> как некий бальзам или как разговор с Ф. А. Гетье (врач. — В. Т.) действует на меня успокоительно, утишает боли физические и душевные. <…> Вы — давний мой утешитель. Вы тот „Жалостник“, который так хорошо Вами нарисован. Спасибо Вам»[374].
Анна Ивановна Трояновская — певица, художник, автор пастельного портрета Дурылина (долгое время висевшего в квартире С. Т. Рихтера) — пишет ему в 1929 году после похорон своего отца: «Для меня горе, что Вас нет с нами. Вы помогли бы мне так же, как помогли, когда я потеряла маму…»[375]
Евгении Александровне Нерсесовой в ответ на её, видимо, грустное письмо Дурылин отвечает пространным рассуждением о смерти и бессмертии: «…B сущности, мысль о смерти есть мысль о бессмертии. <…> Оттого-то я и умираю, т. е. поднимаюсь из одного этажа в другой, высший, — что я бессмертен». Он приводит свои стихи 1908 года, которые написал на смерть няни:
К незримому здесь зримая ступень,Начальный труд и подвиг восхожденья,Не в ночь и в тьму, а в новый вечный день.
Пишет, что надо бороться с ощущением скорой смерти, «оно часто обманывает, муча близких, и не обладает той творческой силой, какою обладает выше означенная мысль о смерти. Господь властен отвратить смерть, самые шаги которой мы слышали уже у своей постели. <…> Фараон начинал строить себе пирамиду, как только вступал на престол, но это не значит, что он ожидал, что завтра же умрёт. Мысля о смерти, египетская культура оказалась самой долговечной из всех, кто о смерти не мыслил (Рим) или мало мыслил (Эллада). Мы теперь не мыслим о смерти — верный признак, что наша культура окажется мимолётной и ничтожной. Мыслить о смерти нужно, чтобы жить — жить достойно, долголетне и прекрасно»[376]. В отдельную папку с названием «Как умирают» Дурылин собирает материалы о том, как отходили в мир иной разные люди — великие и невеликие. «В смерти нет равенства. Умирают все, но умирают различно. Есть смерть, есть околевание, есть блаженное успение»[377].
У Дурылина на протяжении всей жизни была очень обширная переписка. Для него письмо — это окно в жизнь, в мысль, в искусство, средство живого общения. У него письма-исповеди, письма-рецензии, письма-воспоминания, письма-размышления, письма-беседы, письма-встречи. «Может быть, Вы захотите встретиться со мной письмом», — пишет он Борису Пастернаку, сообщая ему свой адрес в томской ссылке после нескольких лет перерыва в их дружеском общении. И ему же он пишет письмо — «радостное рукопожатие на общую работу»[378].
Письма Дурылина — подробные, откровенные — это целый кладезь информации о нём, о его трудах и днях, о скитаниях души и о людях, его окружающих. Иногда письма превращаются в кусочки статей. Здесь можно выразить то, что в статье не напишешь. С поэтами — М. Волошиным, Б. Садовским, С. М. Соловьёвым, В. К. Звягинцевой он ведёт живую беседу о поэзии и поэтах; в письмах Б. Пастернаку — глубокие рассуждения о реализме подлинном и мнимом в искусстве. В письмах художникам — М. В. Нестерову, К. Ф. Богаевскому, Р. Р. Фальку, П. Д. Корину — он обсуждает проблемы живописи на профессиональном уровне. В письмах композиторам и музыкантам — Н. К. Метнеру, П. И. Васильеву, А. Ф. Гедике — меткие суждения о музыке, а профессор Г. С. Виноградов ценит его мысли об этнографии. Художник Фальк пишет: «Вы так тепло и полно можете говорить в своём письме: так, как будто Вы рядом со мною сидите и меня за руку держите, и так просто и легко беседуете, как Вы это умеете. <…> Так легко мне было с Вами беседовать, и ни с каким художником так полно не говорилось мне об искусстве, как с вами»[379].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Сравнительные жизнеописания - Плутарх - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Нестеров - Сергей Дурылин - Биографии и Мемуары
- Мой XX век: счастье быть самим собой - Виктор Петелин - Биографии и Мемуары
- «Расскажите мне о своей жизни» - Виктория Календарова - Биографии и Мемуары
- Иоффе Абрам Федорович. Помощник Рентгена Вильгельма Конрада - Владимир Левченко - Биографии и Мемуары
- Петерс Яков Христофорович. Помощник Ф. Э. Дзержинского - Светлана Аршинова - Биографии и Мемуары
- Коновницын Петр Петрович. Помощник Кутузова - Владимир Левченко - Биографии и Мемуары
- Старовойтова Галина Васильевна. Советник Президента Б.Н. Ельцина - Маариф Бабаев - Биографии и Мемуары
- Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст - Биографии и Мемуары