Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О-о, — только и сказала она и кончиком пальца подвинула стопку в сторону Фиры.
Фира взглянула на нее побитой собакой. Ей казалось, что от этой важной партийной дамы зависит Левина судьба — больше, чем даже от директрисы. Упасть на колени, умолять — никакое унижение не было бы слишком, она проползла бы на коленях всю Фонтанку, от школы до Невского… Ей показалось, что она кричит «Ле-ева!». Так отчаянно, не помня себя, она кричала, когда он маленьким, двухлетним потерялся на даче в Сестрорецке… — оглянулась, а его нигде нет!.. Фира вдруг представила себе Леву маленьким — глазки, щечки, на миг ей почудилось, что она, почему-то босая, по пыльной дороге бредет с Левой на руках, и она мысленно закричала: «Куда мне с ним?!»
…Куда мне с ним?!..Наверное, она сказала это вслух, потому что Ольга Алексеевна ответила:
— В ПТУ. Если человек в пятнадцать лет не ценит все, что для него делает Родина, ему будет полезен физический труд. В системе профессионально-технического образования есть целый ряд специальностей — токарь, слесарь…
— Токарь? — эхом повторила Фира. — Слесарь?..
Ольга Алексеевна презрительно скривилась. Фира Зельмановна, классный руководитель девочек, — она была знакома с ней по родительским собраниям. Эта необычно яркая, красивая, с белозубой улыбкой женщина всегда производила на нее сложное впечатление — одновременно восхищала и раздражала. На первом же родительском собрании, после того как Нина пришла к ней в класс, она подозвала к себе Ольгу Алексеевну и сказала: «Девочка неразвитая, физически и умственно. С учебой проблемы. Если она не освоится, придется ставить вопрос на педсовете о переводе ее в другую школу…И, знаете, я не до конца понимаю… Вы удочерили девочку, это очень благородно, но зачем же скрывать? Она не маленький ребенок, который не помнит своих родителей, это как-то неестественно…» Ольга Алексеевна тогда холодно промолчала. Как она смеет указывать, как ей поступать, — нахалка!
Ольга Алексеевна смотрела на Фиру с некоторой брезгливостью. Казалось бы, сильная, уверенная в себе женщина, даже слишком уверенная в себе, — и так потерять человеческий облик! Она ни за что не позволила бы себе так распуститься на людях! Пришла по вызову в школу, сидит здесь, принимает участие, а ведь Аленушка лежит дома обожженная…
Ольга Алексеевна неотступно думала об одном и том же… Оказалось, что ожоги до сих пор лечат как в прошлом веке: обрабатывают антисептиком, затем мазью и накладывают марлевую повязку. Каждые два дня перевязка. Страшно представить, как будут сдирать с Алениного лица присохшую к ране повязку!.. Боже мой, я умоляю тебя, Господи, если ты есть, помоги Аленушке, умоляю, накажи лучше меня, я все отдам… Ольга Алексеевна опять принялась водить ручкой в блокноте, — она снова и снова писала «самолет из Лондона прилетает в 14.20… самолет из Лондона… 14.20…»
…— Ну, кто там еще? — нервно вскричала директриса. — Что опять случилось?
В кабинет проскользнула Алена. На ней был цветастый платок, повязанный так, что большая часть лица была закрыта, но обгоревшая кожа на носу и щеке была видна.
— Смирнова, как же так… — прошептала ошеломленная директриса и уже без неприязни взглянула на Ольгу Алексеевну, — бедная мать, как она только держится!
Ольга Алексеевна поймала жалеющий взгляд и напряглась — она никому не позволит себя жалеть, не расползется на части, как эта еврейская курица Фира Зельмановна!
— Алена, что это значит?! Почему ты не в постели?! — привстала Ольга Алексеевна. — Ты странно себя ведешь, Алена…
Алена действительно вела себя странно — оглядывалась, озиралась. Последствия шока, подумала директриса, и в этот момент Алена сделала резкое движение, схватила со стола листок с задачами и прижала к груди.
— Это я тушила знаменем пожар… — четко произнесла Алена. — Я хотела сказать — запишите, что знамя сожгла я. Я устроила пожар. Я подговорила Леву войти в кабинет. Мне стало интересно прийти в школу вечером, когда никого нет…
Ольга Алексеевна насмешливо взглянула на Фиру — пусть не надеется, что глупое Аленино благородство спасет ее гениального сынка!
— Да. Допустим, это ты, — спокойно согласилась Ольга Алексеевна, — но ты уже все равно не поможешь ему своей ложью. Есть еще кое-что. Это… Эти плохие книжки тоже твои?
Сказала и осеклась — как непредусмотрительно она поступила! Ей бы остановить всю эту смехотворную Аленину акцию, вывести Алену из кабинета…
— Эти плохие книжки? — задумчиво повторила Алена. — …А-а… да, мои. Это мои книжки. Я дала их Леве, чтобы он положил в сумку. Это МОИ книжки.
Алена упрямо нагнула голову, смотрела исподлобья, сузив глаза. Ольга Алексеевна хорошо знала это ее выражение лица, оно означало — не уступлю ни за что!
— Не пори чушь, Алена, откуда у тебя может быть ЭТО, — изумленно начала Ольга Алексеевна и, скользнув взглядом по лицу директрисы, вдруг замолчала.
С директрисой происходило что-то странное — бледная, осунувшаяся, она оживала, расправлялась, как будто на нее плеснули живой водой. Расслабленно откинулась на стуле, улыбнулась Ольге Алексеевне ласково, и в ее глазах вдруг забегали-заплясали огоньки. Она что-то обдумывала, как будто перекидывала костяшки на счетах, туда-сюда, и даже из приличия не могла сдержать свою радость — счет был явно в ее пользу.
И, конечно, Ольга Алексеевна ее поняла, — на лице директрисы четко было написано: «Антисоветчина и сионизм в лице Левы Резника — это одно, это позор для школы и позор лично директору. Но антисоветчина и сионизм в лице дочери первого секретаря райкома — это совсем другое… Это уже не моя забота, это забота первого секретаря, пусть ЕГО за это снимают. Это ВАША головная боль, вот сами и разбирайтесь…»
— Вы слышали?! Откуда у нее может быть это?! — по инерции возмущенно воскликнула Ольга Алексеевна.
«Мы слышали, что книжки ее…» — взглядом подтвердила директриса. Лиса не сказала этого вслух, — она никогда не решилась бы играть в такие игры с женой первого секретаря райкома. Но, очевидно, как-то директриса с Ольгой Алексеевной друг друга поняли, — директриса громко подумала, и Ольга Алексеевна ее услышала.
Ольга Алексеевна вздохнула и, не взглянув на «плохие книжки», мягким, неофициальным голосом сказала:
— Да, что поделаешь, дети… Но мы же тут все свои… Зачем нам ЭТО?.. Глядеть противно!
— Мне ЭТО не нужно, — согласилась Алена и, что-то ухватив в общем настроении, спросила как будто в шутку: — Можно я прямо тут, на ваших глазах, ЭТО порву?
Фира рефлекторно приподнялась со своего места, мотнула головой — да, да! Но ее-то как раз никто не спрашивал, не ей было решать, что можно рвать, а что нет, не она, и даже не директор школы в этом кабинете представляли власть.
«Если ваша Алена вздумала защищать этого еврейского мальчика, она не отступит. Не будете же вы дополнительно нервировать свою несчастную дочь, бедную девочку!.. Алена упрется, а для Андрея Петровича это может вылиться в серьезные неприятности, в диапазоне от унизительных объяснений до выговора по партийной линии, и даже вплоть до снятия с работы. Неужели, зная характер Алены, вы хотите ввязаться в эту крайне неприятную историю? Но это ваше, конечно, дело…» — «Нет, я не хочу ввязываться в историю». Вот такой примерно диалог произошел между директрисой и Ольгой Алексеевной.
Ольга Алексеевна не шелохнулась, смотрела в глаза директрисы, директриса неотрывно глядела на нее, — как два зверя, перед тем как броситься друг на друга. Прошло несколько секунд, и взгляд обеих смягчился — решили не нападать, а мирно разойтись.
— Можно мне это порвать? — капризно протянула Алена, неизвестно для кого притворяясь дурочкой.
Ольга Алексеевна перевела глаза на Алену, и Алена поняла — можно. Схватила стопку листов формата А4, разделила на две поменьше, разорвала сначала одну стопку, потом другую, затем каждую половинку на четыре части.
Фира выхватила обрывки из ее рук, суетливо запихала в сумку. Сунула руки в сумку и продолжала двигать пальцами, как будто все рвала и рвала бумагу. Совершенно по-детски получилось, но она с самого начала этого судилища превратилась в беспомощного ребенка среди взрослых, совсем не понимала, что происходит.
— Ну, так, — бодро сказала директриса, — теперь что? Теперь у нас остается пожар. Пожар потушили, ущерба нет.
Директриса откровенно праздновала победу. Она была горда собой — как ловко она воспользовалась ситуацией, благородством этой бедняги Алены, чтобы решить главную проблему — не выносить этот страшноватый сор из избы. Казнь антисоветской и сионистской литературы состоялась с разрешения Ольги Алексеевны. Проблемы больше нет…Ну, и Лева ей не чужой.
Взаимовыгодный обмен — молчание на молчание — произошел. Теперь Ольге Алексеевне и директрисе было и незачем, и неловко быть рядом. Ольга Алексеевна привстала — я полагаю, мы закончили?
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Мальчики да девочки - Елена Колина - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Я сижу на берегу - Рубен Гальего - Современная проза
- Детка - Зое Вальдес - Современная проза
- Кот - Сергей Буртяк - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза