Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кэтрин и Келли считали себя мужем и женой и регулярно платили по восемь пенсов за двуспальную постель в ночлежке. Впрочем, иногда они ссорились. Несколько месяцев назад Кэтрин ушла от Келли на «несколько часов», но Келли под присягой поклялся, что в целом они с Кэтрин жили вполне мирно. Он сказал, что в субботу утром она предложила заложить кое-что из собственной одежды, чтобы купить еды, но он настоял на том, чтобы заложить его ботинки. Кэтрин так и сделала, выручив полкроны. Эта закладная квитанция и еще одна, которую они купили у какой-то женщины на сборе хмеля, надежно покоились в одном из карманов Кэтрин. Она не теряла надежды на то, что когда-нибудь сможет выкупить ботинки Келли и остальные вещи.
В субботу утром, 29 сентября, Кэтрин встретилась с Келли между десятью и одиннадцатью часами на старом вещевом рынке в Хаундсдиче, возникшем на месте старинного римского рва, окружавшего Лондон. Хаундсдич располагается между Олдгейт Хай-стрит и Бишопсгейт Уизин. Этот район с северо-востока прилегает к лондонскому Сити. Большую часть вырученной суммы Кэтрин и Келли потратили на еду. После плотного завтрака Кэтрин отправилась по своим делам. И меньше чем через пятнадцать часов она оказалась хладным трупом, из которого вытекла практически вся кровь.
Днем она надела на себя почти все, что у нее было: черный жакет с искусственным мехом на воротнике и манжетах, два верхних жакета, отделанных черной шелковой тесьмой и искусственным мехом, ситцевую блузку в цветочек с тремя оборками, коричневый льняной корсаж с черным бархатным воротником и коричневыми металлическими пуговицами спереди, серую нижнюю юбку, очень старую зеленую шерстяную юбку, очень старую и истрепанную синюю юбку с красной оборкой на светлой саржевой подкладке, белую рубашку, мужской белый жилет с пуговицами спереди и двумя карманами, коричневые чулки, зашитые на носке белыми нитками, мужские ботинки (правый был зашит красной нитью), черную шляпку с бархатной отделкой, белый фартук. На шею она повязала красный шелковый и большой белый платки.
В одном из многочисленных карманов лежали еще один носовой платок, шпильки, мыло, веревка, белая тряпка, кусок льняной ткани, белые и синие нитки, две черные глиняные трубки, красный кожаный портсигар, расческа, булавки и иголки, моток пеньки, наперсток, столовый нож, чайная ложка и две баночки из-под горчицы, в которых Кэтрин хранила сахар и чай, купленные на деньги от заклада ботинок. У Келли не осталось денег на ночлег. В два часа Кэтрин сказала ему, что отправляется в Бермондси, на юго-восток города. Может быть, она собиралась зайти к своей дочери Энни.
Энни жила на Кинг-стрит. По-видимому, Кэтрин не знала, что ее дочь уже давно не живет в Бермондси. Келли сказал, что ему не хотелось отпускать Кэтрин. «Останься», — предложил он, но Кэтрин настаивала. Келли крикнул, чтобы она остерегалась Ножа — так в Уайтчепеле прозвали таинственного убийцу. Кэтрин только рассмеялась. Конечно, она будет осторожна. Она всегда осторожна. Женщина пообещала вернуться часа через два.
В тот день мать и дочь так и не встретились. Никто не знает, где была Кэтрин. Может быть, она действительно отправилась в Бермондси и с разочарованием обнаружила, что дочь переехала. Может быть, соседи сказали ей, что Энни с мужем съехали отсюда уже два года назад. Никто не знал, с кем Кэтрин разговаривала и где она собиралась искать дочь. Может быть, Кэтрин вообще не была в Бермондси, а просто хотела скрыться от Келли, чтобы заработать несколько пенни на джин. Она отлично знала, что ее родные не желают с ней знаться. Кэтрин была пьянчугой, опустившейся, аморальной женщиной, место которой в сточной канаве. Она была «несчастной», стыдом и позором своих детей. К четырем часам она не вернулась к Келли. Ее забрали в полицейский участок Бишопсгейт за пьянство.
Полицейский участок располагался к северу от Хаундсдича, где Келли в последний раз видел Кэтрин и где они вместе проели деньги, вырученные за ботинки. Когда ему сообщили, что Кэтрин забрали за пьянку, он решил, что в камере она в безопасности, и улегся спать. На следствии он показал, что был уверен в том, что ее продержат до утра. Как и остальные жертвы Потрошителя, Кэтрин была «трезвой, спокойной» женщиной, которая шумела и громко распевала на улицах, лишь когда выпьет лишнее. А это случалось крайне редко. Ни одна из жертв Потрошителя не была алкоголичкой, как утверждали их друзья, вызванные на следствие.
Во времена Кэтрин Эддоуз алкоголизм не считался болезнью. «Бытовое пьянство» считалось признаком «слабого ума» или «слабого интеллекта». Пьяницы попадали или в психушку, или в тюрьму. Пьянство было явным признаком того, что человек не отличается высокой моралью, что он грешник, поддавшийся пороку, полный идиот, не отвечающий за себя. Никто не признавался в пьянстве, а для вредной привычки изобретались самые разнообразные эвфемизмы, как это происходит и сейчас. Люди пили. Пили много. Об этом все знали. Люди были готовы на все, чтобы только выпить. Кэтрин Эддоуз в субботу вечером была пьяна мертвецки. В 8.30 она свалилась возле дома на Олдгейт Хай-стрит. Констебль Джордж Симмонс поднял ее и велел идти домой. Он прислонил ее к стене, но женщина не держалась на ногах.
Симмонс позвал другого констебля, и вдвоем они доставили Кэтрин в полицейский участок Бишопсгейт. Кэтрин была слишком пьяна, чтобы сообщить, где она живет, кто мог бы за ней прийти. Когда у нее спросили, как ее имя, она пробормотала: «Никак!» Около девяти вечера ее поместили в тюрьму. В четверть первого ночи она проснулась и стала петь. Констебль Джордж Хатт показал на следствии, что он заходил в камеру несколько раз. В час ночи Кэтрин спросила, когда ее отпустят. Полисмен ответил, что лишь тогда, когда она сможет позаботиться о себе.
Кэтрин сообщила, что вполне в состоянии о себе позаботиться, и поинтересовалась, который час. «Слишком поздно, чтобы раздобыть выпивку», — ответил констебль. «А все же, сколько?» — настаивала Кэтрин. Констебль сказал, что сейчас час ночи, и женщина опечалилась: «Несладко придется дома!» Констебль Хатт отпер камеру и предостерег Кэтрин: «Веди себя хорошенько. И не смей напиваться!». Он отвел женщину в участок, где ее допросил сержант. Кэтрин назвалась фальшивым именем и дала ложный адрес: «Меня зовут Мэри-Энн Келли. Я живу на Фэшн-стрит».
Констебль Хатт отпер двери и выпроводил Кэтрин из участка, не забыв предупредить, чтобы та закрыла за собой входную дверь. «Спокойной ночи», — пожелала полицейским Кэтрин, оставила входную дверь открытой и направилась к Хаундсдичу, где девять часов назад должна была встретиться с Джоном Келли. Никто не знает, почему Кэтрин пошла этой дорогой, а потом свернула в Сити, к Майте-сквер. Дорога туда должна была занять у нее восемь-десять минут. Может быть, она собиралась немного подзаработать. Она никак не ожидала, что в Сити с ней может случиться что-то плохое. Богатый район днем полон людей. Но те, кто работает на Майте-сквер, живут в других местах. Кэтрин Эддоуз и Джон Келли тоже жили в другом месте.
Обычно они обитали в меблированных комнатах на углу Флауэр и Дин-стрит, то есть вне Сити. Поскольку Келли не догадывался о том, чем женщина зарабатывает на жизнь (по крайней мере так он утверждал на следствии), она решила, что будет разумнее на какое-то время задержаться в Сити, а не тащиться домой и не нарываться на разборку. Может быть, Кэтрин вообще не сознавала, что делает. Она пробыла в тюрьме меньше четырех часов. Нормальный человек способен переработать одну унцию алкоголя в час. По-видимому, Кэтрин напилась от души, поскольку констебль Симмонс не мог поставить ее на ноги. Когда констебль Хатт выставил ее из участка, она все еще оставалась пьяна.
Даже в самом лучшем случае у нее должна была кружиться голова и трястись руки. Подобное лечится подобным. Кэтрин нужно было выпить и лечь спать, но ни того ни другого она без денег получить не могла. Ее мужчина сейчас пошлет ее к черту, поэтому нужно заработать несколько пенни и найти себе ночлег. Что бы Кэтрин ни думала, Келли не занимал ее мысли. Майте-сквер располагается в противоположной стороне от угла Флауэр и Дин-стрит, где сейчас спокойно храпел Келли.
Прошло полчаса с того момента, как Кэтрин выпустили из камеры. Коммивояжер Джозеф Лавенде и его друзья Джозеф Леви и Гарри Харрис вышли из клуба «Империал», что на Дьюк-стрит в Сити. Шел дождь, поэтому Лавенде немного опередил своих спутников. На углу Дьюк-стрит и Черч Пассаж, улицы, которая вела к Майте-сквер, он заметил мужчину и женщину. На следствии Лавенде показал, что мужчину он видел только со спины и может сказать лишь то, что он был выше женщины и что на нем, возможно, была шляпа с козырьком.
Женщина была в черном жакете-и черной шляпке. На улице было очень темно, поэтому Лавенде не смог опознать одежду Кэтрин Эддоуз, когда ему ее предъявили в участке. Однако он смог точно определить время, когда увидел женщину и мужчину. Было полвторого ночи, по крайней мере столько показывали его часы. «Сомневаюсь, чтобы я смог узнать этого человека, — сказал на следствии Лавенде. — Я не слышал ни одного слова. Непохоже было, чтобы эти двое ссорились. Они беседовали очень спокойно. Я не оборачивался, чтобы посмотреть, куда они пошли».
- Когда звонит убийца. Легендарный профайлер ФБР вычисляет маньяка в маленьком городке - Марк Олшейкер - Биографии и Мемуары / Публицистика / Юриспруденция
- Литературный гид: 1968 - Иван Дивиш - Публицистика
- Кибернетика или тоска по механическим солдатам - К Гладков - Публицистика
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Исповедь диггера. Кровавые тайны метро-2 - Даниил Строгов - Публицистика
- Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга II - Алексей Ракитин - Публицистика / Периодические издания / Юриспруденция
- Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга III - Алексей Ракитин - Прочая документальная литература / Психология / Публицистика / Юриспруденция
- Оружие победы и НКВД. Конструкторы в тисках репрессий - Александр Помогайбо - Публицистика
- Великий Бисмарк. Железом и кровью - Николай Власов - Публицистика
- Третий рейх во взятках. Воровство и бардак немцев - Максим Кустов - Публицистика