Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что и говорить — перспектива была не из прекрасных, и нужно было что-то решать. Причем решать не откладывая, потому что сегодня мальчик, завтра — тоже, а послезавтра — пьяный бич в соседнем кресле на автовокзале. И это такая же реальность, если она не совсем запуталась в своей классификации. Покончить — решительно и бесповоротно — со всем этим? Разбить хрупкую (из бутылочного стекла) реальность номер пять и бросить осколки в мусорное ведро? Себя-то она пересилит, а мальчик-то как? Ведь и он погибнет — смелый, проворный…
Снова дождавшись, когда мама и соседка кончат на кухне свои дела, она уселась за стол, достала из тайника бутылку и сила ее разглядывать. Где он тут, маленький? Можно предположить, что скрючился прозрачный, невидимый, как эмбрион (по ней ведь тоже невидно было, что она что-то носит), в этом стеклянном чреве. Может, следит за ней невидимыми глазками и в них такая же невидимая мольба — ну выпусти же меня скорее, выпусти, нам будет хорошо. Сначала — да, а потом что? К бичам бежать? Нет уж, дорогой, лучше сиди тут, чем-нибудь еще занимайся, если можешь, а нам лучше не встречаться.
Она передумала и не стала бить бутылку, тихонько поставила ее на прежнее место — пусть Алик, если хочет, обратно ее телепортирует, пусть взрывает на расстоянии или что хочет с ней (бутылкой) делает, а только она, Нина, больше в эти игры не играет. До свидания, как говорится, чао, бамбино!
Это был тот второй момент, когда пришлось подработать турбинками, как потом вспоминала Нина, и не Нина уже, а спокойная, уверенная в себе, знающая, что ей нужно и как это взять, Нина Сергеевна, — в этот момент пришлось напрячься, оттолкнуться, выпрыгнуть из алкогольной реальности, бог с ним, мальчиком. Да и был ли, как говорится, мальчик?
— Ты куда? — спросила мама, заметив, что она собирается — оставалось только натянуть куртку от тренировочного костюма, мама пребывала в мильтоновском раю.
— В парк, наверное, если там не очень скользко.
— С ума сошла. Ты знаешь сколько времени?
— Вот и прекрасно. Ты же сама не хотела, чтобы меня кто-нибудь видел. А сейчас темно и нет никого.
— Конечно, нет, — парировала мама. — Умные люди дома сидят.
— Ладно, — миролюбиво сказала Нина, — какая есть. Ты не волнуйся, я быстро.
С того вечера она снова стала бегать. То ли уступая маме, которая всего боялась, то ли самой так понравилось, но пробежки она осуществляла только вечером, почти ночью — часов в одиннадцать. И тогда, в первый вечер, стоило ей прыгнуть с крыльца и сделать несколько широких плавных шагов, как где-то невообразимо далеко остались и прозрачная утроба и такой же мальчик. Дышалось легко и свободно. И все было прекрасно. На свете счастья нет но есть покой и воля — здорово это было сказано когда-то. И еще было ощущение того, что не только ничего не случилось, но, напротив, все еще только начинается, как недавно, осенью, на стадионе около Стромынки.
Бежать в парк было довольно рискованно, потому что можно нарваться на ту еще шпану, но если с самого начала было страшновато, она изменяла маршрут и сворачивала с Портовой на проспект, здесь уже никто не пристанет, вверх по главной улице до Комсомольской площади с ее шпилем-телевышкой, там направо, по улице Билибина до аптеки и снова направо», теперь уже вниз, а там и родная (хотя это и не так) Портовая. Дна таких кружочка вполне достаточно, чтобы никакие мысли в голову не лезли. Все прекрасно и удивительно. И если на Портовой не такая «труба» (сифонит если не очень сильно, однако обычно дуло так еще), то можно и на третий круг решиться. Интересно, найдется ли такой мальчик, чтобы за ней в этом марафоне продержался?
Загадочным оставалось появление самовосстанавливающейся бутылки. Тут было несколько версий. Первая допускала, что Алик Пронькин достиг такой широты и такой твердости духа, что действительно был способен творить чудеса и даже являть их некоторым из своих старых знакомых. Но было это предположение уж слишком смелым в наш рационалистический век. Мог, во-вторых, сосед Поляков оказаться тихим алкашом, самоотверженно делившимся с неофиткой своими запасами. Но и это было маловероятным. Не стали бы, во-первых, держать алкаша в таком солидном учреждении. Не стал бы и он, во-вторых, расходовать утаенный напиток куда попало, не такие уж они, алкаши, щедрые, скорее, наверное, наоборот — каждая капля на счету. Да и будь он алкашом, этот сосед Поляков, пил бы он и прятал скорее всего не водку, а бормотуху, «бормана» — они именно этот напиток предпочитают. Но существовала и третья версия, что водку покупала Нина. Стоит такое допустить, как весь туман рассеивается и никаких чудес не надо. Так оно, наверное, и было, а другие версии и рассуждения появились как самооправдание — не я это делаю, меня заставляют. Если все так и было, то тем скорее надо было убегать.
15
Она хотела уехать тайно, чтобы никто не узнал, — словно для того, чтобы потом, если ничего не получится, так же незаметно, как будто никуда и не уезжала, вернуться. Лучше всего было выбежать вот так, теплой майской ночью с легкой сумкой на плече, когда все или спят, или мыкаются в неразрешимой дремоте — вестнике приближающихся белых ночей, и не спеша двигаться и двигаться недели и месяцы через всю страну. Но куда она тогда, простите, будет поступать? Только в институт физкультуры, потому что за эти месяцы бега через всю страну (да и хватит ли их?) последние остатки знаний из головы улетучатся. А ей, черт возьми, на совершенно новый, неизвестный экономический факультет поступать — не знаешь, как и к собеседованию готовиться, что учить, что спросить могут. Тут одних тренированных ног мало. Да и не добежать ей, конечно. Ну до двадцать третьего километра, ну до сорок седьмого, ну до Палатки (восемьдесят семь километров) за четыре дня она еще кое-как доберется, но дальше — это уже лошадиная работа, а не способ преодоления пространства, поэтому придется лететь самолетом.
Однако Софьюшка, отношения с которой в последние месяцы практически сошли на нет, все-таки проведала о ее отъезде (наверное, через Аллу Константиновну, с которой тоже была в приятельских, хотя и менее интимных отношениях) и пришла накануне отлета — конечно, с тортом и бутылкой шампанского. Хорошо еще, — думала Нина, что своего барбоса-фокусника не привела, однако не исключено, что он где-то в окрестностях бродит, ждет условного сигнала, но представить его Алле Константиновне у Софьюшки, конечно, не хватит духу, а Нине он и вовсе не нужен, так что пусть подольше дышит свежим воздухом, дожидаясь свою ненаглядную трещотку.
Ну действительно, что пришла? И какие могут быть речи и наилучшие пожелания, когда ноет душа от недобрых предчувствий, словно сидишь в самолете, который идет на посадку, а пятью минутами раньше, когда добрый могучий «Ил-18» выпускал шасси, что-то стукнуло, но, видимо (скорее — слышимо), недостаточно, потому, что вышло как-то не очень громко, и летчики начали дергать и бросать самолет, так что стало и вовсе противно, чего на борту этой машины почти никогда не бывает, но больше уже ничего те стукнуло, и вот земля уже совсем рядом, сейчас будем садиться, а сколько у лас все-таки ног и как все получится — неизвестно… Тут бы сжаться, собраться в одиночестве с духом, чтобы мужественно пережить страшные минуты, а не чокаться шампанским, и без которого так мутит, что хоть беги из-за стола.
Нужно брать пример с Аллы Константиновны. Она все, конечно, понимает. Или догадывается, пожалуй, процентов на восемьдесят пять, что нет у Нины никакого академического отпуска и никто ей место в университете не бронировал, а значит, что-то скверное и стыдное случилось с ней прошлой осенью и сейчас придется этот стыд преодолевать и снова бороться за место под солнцем, и тут уж добрые напутствия и пожелания «высоко нести» нелепы и кощунственны даже — перед лицом той борьбы, которую предстоит вести, но Алла Константиновна только кивает всем этим глупостям и спокойно держит в поднятой руке бокал. Что и говорить, мужества ей не занимать! Но, может, и Нине что-нибудь из этого наследства досталось?
В одной руке держу бокал,держу бокал.Держу, да так, чтоб не упал,чтоб не упал.Другою обнял нежный стан,Теперь я папа и султан —
из дурашливой песенки, которую Нина несколько раз слышала на Стромынке в самодеятельном исполнении. Там есть еще хорошие слова: «А чтоб все это совместить» — любовь к девушкам с возможностью выпить, — «простым студентом надо быть!» И добавлялось: «В МГУ!» Конечно, в МГУ, о другом вузе Нина и не думала, запасных вариантов не готовила. И оттого испытание предстояло ей особенно ответственное: пан или пропал. Но где наша не пропадала!
В тот вечер Нина, конечно, никуда не побежала, и потом, когда эти посиделки закончились и мама, вымыв посуду, угомонилась в комнате с книжкой, она вышла на кухню — как будто и не на разведку, а просто так, воды попить из крана. Конечно, надежды на то, что бутылка опять будет тускло поблескивать за столиком, было мало, но раз она уже появлялась, то чего бы ей, черт побери, не оказаться? Или для этого действительно какие-то сверхъестественные условия необходимы, а мальчик смелый, лукавый, проворный сам по себе ничего не может?
- Семипёрая птица - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Девять десятых - Вениамин Каверин - Советская классическая проза
- Афганец - Василий Быков - Советская классическая проза
- Во имя отца и сына - Шевцов Иван Михайлович - Советская классическая проза
- Умру лейтенантом - Анатолий Маркуша - Советская классическая проза
- Под крылом земля - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович - Советская классическая проза
- Лога - Алексей Бондин - Советская классическая проза
- Прииск в тайге - Анатолий Дементьев - Советская классическая проза
- Шесть зим и одно лето - Александр Коноплин - Советская классическая проза