Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме лекарств, Борис Георгиевич посылал еще довольно много продуктов. Помню, была там банка югославской ветчины килограммов на шесть. Все продукты были уложены в большую сумку-термос на ремне.
Мы с Борисом Георгиевичем немного поговорили. Наташу вспомнили. Но в основном мы говорили о том, каково теперь положение Сахарова. Мы оба очень хотели, чтобы Андрей Дмитриевич вернулся в Москву. Никакой надежды на это ни у Бориса Георгиевича, ни у меня в то время не было. Биргера (и меня) очень беспокоило отсутствие всякой информации об Андрее Дмитриевиче и Елене Георгиевне. Уже полгода ничего не было известно о них. Хорошего ждать не приходилось. Мы погоревали вместе, а потом я попрощался, перекинул через плечо ремень от сумки-термоса и потащил посылку домой. Сумка получилась тяжелая, я ее тащил с трудом. Тащил и думал, что кроме этой сумки еще будет немало груза, как мы все это довезем?
Продуктов набралось порядочно. И еще надо было взять в Горький несколько связок литературы — физических журналов, а также оттисков. Оттиски своих статей посылали Сахарову в Горький далеко не все авторы, многие боялись это делать. А тот, кто отваживался послать оттиск Сахарову, не всегда решался сделать дарственную надпись. Дело в том, что стандартная форма надписи на оттиске выглядит так: "Глубокоуважаемому Андрею Дмитриевичу от автора" или "Дорогому Андрею Дмитриевичу от автора". А все, что доставлялось к Сахарову в Горький, так или иначе досматривалось, и люди боялись, что слишком теплая дарственная надпись будет им поставлена в вину. В это сейчас трудно поверить, но что было, то было. Имя Сахарова, как правило, безжалостно вычеркивалось цензорами из всех публикаций, ссылки на его работы тоже не пропускались. Тем не менее многие авторы сражались с редакторами и с цензурой, добиваясь, чтобы и ссылки на Сахарова попали в печать, и упоминания о нем в тексте тоже были оставлены. И когда посылали свои оттиски Сахарову в Горький (если отваживались писать), то надписывали их как положено: дорогому или многоуважаемому от автора. И при этом, конечно, готовились к возможным неприятностям, но все равно надписывали, как положено. Надпись эта стандартная и зачастую имеет лишь формальное значение: на оттиске пишут «дорогому» или «глубокоуважаемому», хотя далеко не всегда того, кому оттиск предназначен, автор считает дорогим или глубокоуважаемым. Но когда оттиск посылался А.Д.Сахарову, не могло быть сомнения, что подавляющее большинство отправителей относилось к нему и с любовью, и с великим уважением. Вопрос состоял лишь в том, осмелится ли автор отразить в дарственной надписи то, что он думает и чувствует. Время было такое, что не все осмеливались.
За день до отъезда я съездил в Президиум Академии наук и забрал заказанные Ефимом Фрадкиным железнодорожные билеты. Мы договорились с Ефимом, что он по дороге на вокзал заедет за мной.
— Ефим, — спросил я его, — а как мы в Горьком управимся с нашим грузом?
Фрадкин ответил, что нас будет встречать микроавтобус Института химии. Об этом договорился Игорь Дремин, заместитель заведующего Теоретическим отделом. Он звонил в Горький, в Институт химии, чтобы предупредить о нашем приезде. И договорился, что за нами на вокзал пришлют машину — микроавтобус. И номер этого микроавтобуса уже из Горького сообщили, и Ефим записал. Это было облегчением, спасибо горьковчанам.
Еще Ефим сказал, что ему звонил куратор из госбезопасности и предупредил, что никаких писем частного характера нельзя передавать ни Сахарову, ни от Сахарова.
В день отъезда моя жена Наташа испекла пирог для Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны. Я этот пирог упаковал в жесткую тару- сам вырезал картонки по размеру пирога и соорудил нечто вроде коробки. Слава Богу, упаковка оказалась надежной, и пирог был доставлен к месту назначения в целости и сохранности. Уже потом, после моего возвращения из Горького, жена моего друга, узнав о поездке, ругательски меня ругала за то, что я не сказал ей заранее.
— Я бы тоже испекла пирог, — огорченно говорила она.
Поезд уходил вечером. К концу дня мы с Наташей вынули все продукты из холодильника, мясо — из морозильного отделения, упаковали все продукты, лекарства, бумаги и стали ждать Фрадкина.
Ефим приехал на такси. Мы погрузили вещи в машину, причем оказалось, что и Ефим везет с собой немало грузов — тоже продукты (в частности — растворимый кофе по заказу Андрея Дмитриевича), лекарства и бумаги — научную литературу.
Ехали мы в Горький в двухместном купе спального вагона. Это было очень удобно — никто нам не мешал, могли говорить, о чем хотели. Но, на самом деле, мы, конечно, не говорили о том, что нас больше всего волновало, из опасения, что нас подслушивают и наши слова записывают. Может быть, это были беспочвенные подозрения, даже скорее всего так. Но нам было известно, что все разговоры наших сотрудников в Горьком, в квартире А.Д.Сахарова, записываются. И если сотрудники говорят не то, что надо, то сама возможность поездки к Андрею Дмитриевичу ставится под сомнение, и возникает вполне реальная угроза, что контакты будут прерваны. А что это означает- "говорить не то, что надо"? Это означает, что все обсуждения должны носить чисто деловой характер и ограничиваться вопросами теоретической физики. Все остальное — приветы от общих знакомых (среди них есть и диссиденты — неблагонадежные люди), обсуждения внутренней и внешней политики, академических дел и т. д. — это и есть "не то, что надо".
Поэтому мы и в вагоне старались обходить все "не то, что надо". Помню, речь зашла о выборах в Академию наук. Выборы должны были вскоре состояться, и уже шла предвыборная деятельность — выдвигали кандидатов, вели предвыборную агитацию среди избирателей — академиков и членов-корреспондентов. Наш теоретический отдел тоже выдвинул своих кандидатов. Среди них был и Д.А.Киржниц. Мне очень хотелось, чтобы его выбрали членом-корреспондентом Академии наук, и я подумал, что если бы Андрей Дмитриевич написал письмо — обращение к членам Академии в поддержку Д.А.Киржница — то избрание было бы обеспечено. Я об этом сказал Ефиму. В свое время, когда Ефима Фрадкина выдвинули в члены-корреспонденты Академии наук, тяжело больной академик Игорь Евгеньевич Тамм, выдвинувший Ефима, не мог присутствовать на выборах. Тамм написал письмо в поддержку Е.С.Фрадкина, и это письмо сыграло важную роль в его избрании.
— Может быть, попросим Андрея Дмитриевича написать письмо с призывом голосовать за Киржница? — спросил я Ефима.
Тот подумал немного и ответил, растягивая слова:
— Ну, попроси.
Ефим и сам «болел» за Киpжница, но что-то он видел в моем плане нехорошее, чего я не видел. От дальнейшего разговора на эту тему Ефим уклонился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Артем - Борис Могилевский - Биографии и Мемуары
- От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Андрей Сахаров - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов - Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение
- Борис и Глеб - Андрей Ранчин - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Эта радуга, полная звука... Grateful Dead: Все годы - Блэр Джексон - Биографии и Мемуары
- Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему - Соломон Кипнис - Биографии и Мемуары
- Последние дни жизни Н. В. Гоголя - Вера Аксакова - Биографии и Мемуары