Форма входа
Читем онлайн Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера) - Борис Альтшулер
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Его перевезли в больницу и стали насильственно кормить. Насильственное кормление — очень мучительная процедура, но из всех мучительных способов насильственного кормления больничные врачи выбирали наиболее мучительный. Теперь подробности пребывания Сахарова в больнице известны многим. Они описаны самим Андреем Дмитриевичем. Поэтому не буду подробно пересказывать то, что мы услышали от Андрея Дмитриевича. Но мне врезались в память некоторые детали его рассказа. После принудительного кормления у Сахарова, бывало, дрожали руки, и врач пугал его:
— Смотрите, если будете упорствовать и не прекратите голодовку, то заболеете болезнью Паркинсона, и нас, врачей, никто за это не обвинит, потому что болезнь Паркинсона не прививается.
Рассказав об этом, Андрей Дмитриевич не удержался от восклицания:
— Вот мерзавец!
Никогда больше я от него не слышал таких слов ни о ком. Это высказывание звучало очень необычно в устах Андрея Дмитриевича.
Насильственное кормление было так невыносимо, что Андрей Дмитриевич решил прекратить голодовку. И рассказывая нам об этом, он не мог себе простить, что принял такое решение. Он говорил:
— Я предал Люсю. Теперь она будет болеть и здесь ей никто не поможет.
И он был безутешен.
Я сказал, что голодовка — это форма протеста, а не самоубийства, что если бы он не прекратил голодовку, то мог бы погибнуть. И Ефим с этими моими словами согласился. А Андрей Дмитриевич не согласился. Он ничего не сказал, промолчал, но было видно, что он не согласен. И я понял, что он намерен повторить голодовку и на этот раз не уступит, будет голодать до победы или до смерти.
А Елена Георгиевна сказала:
— Он у нас счастливчик. Один раз объявил голодовку и добился того, что Лизу выпустили. Второй раз объявил голодовку (она сказала по какому поводу, но я уже забыл) и тоже добился своего. А здесь нашла коса на камень.
Ефим стал рассказывать о новостях в Отделе. Когда разговор зашел о выборах в Академию и о выдвижении кандидатов от Отдела, Андрей Дмитриевич спросил:
— Линде выдвинули?
И узнав, что не выдвинули, никак на это не отозвался. Тогда я сказал, что мы выдвинули Д.А.Киржница и что хорошо было бы, если бы Андрей Дмитриевич написал письмо в его поддержку. Я знал, что Андрей Дмитриевич был высокого мнения о Д.Киржнице. Но услышав мои слова, Андрей Дмитриевич посмотрел на меня и ничего не ответил. Это был ответ, который я понял с большим запозданием, несколько лет спустя. И мне стало задним числом неудобно, что я тогда завел этот разговор. Андрея Дмитриевича не выпускали из Горького, он не мог принимать участие в собраниях Академии наук, и Академия смирилась с этим. Ему даже не присылали приглашений на сессии Отделения ядерной физики, членом которого он состоял, и на общие собрания Академии. Его протесты оставались без ответа. Участвовать в обсуждении академических дел как полноправный академик он не мог, а любой другой способ участия был несовместим с его достоинством. Но допустим, что Андрей Дмитриевич пренебрег бы этими соображениями и написал бы письмо в Академию со своими соображениями относительно выборов. Тогда на выступления в защиту Сахарова академические авторитеты возражали бы так: "Это неправда, что Сахаров не имеет возможности принимать участие в работе Академии. У него такая возможность есть, и он ее использует. Вот недавно он написал письмо, обращение к членам Академии, где высказал свои мысли и пожелания в связи с выборами. И его соображения были приняты во внимание". Как говорят в Одессе, "здоровье — это такая вещь: или оно есть, или его нет". То же самое можно сказать и об участии в делах Академии.
После возвращения в Москву на первых же выборах в Академию Андрей Дмитриевич активно высказался в поддержку Д.А.Киржница, и его мнение существенно определило результат выборов — Киржниц был вполне заслуженно избран членом-корреспондентом Академии наук.
Но возвращение Сахаровых в Москву было еще впереди и мало кто мог его предсказать. Не было видно никаких признаков грядущего триумфального возвращения. Наоборот, все указывало на то, что ссылка Сахарова в Горький продлится еще долго, если только его не сошлют еще дальше на восток. И я тогда, помню, сказал Андрею Дмитриевичу и Елене Георгиевне, что горьковская ссылка — это надолго, что нельзя ожидать скорого возвращения, нельзя жить на чемоданах, надо привыкнуть к мысли, что им долго придется жить и работать в Горьком. Они выслушали молча эти слова и никак не комментировали, но потом я узнал, что они и сами так думали и не исключали, что и жить, и умереть придется в Горьком.
Из-за разговоров завтрак затянулся, мы встали из-за стола уже в одиннадцатом часу. Поблагодарили хозяйку и пошли в большую комнату, где Андрей Дмитриевич сел за круглый стол, мы сели напротив, и начались научные обсуждения.
Андрей Дмитриевич с жадностью и величайшим интересом выслушивал всю ту информацию, которую привез Ефим. Разговор шел о наиболее существенных работах в тех областях, которые были интересны Андрею Дмитриевичу. Андрей Дмитриевич задавал много вопросов, комментировал, спорил. Потом Е.Фрадкин стал рассказывать о своих работах. Андрей Дмитриевич и тут не был пассивным слушателем. Стараясь уяснить постановку задачи, он засыпал Ефима вопросами. Разъяснения Ефима его не удовлетворяли. Ефим несколько раз хотел перейти от слов к формулам, вынимал ручку, придвигал к себе чистый лист бумаги. Он надеялся, что формулы будут для Андрея Дмитриевича убедительнее слов. Но Сахаров каждый раз говорил:
— Погодите, Фима!
И задавал новые вопросы, высказывал новые возражения. Наконец, Ефим взмолился:
— Андрей Дмитриевич, давайте я вам формулу напишу, тогда все станет ясно.
— Нет, Фима, — возразил Андрей Дмитриевич, — вы мне на словах растолкуйте постановку задачи. Может быть, я после этого на ваши формулы и смотреть не захочу.
Теоретическая физика — очень обширная наука, и те, кто работает в разных ее областях, не всегда понимают друг друга. Мои интересы были довольно далеки от тех проблем, которые с таким жаром обсуждали Е.Фрадкин и А.Д.Сахаров. Сначала я еще мог следить за их разговором, задал несколько вопросов, но потом умолк, поняв, что своими вопросами — вопросами невежды- мешаю работать специалистам.
Андрей Дмитриевич и Ефим в конце концов все выяснили "на словах", пришли к согласию, и Ефим стал выписывать формулы- всего несколько строчек, потому что Андрею Дмитриевичу все было ясно и без формул. Ефим писал и говорил, а Андрей Дмитриевич слушал и молчал.
Потом Ефим стал рассказывать о другой работе, и спор возобновился. Точнее говоря, это был не спор, а дискуссия, обсуждение. Ефим с великим вниманием выслушивал все замечания Андрея Дмитриевича, и было видно, что эти замечания для Ефима столь же важны, сколь для Андрея Дмитриевича было важно узнать новости, хотя бы на короткое время пообщаться со знатоком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера) - Борис Альтшулер бесплатно.
Похожие на Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера) - Борис Альтшулер книги
- Артем - Борис Могилевский - Биографии и Мемуары
- От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук - Биографии и Мемуары
- Воспоминания - Андрей Сахаров - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после - Эдуард Лукоянов - Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение
- Борис и Глеб - Андрей Ранчин - Биографии и Мемуары
- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Эта радуга, полная звука... Grateful Dead: Все годы - Блэр Джексон - Биографии и Мемуары
- Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему - Соломон Кипнис - Биографии и Мемуары
- Последние дни жизни Н. В. Гоголя - Вера Аксакова - Биографии и Мемуары
