Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это конец июня – просто конец июня и больше ничего, а конец августа – это уже начало сентября. По утрам бабочкам, чтобы привести себя в порядок, приходится размахивать крыльями и разминать лапки дольше, чем обычно. Да и завтракать холодным и оттого густым цветочным нектаром удовольствия мало. Хоботок после такого завтрака натруженно болит, висит как… и свернуть его обратно нет никаких сил. В песнях кузнечиков и сверчков давно уж нет ни престо, ни аллегро – только анданте и адажио, а скоро будет и вовсе ларго. Оглянуться не успеешь, как заморозки, иней на траве, окаменевшие коровьи лепешки на проселочной дороге и анабиоз.
Мало кто помнит, что давным-давно, то ли в Юрском, то ли в Меловом периоде, когда даже у стрекоз был метровый размах крыльев, все насекомые были перелетными. К примеру, саблезубые кузнечики, очень распространенные в то ископаемое время, или цикады перед отлетом линяли во все новое, ярко зеленое, строились в небе клином и запевали такую жалостную прощальную песню, что даже у толстокожих и бесчувственных бронтозавров наворачивались слезы с кулак величиной. Улетали, кстати, не из-за наступления холодов, которых тогда не было, а каждое полнолуние – двенадцать раз в году. Иногда просто подует попутный ветер – тотчас взлетят, построятся, запоют прощальную песню и поминай как звали. Да что кузнечики – обычные пчелы, которые тогда были со слезу бронтозавра величиной, собирались в неисчислимые черно-желтые тучи и летели через половину Гондваны, лакомиться цветочной пыльцой первых, тогда еще очень редких, цветов. Кстати, в Мезозойскую эру улетали навсегда. Тогда и весны не было, чтобы возвращаться. Возвращаться придумали птицы через много миллионов лет, а от них и мы научились.
* * *С ночи не переставая идет дождь. То медленно идет, то бежит со всех ног, то почти останавливается и снова идет. Сидишь на даче, смотришь в запотевшее окно на мокрый, блестящий куст жасмина, на собачью будку из которой торчат только черный нос и лапа, на перевернутую вверх дном брошенную садовую тачку, на кучу увядшей свекольной ботвы между грядками, на оцепенелые качели и думаешь – сколько можно жрать…
* * *С началом осени на поверхности снов образуется тонкая, поначалу прозрачная пленка, которая ближе к декабрю утолщается, известкуется и снова утолщается так, чтобы внутри снов можно было перезимовать.
Гаврилов-Ям
По документам выходит, что Гаврилов-Ям – село уже со времен Ивана Грозного. Сначала-то он был деревней Гавриловой, жители которой селились у переправы через речку Которосль и были приписаны к Троице-Сергиевому монастырю. Семь дворов всего и было в деревне. В этих списках и обнаружили их впервые историки. Ну а если без списков, то, как говорят краеведы, у которых каждое слово есть брехня гипотеза и враки легенда, Ярослав Мудрый по пути из Ростова в Ярославль, который он хотел основать, проплывал как раз по Которосли мимо того самого места, где сейчас… И кабы он не проплывал ночью, когда ни зги не видать, то еще неизвестно, какое место мы бы сейчас называли Ярославлем, а какое Гаврилов-Ямом. Если у слушателей история с Ярославом Мудрым вызывает некоторое… недоумение, то рассказывают байку о мужике Гавриле, который служил почтальоном… то есть ямщиком.
Так уж получилось, что расположено село Гаврилов-Ям аккурат на половине пути от Ростова
Великого до Ярославля. Сорок верст до Ростова и приблизительно столько же до Ярославля. Удобнее места для смены лошадей и не придумать. Гаврилов-ямская станция обслуживала целых восемь направлений. Потому-то и старинный стол из зажиточного дома, теперь гордо стоящий в местном музее ямщика, имеет восемь углов. Каждый угол стола соответствует направлению, по которому скакали тройки. Дочери ямщиков часто оставались в девках, поскольку им постоянно приходилось сидеть на углах стола. Раз уж зашла речь о музее ямщика, которым более всего известен у проезжающих Гаврилов-Ям, то нельзя не сказать о том, что идея создания его принадлежала главе местной администрации. Много ли вы видели у нас глав, которые могут придумать музей? Да что музей… Много ли вы видели у нас глав, а не совершенно противоположных частей тела?
Но вернемся к ямщикам. В тогдашних технических требованиях к ямщикам было записано, что росту они должны быть не меньше метра восьмидесяти сантиметров, статны и говорливы. Это и понятно: ямщик – это в некотором роде артист разговорного жанра. В старину их так и испытывали – посадит станционный смотритель перед собой кандидата в ямщики, откроет крышку своих серебряных часов с репетиром, махнет рукой – и понеслась тройка удалая… Все три часа пути до Ярославля или до Ростова рот у ямщика закрываться не должен. Хочешь – говори, а хочешь – пой. И ни глотка воды тебе, чтобы промочить горло, ни тем более рюмки водки. Через три часа поднесут ямщику кружку воды, разрешат облизать губы, помолчать минут пять и… снова три часа обратного пути до дому. Утверждают, что местных ямщиков не могли переговорить даже их жены. И во сне ямщики беспрестанно бормотали и напевали. Описывают даже такой случай, когда в царствование Алексея Михайловича, в Ярославле, на почтовой станции, сошлись два ямщика – гаврилов-ямской да костромской – и заспорили, кто кого переговорит-перепоет. Уже и говорили они нечленораздельное, уже и языки их распухшие с огромными мозолями еле ворочались и, не умещаясь во рту, свешивались на бок, а уступать…
Экскурсовод в музее ямщика утверждал, что гаврилов-ямские ямщики были всем ямщикам ямщики, и к царскому столу подавались именно они вместе с лучшими луховицкими огурцами, белевской пастилой, васильсурской стерлядью, казанскими беляшами и астраханской зернистой икрой.
Вообще, сотрудники музея большие затейники. Во дворе музея построен коридор из семи огромных, выше человеческого роста, подков, сваренных из строительной арматуры, выкрашенной в красный, синий и желтый цвета. Если перед входом в коридор загадать желание и коснуться рукой каждой подковы, то в течение месяца… В крайнем случае года. Но не больше двух лет. За отдельную небольшую плату вам устроят народный обряд хомутания жениха. Для этого в музее есть хомут, увитый разноцветными лентами. Небольшую плату возьмут, если со своим женихом. С музейным будет стоить, конечно, дороже. Раз в год, в Ночь музеев, можно и вовсе подкатить на тройке с бубенцами, потребовать свежих лошадей, самовар, чаю, водки, жалобную книгу, поскандалить со станционным смотрителем, написать в жалобную книгу обидных слов и даже пририсовать их, дать в зубы ямщику и умыкнуть красавицу-дочку станционного смотрителя в Ярославль или в Ростов. Но все это обойдется вам гораздо дороже. Да и ямщик у них… Может сдачи дать. Сложнее всего с дочкой смотрителя. Увезти-то ее легко, а вот привезти обратно…
Летом в музее прохладно, а зимой холодно. Чтобы в десять открыть музей, сотрудникам надо приходить к семи и включать тепловые пушки, потому что другого отопления в этом деревянном сарае, стоящем над погребом и ледником девятнадцатого века, нет никакого. Сначала-то и не знал никто, что дом, а точнее большой-пребольшой сарай, стоит над ледником. Об этом рассказал музею один из посетителей, столетняя тетка которого работала служанкой у местных текстильных фабрикантов Локаловых. Долго искали вход, нашли, раскопали и оказалось, что ледник и погреб вокруг него в прекрасном состоянии. Во времена Локаловых здесь хранился лед, глыбы которого по весне вырубались на Которосли. Всего за сто рублей проведут вам экскурсию и по погребу, покажут рассохшиеся кадки, мучные лари, позеленевшие от времени весы, пластмассовых игрушечных пауков в углах, за отдельную плату угостят холодной вишневой наливкой и дадут закусить соленым огурцом. Точности ради надо сказать, что рюмки маловаты, а наливку и огурцы привозят в Гаврилов-Ям из села Великое, что расположено в пяти километрах от города.
О селе Великом и о купце первой гильдии Локалове надобно рассказать подробнее. Богатый крестьянин
Алексей Васильевич Локалов был родом из села Великого и поначалу-то свою прядильно-ткацкую фабрику хотел построить именно там. Кабы местные крестьяне, многие из которых были ничуть не беднее Локалова, не воспротивились этому, то еще неизвестно, какое место мы бы сейчас называли Гаврилов-Ямом, а какое селом Великим. Три раза испрашивал упорный Локалов высочайшего разрешения на строительство и только после третьего прошения ему было дозволено построить ее в Гаврилов-Яме. Ну а дальше все как обычно – английские инженеры, нещадная эксплуатация, льняные скатерти, полотно самого лучшего качества, золотая медаль на выставке в Чикаго, нещадная эксплуатация, постройка в тысяча девятьсот двенадцатом году городского стадиона под руководством англичан, первые футбольные матчи, школа, больница, библиотека, нещадная эксплуатация, водопровод, детские ясли, клуб, телефон, бани и снова нещадная эксплуатация. Перед самой Первой мировой в Гаврилов-Ям понаехали москвичи Рябушинские и скупили у наследников Локалова льнокомбинат на корню.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- В перерывах суеты - Михаил Барщевский - Современная проза
- Молоко - Илья Картушин - Современная проза
- Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи - Патрик Бессон - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Я буду тебе вместо папы. История одного обмана - Марианна Марш - Современная проза
- Люпофь. Email-роман. - Николай Наседкин - Современная проза
- Две строчки времени - Леонид Ржевский - Современная проза
- Почтенные леди, или К черту условности! - Ингрид Нолль - Современная проза
- Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин - Современная проза