Форма входа
Читем онлайн Воспоминания о Бабеле - Исаак Бабель
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
И вот пришел чем-то очень довольный Бабель. Владимир Александрович рассказал Бабелю, что происходило до его прихода, и вообще о том, как его терзают по личным вопросам всякие люди, как они все ждут от него будто бы советов и наставлений, но главным образом, конечно, авансов.
- Они думают, что литература - это общество взаимного кредита! сказал бодро Бабель. - Были такие до революции. Даже вы это, вероятно, помните, - добавил он, обращаясь ко мне.
Я подтвердил, что были такие еще на моей памяти, и напомнил, что были также и другие общества взаимопомощи. В старой Одессе, например, было общество приказчиков-евреев и отдельно общество приказчиков-христиан.
- Как же! Помню... Повес! Эс Ге Повес! - обрадовался Бабель. - Такая была фамилия у председателя общества приказчиков-евреев. А какая была у этих приказчиков библиотека! Какие они выпускали рекомендательные каталоги! Какие были у них аннотации, если говорить по-современному! У меня сохранился один такой путеводитель по новейшей русской литературе, который был издан их библиотекой в 1912 году под редакцией этого самого Повеса. Какие это были уроки словесности! А какие виньетки! Я непременно когда-нибудь напишу про это...
Между тем Марья Романовна принесла чай и разлила его по стаканам.
Бабель даже не пригубил из своего стакана. Он только поднял его, посмотрел на свет и воскликнул:
Так я и знал. Смитье, настоящее смитье, а не чай!
- Я тоже так и знала, - сказала очень спокойно Марья Романовна. Знала, что вы все равно заварите чай по-своему. А может быть, я попробую сделать это еще раз?
- Нет. Я это сделаю сам, - сказал Бабель и ушел на кухню.
- Смитье, - сказал он, возвратившись, - это одесское слово, но что-то очень похожее есть в Киево-Печерском патерике: "Аще бы мы ся смитием пометену быти". Может быть, сметье, а не смитье? Надо навести справки. А секрет настоящей заварки очень прост: надо положить по две ложечки чая на каждого и дать ему как следует настояться. Вот я его и оставил там, а у нас есть двадцать минут, чтобы поговорить о литературе. Чай любит настаиваться в одиночестве и под разговор о литературе. - Был я на днях в "Красной нови", - продолжал Бабель. - Никого из старших не было. Был только Александр Григорьевич Митрофанов. Он у них сидит на прозе, но, к сожалению, ничего не решает. И очень жаль! Потому что Митрофанов человек с замечательным чутьем и безукоризненным вкусом. Человек, который в самом деле понимает, что такое литература. Поразительный человек, одно из высших оправданий нашей революции, если бы она, святая, нуждалась в оправданиях! Сын, как он сам охотно рассказывает, вечно пьяного сапожника и его сожительницы, женщины очень сомнительного поведения. А как хорошо он видит и слышит литературу, как умеет просмотреть на свет ее ткань! Никому я так не верю, как Митрофанову! И больше чем кого-либо боюсь его. Как жаль, что сам он пишет не всегда так, как ему хотелось бы и как мне бы хотелось. Так вот, этот Митрофанов говорит мне: "У нас теперь, понимаете, только две линии в прозе: вальдшнеповская и высоколобая. Несут и несут нам какие-то записки охотников. И все больше из тайги. Но не в этом дело. Пришел сегодня бледный старый человек. Такой, кажется, сроду не держал в руках ружья. Ему бы в самый раз подумать о спасении души. А он кладет мне на стол большущий роман. "Напазончили, стало быть?" - говорю я. Он очень смущен: "Вам уже сказали, черти?" - "Никто, говорю, не сказал, сам знаю". - "А "пазончить" здесь не к месту, - отвечает с большим достоинством этот несчастный. Посмотрите в словаре. "Пазончить", да будет вам известно, означает обрубать конечности и даже голову... Это вы будете пазончить мою рукопись". А то приносят что-нибудь под Хаксли или под Джи Эйч Лоренса. Знаете этого великого интеллектуала, автора "Детей и любовников", "Любовника леди Чаттерлей" и прочего? Не смешивать с другим Лоренсом. Но на это у нас есть свой интеллектуал, специалист по высоколобым. Ему, конечно, лучше, чем мне, - иногда у его авторов бывает так плохо, что даже вроде бы хорошо!.." Очень мил этот Митрофанов! Но чай уже, вероятно, готов.
Бабель убежал за чаем, принес, сам разлил по стаканам, остался доволен и неожиданно заявил:
- Пейте, а я прочитаю вам мой новый рассказ.
И стал читать. Это был рассказ "Справка", который до того назывался "Мой первый гонорар". Когда он кончил читать, мы помолчали немного. Тихо улыбалась, закрыв глаза, Марья Романовна.
Наконец Владимир Александрович первым опомнился, чмокнул губами и протянул руку к тетрадке с рассказом.
- Не пойдет. Ведь сам понимаешь! Но для аванса годится. Все-таки оправдательный документ.
Бабель отвел его руку и, к моему изумлению, протянул тетрадку мне.
- Это вам за Повеса! Отличную тему вы мне напомнили.
- А вы... а у вас остался еще экземпляр? - спросил я в полной растерянности, взяв у Бабеля рукопись.
- Остался. Я его уже переписал и еще перепишу и когда-нибудь отдам ему, - сказал Бабель, повернувшись к хозяину.
- Негодяй! - ответил тот. - А как будет с оправдательным документом?
- Никак! Я не возьму под этот рассказ аванс. Ты ведь сам сказал, что его нельзя печатать.
Так я и получил от Бабеля написанный его рукой один из вариантов (и, кажется, лучший) его рассказа "Мой первый гонорар".
M. H. Берков
МЫ БЫЛИ ЗНАКОМЫ С ДЕТСТВА
Я поступил в 3-й класс Одесского коммерческого училища имени Николая I в 1906 году. Меня посадили на парту рядом с Бабелем. В последующих классах мы также сидели за одной партой. Это сблизило и сдружило нас.
Коммерческое училище, в котором мы учились, содержалось в основном на средства одесского купечества. На подготовку в этом училище квалифицированных работников для банков и коммерческих предприятий купцы не жалели средств.
Училище занимало большое трехэтажное здание с просторными классами, залами, кабинетами, лабораториями. При училище были: большой двор, сад и даже своя церковь.
Программа училища равнялась курсу гимназии без латинского языка, но зато к этому курсу прибавлялся ряд специальных предметов: химия, товароведение, бухгалтерия, коммерческие исчисления, законоведение, политическая экономия. Много часов уделялось языкам - французскому, немецкому и английскому.
Для поступления евреев в Коммерческое училище и в Коммерческий институт была более высокая процентная норма, поэтому Бабель, не имея никакого влечения к коммерческим наукам, обучался в двух коммерческих учебных заведениях - сначала в училище, а затем в институте.
В период обучения Бабеля в училище нам, его школьным товарищам, ничто не говорило о том, что он изберет себе путь писателя. Он хорошо отвечал на уроках по литературе и получал отличные отметки по классным и домашним сочинениям. Но пятерки по литературе получали и другие ученики.
Некоторыми чертами своего характера и особенностями своей личности он все же выделялся среди своих товарищей. Он проявлял исключительное упорство и трудолюбие, когда добивался своей цели. Он очень любил историю и в детском возрасте перечитал массу книг по истории. В 13-14 лет он прочел все 11 томов "Истории Государства Российского" Карамзина. Он рассказывал мне, как ночью читал Карамзина под столом, покрытым скатертью, края которой доходили до пола. Освещением ему служила купленная им маленькая керосиновая лампочка (на Тираспольской улице в 1907-1908 гг.).
Историю нам преподавал директор училища А. В. Вырлан. Ответы Бабеля по истории были глубже и шире, чем то, что нам преподносил Вырлан. Бабеля на уроках истории мы слушали с большим интересом, чем Вырлана, который вел урок в пределах учебника. В последнем классе Вырлана сменил по истории Вандрачек, великолепно знавший и преподававший историю. С ним Бабель подружился.
Преподаватель французского языка Вадон многих из нас сумел заинтересовать французской литературой. Бабель с увлечением стал изучать французский язык. Его не удовлетворяли краткие изложения Баденом биографий классиков французской литературы и содержания их произведений. Бабеля можно было нередко видеть с книгами Расина, Корнеля, Мольера, а на уроках, когда это было возможно, он писал что-то по-французски, выполняя задания своего домашнего учителя. Наиболее удобны для этого были уроки немецкого языка. Herr Озецкий был близорук и обыкновенно вел свой урок, сидя на кафедре и не замечая, что делается на партах. Бабель на его уроках работал до самозабвения над французским языком. Заканчивая свою работу, он вдруг издавал громко какой-то звук - знак не то удовлетворения, не то удовольствия. Озецкий всегда в этих случаях, обращаясь к Бабелю (он называл его Бабыл), произносил одну из двух фраз: "Бабыл, machen Sie keine faule Witzen!" или "Aber, Бабыл, sind Sie verrьckt?" ("Оставьте свои плоские шутки", "Вы что, с ума сошли?").
В последний год нашего пребывания в училище Бабель, не довольствуясь знаниями немецкого языка, приобретенными в училище, решил заняться глубже этим языком. Он предложил мне вместе с ним работать. Мы приобрели самоучитель немецкого языка Туссена и Лангешейта и принялись за работу. Скоро я убедился, что мне не хватает ни упорства, ни усидчивости Бабеля, и я отстал от него.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Воспоминания о Бабеле - Исаак Бабель бесплатно.
Похожие на Воспоминания о Бабеле - Исаак Бабель книги
- Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице - Шери Финк - Русская классическая проза
- Китайская мельница (киносценарий) - Исаак Бабель - Русская классическая проза
- Блуждающие звезды (киносценарий) - Исаак Бабель - Русская классическая проза
- Старая площадь, 4 (киносценарий) - Исаак Бабель - Русская классическая проза
- Одесские рассказы - Исаак Бабель - Русская классическая проза
- Главный бандит Америки - 1924-1931 - Федор Раззаков - Русская классическая проза
- Салют над Сент-Клуис - Илья Андреевич Финк - О войне / Русская классическая проза
- Прикосновение - Галина Муратова - Драматургия / Контркультура / Периодические издания / Русская классическая проза
- Все-все-все сказки, рассказы, были и басни - Лев Николаевич Толстой - Прочая детская литература / Детская проза / Русская классическая проза / Прочее
- Том 4. Произведения 1914-1931 - Иван Бунин - Русская классическая проза
