Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я промокла до нитки и окончательно погубила туфли – этот вечер они еще выдержат, но потом придется их выкинуть; я то и дело словно в горячке выскакивала под ливень, открывала и закрывала балконную дверь, опять и опять призывая его: “Приди же наконец, приди, где ты? Они не могли задержать тебя в самый последний миг, ты не мог опоздать на самолет, не мог отложить возвращение, ты не можешь хотя бы еще на день исчезнуть из моей жизни, я ведь и так тебя уже почти не помню”. Я пошла в спальню, где имелось зеркало в полный рост, и осмотрела себя. В припадке неуверенности или, наоборот, самоуверенности (они часто означают одно и то же, сосуществуя – или скорее споря между собой) я решила, что мне очень даже идет быть вот такой мокрой, если учесть, какие мысли вдруг мною овладели – самые чувственные и грешные. Блузка стала прозрачной, юбка смялась, немного задралась и прилипла к бедрам и ягодицам. Я разглядывала себя, повернувшись в профиль, как посмотрел бы на них мужчина, – не без откровенной похоти. С волосами было хуже, но бог с ними, с волосами, они придавали мне несколько нелепый, всклокоченный вид, хотя, пожалуй, так будет даже лучше, так будет проще выдержать соперничество. Теперь я боялась высохнуть раньше времени, боялась, что дождь прекратится, хотя тотчас почувствовала себя еще и униженной, почувствовала, что веду себя смешно, и больше всего меня огорчило это слово (или только мысль) – “соперничество”. Почему у меня возникло такое чувство, почему я заподозрила угрозу именно с той стороны, когда на самом деле подлинная угроза заключалась совсем в другом и была бесконечно более серьезной, касаясь не меня одной, а нас троих? И тем не менее именно это больше всего заботило меня тогда, казалось самым важным.
И тут послышался поворот ключа в замке, я вздрогнула, поскольку не увидела сверху, как он подъехал, как вышел из такси, не успела решить, переодеваться мне все-таки или нет. Теперь было слишком поздно, я выбежала из комнаты и смотрела, как он ставит чемодан у входа – не то с покорным, не то с усталым видом, да и выглядел он другим, так что в первую секунду я с трудом его узнала: он отпустил короткую светлую бородку, а волосы стали длиннее, доходили почти до плеч и тоже вроде бы посветлели; он похудел на несколько килограммов и за время своего отсутствия как будто утратил последние следы молодости, как будто сделал тот необратимый шаг, который приводит нас к зрелости, откуда уже нет возврата назад. Да, он стал совсем взрослым мужчиной. Да, он стал взрослым мужчиной – и привлекательным мужчиной, который теперь был решительно и безусловно похож на иностранца, от него словно отпала половина, связывавшая его с нашей страной, с моей страной, ведь у меня-то, в отличие от него, другой не было. Он посмотрел на меня с изумлением, как если бы тоже плохо помнил или забыл, какая я есть на самом деле, во плоти, и за эти последние месяцы, когда он слепо подчинялся полученным приказам, в его памяти остался лишь статичный, замороженный образ, лишенный яркости и трепета, образ жены, не способной ни говорить, ни смотреть, – тусклое и призрачное воспоминание обо мне, – возможно, образ женщины-матери, ведь порой у мужчины появляется и крепнет весьма опасное уважение к жене, как только она родила ребенка, или еще раньше, как только у нее начала меняться фигура, как только пришло сознание, что она теперь не одна – появилось существо-захватчик, которое упрямо растет у нее внутри и требует своего. Однако все это уже случилось какое-то время назад, хотя, возможно, Томас увез с собой картинку моей беременности, а потом – кормления грудью, то есть образ женщины, которая неожиданно стала иной и для которой главным стало иное. Я полностью восстановила фигуру, и никто, увидев меня впервые, не сказал бы, что у меня маленький ребенок, во всяком случае, не сразу бы в это поверил. Вот и Томас сейчас тоже увидел меня словно впервые, и я почувствовала себя по-дурацки польщенной, поскольку взгляд его был удивленным и оценивающим, да, в нем сквозило мгновенно узнаваемое мужское восхищение, как если бы он сам себе с грубой прямотой говорил: “Слушай, вот это да, вот это тебе повезло, парень. А я-то про такое чудо уже и подзабыл”. Многие женщины жалуются, если на них смотрят с вожделением, “как на сексуальный объект”, по нынешнему выражению, и почти ни одна не рискнет признаться, насколько ей досадно, если не сказать оскорбительно, и унизительно, и безотрадно, если на нее смотрят не так или не смотрит хотя бы тот, кто, по ее мнению, просто обязан так смотреть. Или мы претендуем на право выбирать и сортировать: вот этот пусть смотрит на меня так и этот тоже, а вот этот – ни в жизнь. Но я-то сама много лет назад выбрала Томаса Невинсона, и, кроме того, мне вечно приходилось ждать: сначала, когда мы были юными, его вожделения, потом всего его целиком и полностью… И вот наконец он стоит передо мной.
– Почему ты такая мокрая? – спросил Томас.
Видно, здесь, в нашей квартире, это было первым, что бросилось ему в глаза. Я не ответила и, может быть, покраснела. Я провела правой рукой по блузке и по юбке, ощупывая себя, словно раньше сама этого не заметила и хотела убедиться, что так оно и есть, а левой рукой рассеянно махнула в сторону балкона. Нашего балкона. Он двинулся ко мне, сделал четыре шага – один, два, три… и четыре – и обнял меня. Но объятие было совсем недолгим, а затем он поступил так, как я сама ему вроде бы подсказала, нарочно или невольно, не знаю: провел рукой по моей блузке, по юбке
- Номер Два. Роман о человеке, который не стал Гарри Поттером - Давид Фонкинос - Русская классическая проза
- Вечера на хуторе близ Диканьки - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Роман с Постскриптумом - Нина Васильевна Пушкова - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Стройотряд уходит в небо - Алэн Акоб - Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Лекарство против морщин - Александр Афанасьев - Криминальный детектив / Русская классическая проза / Триллер
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Две сестры - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Между небом и землей - Марк Кляйн - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Смерть в живых образах - Mortemer - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика / Науки: разное