Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не могла не обратить внимания на это “мы” и впервые уловила за ним некий странный патриотизм – не знаю, как лучше выразиться. Правда, и раньше он уже говорил: “Мы, участвующие в этом…” – но теперь я почувствовала разницу (“Так любовь к родине начинается с верности своему полю действия… ” – эти строки тоже принадлежали Элиоту, но я их не очень понимала).
– Послушай, то, что я сейчас скажу, мне не следовало бы говорить, но пусть это станет исключением, поскольку что-то ты должна знать. Ни сегодня, ни завтра или послезавтра таких исключений больше не будет. Если я заверяю тебя, что сейчас они уже знают, что ошиблись, если всякие подозрения с меня сняты и эти Кинделаны впредь не станут тебя беспокоить, то только потому, что на этой самой неделе спалился человек, которого они принимали за меня; и он, как они и сказали, сильно им вредил или мог вот-вот наделать всяких неприятных дел в Белфасте. К счастью, он успел выполнить главное. Теперь ты точно знаешь, что это был не я.
– Спалился? Что ты имеешь в виду? Его убили?
– Нет. Его просто разоблачили, или он сам себя выдал, не знаю. В любом случае пользы от него уже не будет никакой, продолжать он не сможет, не сможет работать – это и значит спалился. Они бы убили его, если бы могли, но теперь он наверняка уже очень далеко, под другим именем и с другой внешностью, скорее всего даже с другим лицом.
– Да, именно так тебе самому убрали шрам. – Я не спрашивала, а утверждала.
Он поднес к щеке ноготь большого пальца, но ничего не ответил.
– Если тот человек спалился, – добавила я, – значит, все-таки существует то, чего вроде как не существует, так ведь получается?
Он глянул на меня, не понимая. Я продолжила:
– Ты сказал, что люди вроде Кинделанов верят в существование того, что не существует. Но ведь оно существует, правда? На самом-то деле существует? Всегда существует, да? И ты этим занимаешься, ты в это замешан, ты там находишься. Внутри того, что существует. – Теперь я боялась уже не столько за нас с сыном, сколько за него: а вдруг другие люди, пусть это будет не ИРА, захотят убить его, попытаются убить за причиненное им зло.
Он встал, подошел ко мне. Во время нашего разговора я по-прежнему ходила по комнате. Он опять поймал конец пояса от моего халата, но теперь так, словно просил у меня позволения потянуть за него и распахнуть полы. Словно разрешил себе снова начать думать об этом. Но если один думает об этом и не скрывает своих мыслей, другой просто не может не подумать о том же. Я опять почувствовала себя по-дурацки польщенной и ничего не могла с собой поделать. И все-таки отвела его руку.
– Давай сформулируем твой вывод в обратном порядке, Берта, – ответил он, отпрянув назад и поднимая обе руки, словно сдаваясь (но я не хотела, чтобы он сдавался, я всего лишь хотела, чтобы он чуть помедлил), – даже то, что существует, оно не существует.
Мы устроили себе передышку, сделали паузу. Я уже давно не подходила к ребенку, но и не было слышно, чтобы он плакал или капризничал. Дверь в его комнату всегда была открыта – днем и ночью. Томас долго не видел сына и теперь захотел пойти к нему.
– Как он изменился, – сказал он, хотя на малыша падал лишь свет из коридора, а глаза у него были закрыты, и без особой нужды будить его не стоило. Пару минут мы смотрели на сына вдвоем, как смотрели бы, склонившись над кроваткой, каждый вечер, прежде чем лечь спать, если бы только большинство этих вечеров я не проводила в одиночестве, а он не пропадал невесть где, неведомо с кем, неведомо за кого себя выдавая. Томас обвил рукой мои плечи, чтобы довершить картину, какой долго не видели эти стены, он словно говорил мне: “Посмотри на него, он твой и мой, он наш, мы сделали его с тобой вдвоем”. Томас робко погладил Гильермо по щечке, очень мягко, чтобы не разбудить, – подушечкой большого пальца, а не кончиком ногтя – этот жест он приберег для себя. А потом сказал:
– Гильермо становится все больше похож на тебя, да?
Он еще не ужинал, устал после дороги и хотел есть, но, наверное, еще больше, бесконечно больше устал от чего-то другого, от того, что успел испытать, хотя события его жизни не были прозрачными для меня, они были непроницаемыми и такими же останутся, коль скоро в некую часть его жизни мне нет доступа. Да, он очень устал, он только что вернулся из Германии или откуда-то еще, сделав короткую остановку в Лондоне; отдав, наверное, два месяца выполнению важного задания, как и тот человек из Белфаста, которого вроде бы разоблачили или который сам раскрылся, то есть спалился, и продолжать там не мог. Томас отпустил бороду и волосы, но лицо все еще оставалось его лицом. Возможно, он и вправду приехал из Германии, возможно, и вправду с дипломатических переговоров – только и всего, возможно, мистер Рересби мне не соврал. Ну а если однажды Томас изменит себе лицо – что тогда?
– А этот Рересби, с которым я разговаривала… Который сообщил тебе про мой звонок и желание срочно с тобой связаться… Он твой начальник? Он тоже, как и ты, занят тем, чего нет? – Я не должна была больше ни о чем его спрашивать, никогда, но соблюдать это правило – по крайней мере поначалу – было не в моих силах. С другой стороны, я понимала, что нынешняя ночь – исключение, и старалась этим воспользоваться. Почему бы не попробовать? Что я теряю? Он просто не ответит, если не захочет. Мы сели за стол, я достала дыню с ветчиной, спаржу, навахас, сыр, паштет, тосты, айву, орехи, а если ему захочется чего-нибудь еще, пусть только скажет. Томас сидел по-прежнему полностью одетый, а я – в халате. Как и следовало ожидать, на мои вопросы он отвечать не стал.
– Чего нет, то не считается, – сказал он. – А если ничего нет, то и рассказывать не о чем.
– Скажи мне по крайней мере одно: почему?
– Что почему?
– Почему ты в это
- Номер Два. Роман о человеке, который не стал Гарри Поттером - Давид Фонкинос - Русская классическая проза
- Вечера на хуторе близ Диканьки - Николай Гоголь - Русская классическая проза
- Роман с Постскриптумом - Нина Васильевна Пушкова - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Стройотряд уходит в небо - Алэн Акоб - Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Лекарство против морщин - Александр Афанасьев - Криминальный детектив / Русская классическая проза / Триллер
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Две сестры - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Между небом и землей - Марк Кляйн - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Смерть в живых образах - Mortemer - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика / Науки: разное