Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот как рассуждал честный, праведный Хилил-паша — и, по всей вероятности, дивился мудрости аллаха, устроившего все так разумно, чтобы ничто в природе не пропадало без пользы (в том числе и влечение к юности), и только в возрастах любви аллах допустил кое-какие странности. Но вдруг пашу потревожил евнух и доложил, что за воротами раздался свисток Варги-эффенди.
— Чего он хочет? — зарычал паша.
— Предстать пред твоим светлым ликом, господин, и притом немедленно. Грозил мне всеми карами на свете, если я не доложу тебе.
— Пойди расспроси его, в чем дело. Немного погодя евнух возвратился.
— Я спросил Варгу-эффенди. Он говорит, что привел к тебе приезжего, которого чумная застава не пропустит обратно в Сабадку, если твое пресветлое высочество не подтвердит подписью и печатью, что он прибыл к лесничему, от него никуда не уезжал и от него же возвращается обратно, — иными словами, что он не был в Ошдяне.
— Иди скажи ему: мне сейчас недосуг подписывать бумаги. Варга собирает бродяг со всего света, а потом надоедает мне с ними.
— Варга-эффенди говорит, что его гость — отец той самой девочки, которой я вчера по твоему приказу носил цветы и финики.
— Ах, так? — воскликнул паша и проворно вскочил со своего кресла. — Иди же впусти этого пришельца и проводи его в Голубой зал.
Евнух подобострастно склонился до земли.
— Слушаюсь, господин. А Варгу-эффенди тоже пропустить?
— Нет, нет. Пусть подождет за воротами. Варгу пропустишь только в том случае, если чужой человек побоится войти в замой один.
Евнух поспешно удалился. А Хилил-паша привел в порядок свое одеяние, запахнул халат, расправил его складки, надел на голову тюрбан и, не спеша вытряхнув в чашечку тюльпана пепел из своей трубки, немного прогулялся по усыпанной гравием дорожке, — скорее всего он обдумывал план, как ему уломать чужака. Но вот он покинул сад, приблизился ко входу во дворец, шаркая туфлями, поднялся по лестнице и открыл дверь в Голубой зал, где его уже ожидал пришелец, рассматривая картины, висевшие на стене.
— Салям алейкум! Добро пожаловать в мой дом, — проговорил паша, скрестив на груди руки.
Гёргей, застигнутый врасплох, обернулся и начал произносить свое заранее придуманное приветствие:
— Да умножит аллах твое счастье, достопочтенный Хилил-паша, да будет…
И вдруг слова застряли у него в горле, он бросил взгляд на пашу, тот испуганно попятился, а у Гёргея невольно вырвался возглас:
— Ба! Папаша Кендель, а вы-то что тут делаете? Папаша Кендель (а это был действительно он) побледнел, узнав в своем госте сепешского вице-губернатора. Вот роковая случайность! Ну, чем он мог прогневить дьявола, притащившего сейчас сюда этого Гёргея? Кендель был убежден, что всегда поступает в угоду дьяволу. О горе! Так, значит, Гёргей и есть отец той прелестной девочки! Вот оно возмездие за безбожно-грешные планы! Кенделя мучили уже не только стыд и досаду что его инкогнито раскрыто, но и суеверный страх, овладевши" им: перед ним в этот миг стоял не грозный вице-губернатор" а сама мстительная судьба в облике отца девочки.
Но так как Кендель не провалился в первый же миг сквозь землю (чего он искренне желал), то в следующую минуту у него не оставалось иного выхода, как попытаться обратить досадное происшествие в шутку.
— Хе-хе-хе! — засмеялся он. — Вот так штука! А говорят, нет мне на земле счастья! Как бы не так. Ни с кем не поменяюсь судьбой. Садитесь, прошу вас. Какой великий честь для моя бедная дом. Какая редкая счастье! (Надо сказать, что из Кенделя получился бы плохой актер, потому что, говоря "редкой счастье", он состроил такую кислую мину, словно укусил большой кусок лимона.) Я готов выскочить из моей шкура от радость! (Тут Кендель принялся и в самом деле прыгать и плясать, словно расшалившийся ребенок.) Вы спрашивал, Ваше превосходительство, что я здесь делать? Ничего. Просто отдыхать. Я много поработал, теперь не мешает и отдохнуть. Ведь я за меня тоже умер Христос…
Гёргей улыбнулся и не удержался, чтобы не подтрунить над стариком:
— О да, Иисус, конечно, умер и за вас, сударь. Но, как я вижу, вы и у Магомета не забыли отхватить свою долю!
— А что может делать мой бедный голова? — плачущим голосом принялся оправдываться Кендель, но тут же, к его чести надо сказать, густо покраснел, да так, что не только щеки, но и шея его приняли кирпичный оттенок. — Все от деловых неудач. О, эти дурные дела, боже мой! Людям нельзя больше верить, — все сплошь испорченные.
— Какие же у вас неудачи?
— Всему виноват белградский паша! Много мои деньги осели у прохвоста. Я дафал ему взаймы, он не платил. Потом слышу — султан переводит его в Анатолию. Уже в дорогу собирается паша, и не тумает говорить бедному Кенделю: «Прощай». Приехал к нему за теньгами, а он велел мне всыпать на каждый пятка твадцать горячих. Вот какой бессовестная! Прафта, тогда я еще не был дворянином, но пятки мои все равно полели, как у какого-нибудь крафа. Но мы не стали так остафлять, затали паше баню. Я подмазал великого визиря. Пятки у Кенделя, прафта такие же, как у фсех, зато руки тлинные, претлинные. Великий визирь приказал белградскому паше: "Уплатить Кенделю толг". А чем? Не было у паши ничего, только гарем, да евнухи, да всякие восточные покрывала. Фее добро и пошло с молотка. Пришлось мне купить самому все движимое и недвижимое: дворец, рабов, одалисок, ковры и трубки. А вы чего же, ваше превосходительство, не закурите? Шесть бочек одного табаку мне досталось. Ведь эти ослы табак тержат в бочках, а вино пьют маленькими чашечками, с наперсток.
— Однако что там ни говори, а вы, сударь, порядочная шельма! — от всего сердца засмеялся Гёргей.
Красное лицо Кенделя тоже округлилось от смеха.
— Хе-хе-хе! Ха-ха-ха! Что потелаешь! Поневоле согрешишь. Все осталось у меня на шее. Кому продать? Никому не надо. Куда убрать? Никуда не умещается. Вот и привез я все это добро в лесочек, чтобы оно никому глаза не мозолило, потому что я — человек строгих правил. Что бы вы там, ваше превосходительство, обо мне ни думали, но я не люплю траснить людей. С тех пор и храню здесь свой товары, так сказать, на складе.
Ценность их с каштым день падает, — ведь время оставляет не-искладимые следы на лицах красавиц, да и климат здесь неподходящая — в особенности зимой; самая красивая моя одалиска грузинка, с рождества кашляет и, к осени, наверное, увянет как листы на дереве. А дома на мой овцы падеж напал. Да и наша боженька не дремала. Только на прошлой неделе сгорела мой хутор в Путцдорфе: конюшни и жилье для батраков. Вы] себе и представить не можете, ваше превосходительство, сколько забота и неприятность меня одолевает. Лучше всего, когда у человека нет ничего за душой. А когда есть, у хороший дельный человек всегда забота! В крови у него забота. Здесь свирепствует Аллах, там — Иегова: он позаботился о своих евреях-сапожниниках и сделал из моих овец дешевый кожа для сапог. Вот я и приезжай сюда, чтобы хоть одним глаз взглянуть на свой добро.
— Все это прекрасно, но что скажет госпожа Кендель?. Услышав такие слова, папаша Кендель вздрогнул, будто прикоснулся к холодному телу змеи, но затем, взяв себя в руки возразил:
— Ах, что понимает женщина в таких делах? Как свинья в апельсинах! Даже и не могу представить себе, что бы она сказал. Не знает она ничего: умный человек не все докладывает своей жене.
— Ну, а если я расскажу ей?
Господин Кендель обиделся и подозрительным, беспокойным взглядом впился в лицо Гёргея.
— А чем бы вы доказали своя слова, господин вице-губернатор? Тем, что встретили меня в лесу под этим вот мирным кровом?
— В наряде турецкого паши, — продолжал Гёргей.
— Верно. Берегу своя христианское платье! Что тут плохого? Могу же я как-то пользоваться приобретенным добром?.
— Да, да, и притом посреди гарема, который, по-вашему, тоже "приобретенное добро" и который вы тоже…
Кендель протестующе воздел к небу руки, а волосы era поднялись дыбом.
— Ой, лучше и не говорите! Не пугайте меня, мой добрый покровитель. Ведь я всегда был вашим преданным, покорным и старательным слугой! Не терзайте меня! Вы, наверное, не знаете, какой у меня жена. Подумайте, ваше превосходительство, о муках преисподней и о том, что когда-нибудь вы и сами женитесь (чего я вам, конечно, не желаю!). Так знайте же, что даже ад и котлы кипящей смолы, в которой черти будут нас вываривать (хотя на ваше превосходительство, вероятно, даже черти не посмеют поднять руку), ничто в сравнении с теми муками какие испытывает человек, угодивший на язык моей жене. Нет спасения несчастному!
Гёргей так и покатился со смеху и присел на тахту, покрытую дорогим персидским ковром с вытканными по нему изречениями из Корана.
— Да я просто пошутил! Разве я стану выдавать вас, сударь? Однако я рад, что провидение открыло мне вашу тайну, потому что и я теперь решусь доверить вам свою. У нас с вами будет вроде студенческой меновой: я стану хранить вашу тайну, а вы мою! Это единственно верный способ. Но вы присаживайтесь, папаша Кендель, вот сюда, напротив. Только прежде дайте и мне трубку с длинным чубуком.
- Голубка в клетке - Кальман Миксат - Классическая проза
- Зонт Святого Петра - Кальман Миксат - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Маленький человек, что же дальше? - Ханс Фаллада - Классическая проза
- История абдеритов - Кристоф Виланд - Классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
- Замок - Франц Кафка - Классическая проза
- Экзамен - Хулио Кортасар - Классическая проза
- Цветы для миссис Харрис - Пол Гэллико - Классическая проза
- Русские долины - Игорь Николаевич Крончуков - Классическая проза / Поэзия / Русская классическая проза